Читать интересную книгу Шпага Софийского дома - Андрей Посняков

Взгромоздившись в седло, Олег Иваныч милостиво кивнул Пафнутию и, осторожненько выехав со двора, мелкой неспешной рысью поскакал по Славной улице в сторону Большой Московской дороги. Хорошо скакалось Олегу, славно! И то – это ж не к прокурору с ранья нестись просроченные дела продлевать пачками. Нет – тут сам себе хозяин. Ну, почти… Помахивая плеточкой, кланялся Олег Иваныч знакомым купцам, шествующим на торжище, вежливо здоровался с мастеровым людом, кивал народу помельче – квасным торговцам да разносчикам, Максюте-пирожнику кивнул на особицу – угодил Максюта вчерашними пирогами – грибниками да рыбниками, вон и с утра Олег остатками лакомился – вкусно! Пирожник ухмыльнулся польщенно, поклонился низехонько, приглашал за пирогами захаживать. Ну да до того ли Олегу Иванычу? Будет он самолично за пирогами захаживать, как же! Пафнутия пошлет иль оглоедов. А пироги у Максюты действительно замечательные – прямо во рту тают.

Недоезжая Торга, Олег Иваныч свернул на Пробойную. Солнце уже поднялось, пожелтело, ухмылялось въедливо – ужо, мол, к обеду пожарю, ждите! Народу на улицах встречалось все больше, уже и не только торговцы-разносчики-мастеровые, но и поважнее люди попадались – купцы Ивановской сотни, что с немцами да шведами торговали, и даже полтора боярина на пути встретилось. Полтора – это потому как с одним-то боярином самолично раскланялся Олег Иваныч, а вот с другим… А вот с другим – другая штука вышла. Видел тот боярин очень хорошо Феофилактова человека служилого, однако сам не показывался – средь яблонь хоронился-прятался за оградою усадьбы своей собственной, что на пути Олега оказалася, – на улице Пробойной, недоходя Федоровского ручья. Рядом с боярином, средь листвы густой, и второй скрывался – старый знакомец – плюгавый такой мужичонка с бороденкой козлиной. Все кивал в Олегову сторону да знай нашептывал что-то боярину, покуда не скрылся Олег Иваныч из виду, за ручей проехавши. Отошел тогда боярин от ограды, почесал бородку щегольскую, задумался. Красив был боярин, лицом пригож и собою статен, одно плохое – глаза: серо-голубые да неживые какие-то, словно у снулой рыбы, так на людей смотрят, вроде и нет их тут, людей-то. Нехорошие глаза были у боярина, словно бы оловянные, да и душа, надо сказать, глазам вполне соответствовала.

Миновав длинные стены боярской усадьбы, Олег Иваныч переехал по мостику Федоровский ручей и оказался на Большой Московской дороге – главной улице Плотницкого конца, населенного мастеровым людом. Разные были мастеровые – кузнецы-бронники-щитники – у кого одна кузня да курная избенка, а у кого и хоромины под стать боярским. Кто клиента-заказчика ждать замучится, а к кому и в очередь выстраиваются, сделай, мол, мастер-ста, а уж за нами не заржавеет. К таким-то мастерам и относился оружейник Анкудеев Никита. Не просто Никита – Никита Тимофеевич! Мастер был знатный, кудесник, а не мастер, по словам ганзейцев, – пока был еще их двор на Новеграде – ничуть не хуже мастеров нюрнбергских Никита Анкудеев был, не хуже, а может, еще и получше. Усадьба его на Щитной улице – еловыми бревнами мощена, тыном крепким ограждена. Две кузни, амбары. Изба – не изба, хоромы двухэтажные, каменные. Как трудился Никита – так и жил, вот уж кому по труду и честь. Три дочки у мастера – о том знал Олег – за важных людей замуж выданы, хоть не за бояр, да за «житьих», не за шильников каких ненадобных, у кого шиш в кармане да вошь на аркане.

Перед воротами спешился Олег Иваныч, постучал вежливо. Да его уж и так заметили – распахнули ворота, ученик-служка конька каурого под уздцы взял, отвел к конюшне, овсом потчевал. Сам хозяин из кузни вышел – кому надо, знали уже в Новгороде Олега Иваныча – фартук одернул, в поклоне склонился, кивнул помощникам – притащили кваску ледяного. Поклонился и гость, испил кваску, похвалил, о здоровье сведался, потом и к делу…

Усмехнулся в усы Никита-Мастер, самолично вручил заказанное – «в гишпаньских землях эспадой прозываемую». Руки за спину заложил, прищурился хитровато – как-то оценят его рукоделие?

Одного взгляда хватило Олегу Иванычу, чтоб восхищенно присвистнуть. Не шпага получилась – птица! Легка, прочна, удобна – словно по руке его кована. Эфес узорчатый чернен, серебром тронут, клинок хладен и светл, на подошве клеймо – «Никита Анкудинъ Ковалъ». Да уж, мастерство оружейника того стоило, чтоб навек запечатленным быть. Хоть и недешево обошлась Олегу шпага – да уж тут тот случай, когда никаких денег не жаль.

