— А дальше?
— А дальше вы вольны делать, что совесть подскажет. Я даже не буду требовать честного слова не поднимать против нас оружие.
— Какое благородство… — выдохнул он табачный дым пополам с сарказмом.
— И спасибо за науку, пригодилась.
Полковник поморщился, но все-таки сказал:
— Плевля?
— И она тоже.
— Наслышан.
Трофеи ребята приняли без меня, да что там трофеев — смех один. Почти все оружие оставили косовским, себе взяли по большей части котелки-фляжки, несколько подсумков и ремни, Фадиль на это удивленно помалкивал в усы. Ничего, еще дозреет до мысли, что хороший котелок солдату нужен если не больше, чем винтовка, то уж никак не меньше.
Я вообще любил это трофейное хомячество, но не в этот раз — расколбасило меня после моста, сидел да смотрел безучастным взглядом. После успешной акции казалось, что слишком все рисково — а если бы пистоль застрял или пролетел мимо ладони? Я работу с ним тренировал, но все же… Или Небош бы промазал? Нет, это менее вероятно, чем застрявший пистолетик, но все равно слишком много возможностей для косяков. В следующий раз просто пошлю Джиласа к едрене фене.
Да еще Чудинов фортель выкинул, желаю, мол, быть военнопленным. Взяли, так извольте. Милован, конечно, от простоты душевной предложил грохнуть и не мучатся, отчего я из апатии малость выбрался — что это за манера пленных расстреливать? Ну и взял Чудинова под свою ответственность к нам в грузовик. По дороге ребята постерегут, а там придумаем, куда его деть. Джилас побурчал, что сами шпиона везем, а я снова про Милицу вспомнил и потребовал дать мне радиосвязь с Ранковичем. Но нет, хренушки.
Вот как так — дичь творить это мы запросто, а важное сообщение передать низзя? Вот в таком раздрае и поехали, хорошо Бранко на меня поглядел, оценил состояние и принял командование. А я сидел у переднего борта на подстеленной шинели и страдал, что нет у нас ракии. Вот ей-богу, нахрючился бы. И Чудинов, судя по глазам, тоже.
А если два русских солдата желают выпить, то ничто во Вселенной этому противиться не может. Уж не помню, на какой стоянке ухари Глиша и Небош нашли деда-самогонщика, как и положено, с «веселой машиной». На что уж они ракию выменяли, не знаю, но несколько литров у нас образовалось. Часть раскидали по фляжкам в качестве НЗ, а треть мы с полковником приняли понемногу внутрь.
И чуть не сдохли — не с перепоя, а от возбухнувшего по дороге итальянского поста. Не сумел Ромео задурить им головы, началась стрельба, ну мы с Чудиновым встрепенулись, как строевые кони при сигнале, и полезли из кузова, смотреть да воевать. Первым споткнулся полковник, а я следом и позорным образом выронил автомат.
Бранко меня за шиворот вздернул, пихнул обратно и прорычал, чтобы я под руку не совался. Да там, в общем-то и некуда уже — ну никак не ждали макаронники, что в трех машинах девять пулеметов, вынесли ребята пост в одну калитку, только Ромео ляжку прострелили.
Встряска подействовала благотворно — переживания переживаниями, но мы на марше и надо держать себя в руках. Вылили мне на башку ведро холодной воды, и полез я в кабину с Милованом. Вот он мне голову и выносил — нашпионит Чудинов, как последний сукин сын, своими руками себе проблемы создаем.
Да что нового сможет сообщить немцам подконвойный? Ну, если его к оперативным документам не подпускать? Состав Верховного штаба и так известен, силы партизанские примерно вычислены, разве что секретный рецепт ужина — немного коры дубовой, немного дорожной пыли. По ходу этой вялой перебранки понемногу растаяло ощущение, что меня пыльным мешком по голове ударили.
Чудинов, оставшись без собутыльника, тоже подсобрался и на следующем привале затребовал бритву, привести себя в порядок. Приставил к нему Марко, чтоб невзначай не самоубился, и полковник показал класс — хоть и поддатый, и вода холодная, но привел себя в приличествующее русскому офицеру состояние «до синевы выбрит и слегка пьян». И сто пудов знает разницу между Бахом и Фейербахом.
