— А почему бы и нет — ведь они обе в меня втрескались.
— Ты такой самодовольный. Думаешь, ты самый…
— Да, все девчонки говорят мне это.
— Ну-ка помолчите вы оба хоть пять минут. Я хочу услышать о вознаграждении, которое получила Кендра. Это действительно два миллиона долларов, как сказал па? — спросил Кент с некоторой завистью.
— Бог ты мой, я и вообразить себе не могу такую уйму денег, — добавил Кайл. — Тебе даже не нужно возвращаться на работу… Ты просто можешь бросить работу.
— Я люблю свою работу. — Кендра подбросила шарик из скомканной оберточной бумаги высоко вверх. — Вспомни, я жду повышения, кроме того, моя премия — два миллиона франков — не долларов. Этого вряд ли хватит до пенсии, даже если бы я захотела уйти. Но я не хочу.
— Я так и знал, что, должно быть, не понял чего-то, — сказал Керк жене.
— Франки, доллары, — вставила Кристен, — меня больше всего взволновал телефонный разговор с моей дочерью, когда она позвонила нам из Парижа.
— Ты можешь купить все, что захочешь, — не унимался Кайл.
— Уверен, твоя сестра собирается отложить эти деньги на будущее, — заметил Керк.
— А сколько это — два миллиона франков? — не унималась Кимми.
Что-то похожее на алчность в ее голосе, видимо, смутило Кендру, и она неловко пробормотала:
— Что-то около двухсот тысяч, я думаю.
— Знаешь, Кендра, мне казалось, что у тебя с математикой несколько лучше, — с укоризной в голосе заметил отец, раскрывая воскресную газету и погрузившись в изучение финансового раздела. — Если исходить из обменного курса на пятницу, два миллиона франков — минуточку — это приблизительно триста пятьдесят восемь тысяч долларов. Хм, совсем неплохо для девушки в твоем возрасте. Не позволяй себе думать об этом слишком много.
— Триста тысяч. Боже. — Кристен откинулась на спинку дивана и выразительно вздохнула.
— Клевая сумма! — воскликнул Кайл.
— Следи за своими выражениями в присутствии матери и сестер, — предупредил Керк, нахмурившись.
— Жаль, что меня не было рядом с тобой, — сказал Кент, усмехаясь. — Тогда тебе пришлось бы поделиться со мной.
— Еще и сейчас не поздно, — сказал Кайл, с надеждой посмотрев на сестру. — Положи мне пятьдесят, нет, лучше шестьдесят тысяч баксов. Я смогу наконец купить «харли»…
— Ты не купишь мотоцикл — неважно, сколько денег даст тебе твоя сестра, — произнесла Кристен тоном, не терпящим возражений. — У тебя впереди два года колледжа. И они могут растянуться, если ты собираешься заполучить этот Эм-би-эй, о котором постоянно твердишь.
Лицо Кента приняло напряженное выражение.
— Жаль, что меня там не было. Я пытаюсь сообразить, сколько мне предстоит выложить за учебу в аспирантуре.
Кристен улыбнулась Кендре.
— Если повезет, Кент, твоя сестра одолжит тебе эти деньги.
— Конечно, только она никогда не получит их назад, — поддразнил Кайл. — Подружка Кента мечтает устроить грандиозную свадьбу и нарожать ему кучу детей, как только он окончит университет будущей весной.
— Заткнись!
— Замолчите вы все, в конце концов! Ваша сестра только что вернулась домой. Дайте ей возможность отдохнуть и подумать о своих делах, не приставайте с просьбами. — Тон Керка был таков, что дискуссия по этому предмету тотчас подошла к завершению. — А теперь воздадим должное торту, который ваша мать испекла по случаю возвращения Кендры, ее любимому немецкому шоколадному торту. Все на кухню, и послушаем рассказ нашей Кендры о путешествии.
Кендра бросила на отца благодарный взгляд и принялась убирать разбросанную упаковочную бумагу. Смутное ощущение какой-то неловкости тем не менее продолжало тяготить ее. Она не смогла бы точно определить причину беспокойства, но это было что-то, связанное с реакцией ее семьи на новость о полученном ею вознаграждении.
Самое удивительное, что никто не поинтересовался Реми и тем, как удалось его спасти, и никто не задал ни единого вопроса о Джеке. Кендра упомянула оба имени, когда звонила матери из Парижа. Конечно, она всего лишь мельком коснулась роли Джека во всей этой истории, сказав, что один морской пехотинец очень помог ей. Но обычно бывало так, что простое упоминание мужчины приводило семейный радар в состояние повышенной боевой готовности. Ее родители весьма тактично обращались с поступающей к ним информацией. Зато ее братья и Кимми не знали жалости и насмешничали вовсю.
И все же. Хотя Кендра отнюдь не считала себя героиней, она спасла жизнь ребенка. И, кажется, это в сотню раз важнее, чем вознаграждение, которое она получила, разве не так?
Кендра, опустившись на колено, собирала коричневую шелковую ленту, наматывая ее на палец.
Может быть, она излишне мнительна, но у нее было ощущение, как будто ее ревнуют к ее удаче. Родители не придавали большого значения этим деньгам, что же до братьев и Кимми, то те явно… завидовали.
Это ощущение было тягостным и как бы отдаляло ее от всей остальной семьи. Она почувствовала себя чужой среди своих родственников — это было обескураживающее и незнакомое чувство.
— Оставь это, дорогая. Я займусь этим попозже. Съешь кусочек торта, а затем отправляйся домой и хорошенько отоспись. У тебя круги под глазами… Впечатление такое, что ты совсем не спала все это время.
Тепло и участие слышались в голосе матери. Кендра почувствовала, как ком подступил к горлу. Все-таки разница во времени — это тяжело. В этом, наверное, и дело. Она переутомилась, отсюда ее фантазии. Зависть и все остальное, что ей привиделось, были порождением усталости и безумных волнений, которые сопровождали ее на протяжении последних трех дней.
Образ Джека Рэндалла всплыл в ее сознании, и вместе с ним воспоминания о двух вечерах в Париже, когда их разговоры затягивались до поздней ночи. А потом еще одна ночь, которая была прервана его утренним визитом. И вообще ее сон, с тех пор как они встретились, всегда был полон мыслей о нем — его особенном юморе, доброте, необычайной физической гармонии. Конечно, ей нужно было хорошенько отдохнуть.
— Ма, — сказала она с чувством. — Ты не знаешь даже половины того, что я пережила в этом путешествии.
* * *
Проснувшись в понедельник утром и чувствуя себя на удивление свежей, Кендра тем не менее хорошо помнила, как нелегко удалось ей заснуть ночью. Тонкое лицо Реми и его задумчивые синие глаза преследовали ее до полуночи. Затем воспоминание о Джеке, его красивом мужественном лице и великолепной фигуре не отпускало ее и заставляло ворочаться с боку на бок, так что в конце концов простыни превратились в бог знает что.