Слова вспомнились: «Шпагу нужно держать, как птицу. Сильно сожмешь – задушишь, слабо – улетит…»

Алле! Взрезала воздух холодная сталь – с ходу несколько приемов провел Олег – не забыл еще, оказывается, «где мои семнадцать лет». Полетели с деревьев срезанные – словно бритвой – ветки. Никита-Мастер и подмастерья его взглянули на заказчика с уважением.

– Видно, живал ты и во фряжских землях, – молвил Никита. – Ишь как раскорячился-то… Олешка, неси ножны.

Ножны. Тоже черные, с серебром. Шпагу в ножны. Ножны к поясу. Вот так. Ну-ка, теперь суньтесь, шильники! Шпага в умелых руках – это вам не кистень.

Пришпорив коня, Олег Иваныч, поднимая пыль, поскакал вдоль по Щитной. Московская дорога… Федоровский ручей – интересно, если б моста не было, перескочил бы с маху? Боярская усадьба – видно, богатый боярин-то. Пробойная. Тоже кузни да оружейники. Ивановская. Большая шестиугольная башня, напротив – деревья – Соловецкий сад. Вот и Торг.

– Пироги, пироги с зайчатиной!

– Квас, квасок, налетай на глоток!

– Селедка, селедка любекская, во рту тает!

– Пироги, пироги! С грибами, с визигой, с икоркою!

– А вот кому сбитень! Попробуй сбитня, боярин, век такого не пивал!

Отмахиваясь от надоедливых разносчиков, Олег Иваныч проехал к Волховскому мосту. Шедшая по мосту навстречу толпа мужиков что-то сердито кричала. Требовала освободить каких-то плесковичей. Под мостом в седых водах горело солнце, ветер разносил холодные брызги, в небе сварливо кричали чайки.

Эх, хорошо! Свежо, прохладно. Однако солнце-то уже припекать начинает.

Вот и Детинец. Владычный двор.

Перекрестившись на купола Софьи, Олег Иваныч спрыгнул с лошади у Грановитой палаты. Сунул поводья стражнику, спросил про Феофилакта. Приехал уже игумен, поутру ранехонько, сейчас с владыкой беседует – плох владыка-то, немощен – «господина Олега», как приедет, обождать просили.

Что ж, обождать – так обождать. Поправив на поясе шпагу, Олег Иваныч вошел в сумрачную прохладу палаты.

Феофилакт появился внезапно, кивнул страже, чтоб вышли, уселся напротив Олега на лавку, посмотрел внимательно.

– Задание будет тебе, Иваныч, скорое!

Олег кивнул, скорое так скорое, он вообще в последнее время не волокитничал, не то что раньше, в Н-ском РОВД дознавателем. Да и там-то – только потому, что дел выходило уж слишком много, никак не справиться, потому приходилось какие херить, а какие – продлевать раза по два.

– Видал ли, господине, что дивного, покуда сюда шел?

Хм… Дивного? Задумался Олег Иваныч. Да ничего вроде такого и не было, дивного. Ну, народишко только на мосту попался малость ушибленный – с утра уж митинговали за каких-то плесковичей.

– То верно, Иваныч, – покивал игумен, видно, попал Олег своим предположением в самую точку. – Месяц уж как, а то и поболе, худые мужики, шильники, речи ведут предерзкие супротив Ионы-владыки: ослобоните, мол, плесковичей, братиев наших, ино сами ослобоним!

– А что за плесковичи, отче Феофилакт?

– Будто не ведаешь? – игумен прищурился. – Впрочем, можешь и не ведать. По зиме еще, а то и ранее, кинули во Пскове наших купцов в поруб – якобы не купцы это, а соглядатаи. За сим начали плесковичи Иону-владыку ругать препогано, словно силу какую почуяли. Думаю, московитскую. Ох, не зря людишки московские во Псков зачастили, ох, не на радость Новгороду Великому, на горе! Вот владыко и приказал хватать плесковичей. И посейчас они в порубе владычном. Давно сидят, ироды. И вот смекай, Иваныч, сидели-сидели плесковичи в порубе, никому до них и дел никаких не было, а тут вдруг как припекло! Уж седмиц шесть ползут по Новгороду слухи поганые, да шильники Иону ругают всяко, да и не только Иону, а и весь Господин Великий Новгород. За плесковичей та заступа… Смекаешь?

Олег задумался. Шесть седмиц – это примерно с конца июня, ну, скажем, с июля. До этого, ежели Феофилакту верить, была тишь да гладь да Божья благодать, а ныне – вон что. Да и мужиков этих видал неоднократно Олег Иваныч, вот и сегодня на мосту встретил. Специально пока ими не интересовался, но приметил – рожи-то все время одни и те же. И числом немалым. По виду – весьма небогаты. А что значит бедному человеку не работать, а почти каждый день с утра глотки рвать? А значит это – значительная финансовая подпитка у них имеется, иначе б на что жить тогда? И подпитка эта началась как раз с июля… ну, или с конца июня. Господи, так как раз и сам Олег Иваныч примерно в то время в Новгороде появился!