Ремни с него, как военнопленного сняли, но выправка никуда не делась и он выглядел натурально как военный атташе. Больше всего Чудинова поразили наши дорожные экзерцисы — выставление часовых на привалах, смены, организация быта и службы. Ну так Арсо не зря же уставы и наставления писал, да и мы с Бранко и прочими служившими тоже внутренний порядок наводили.
За что и удостоились нежданной похвалы, к которой Николай Алексеевич добавил историю внутренней дискуссии в Русском корпусе. При создании Скородумов и Штейфон опирались на устав Русской императорской армии, только ему без малого сорок лет, за которые две мировые войны случились. И командование корпуса отчетливо понимало, что сей документ безнадежно устарел, и надо принимать новый. Вот и сложились две партии: одна топила за немецкий устав в порядке унификации, а вторая… за советский, поскольку на русском. Победила вторая и Русский корпус Вермахта в ближайшее время будет служить и воевать по уставу Красной армии, такой вот парадокс.
Колонну передавали из рук в руки местные партизаны, на предпоследней стоянке раскинули радио и получили приказ двигаться в Жабляк, куда перешел Верховный штаб. После связи Милован и просветлел лицом — придумал, куда деть пленного. И мне эта идея понравилась. Но еще больше она понравилась Чудинову.
Хорошее место выбрали для Верховного штаба — Дурмиторское плоскогорье позволяет маневрировать силами, а вот на него извне пробиться трудновато, один каньон Тары чего стоит! Естественная преграда, почти сто километров длиной и глубиной метров семьсот-восемьсот! С юга, кончено, не так здорово, но тоже не сахар — каньончик Буковицы, всего-то двести метров.
И места дивные, ледниковые озера, горы со снежными шапками, леса, нереальная красота, прямо как с рекламных открыток. Когда довоюем, построю себе тут домик — зачем, товарищи, чужая Аргентина? Летом на солнышке грейся, зимой на лыжах катайся, благодать… А начнут коммунисты меня в тюрьму сажать — уйду, как тут принято, гайдучить в горы.
Сам Жабляк — маленький альпийский курорт, от силы тысяча-другая населения, да еще события последних двух лет сильно по нему ударили. Хорошо хоть итальянцы, наученные горьким опытом, из него свалили при подходе Санджакской дивизии партизан.
Как только мы добрались до Жабляка, я сиганул через борт и узнав у первого же часового, где хозяйство Ранковича, помчался к Леке. И опять обломался — нету! То ли мне раньше везло, что он всегда в нужный момент на месте, то ли сейчас не везет… Замещал его высокий и худой Крцун, в свои двадцать пять лет отличный контрразведчик, но, черт побери, это не тот человек, которому я мог рассказать о том, что женщина Тито — агент немцев.
Ладно, Лека скоро вернется, а пока надо нашу группу расквартировать. Кругом полно покинутых или разрушенных вилл белградского бомонда, выбирай любую. Уцелевшие основательно разграблены, но нам главное крыша над головой, а без портьер и диванов проживем. Центр городка занят всевозможными службами, штабами и просто теми, кто успел раньше нас, подходящий домик нашелся на отшибе. Тито, кстати, тоже предпочел поселиться на окраине, почти у Черного озера — там проще организовать охрану, а то кинет прохожий гранату в окошко и привет, Врховни командант. Ну и виды там роскошные — вершины Рбатины, Меджеда, Савина Кука…
Причем Тито обитает с Гертой и сыном, что меня удивило — я-то полагал, что он ради своих хотелок вполне может бросить жену с двухлетним ребенком. И как следствие, Милица живет отдельно. Ну, насколько возможно — весь секретариат поселили в большой вилле. Все это я узнал, даже не прикладывая никаких усилий, просто мимоходом, без всякой задней мысли, спросил Иво, как устроена его пассия. Он прям расплылся весь, сразу видно, что у человека любовь-морковь, ну и рассказал — Дара как раз с Милицей делит комнату на втором этаже, но сегодня ночью дежурит в секретариате. И у Иво, кто бы мог подумать, срочная работа тоже в секретариате и тоже ночью. Нет-нет, все вполне невинно, просто редко им удается побыть вместе в относительно спокойной обстановке.