Эдвина остановилась, не уверенная, стоит ли продолжать, но решила, что пусть уж ее мать знает всю правду.
– Во-первых, секс, – заявила она категорично, прожигая Эмму взглядом, в котором горел вызов. – Он бегает за каждой смазливой девчонкой. У него бывали весьма серьезные неприятности из-за женщин до того, как он женился на Мин. – Эдвина покачала головой, закусила губу и сказала негромко: – Я не уверена, как много Мин об этом на самом деле знает, но я точно знаю, что за последние пару лет у Энтони было несколько связей на стороне, причем, как обычно, с самыми неподходящими женщинами.
Эмму все эти сведения не слишком удивили, ее это не особенно интересовало, поэтому она не попалась на удочку Эдвины.
– Не могла бы ты поточнее объяснить, каких именно женщин ты называешь неподходящими?
– Ты прекрасно знаешь каких, мама. Неподобающих женщин, которые происходят из неподходящих семей и не имеют соответствующего воспитания. Человек, занимающий такое положение, как Энтони, пэр Соединенного Королевства, на котором лежит огромная ответственность перед обществом, должен иметь жену из своего круга.
Ничем не показав, как ее позабавил узколобый снобизм Эдвины, Эмма сказала:
– Ради Бога, перестань разговаривать, как вдовствующая аристократка викторианских времен. Мы уже приближаемся к двадцать первому веку. Твои взгляды устарели, моя дорогая.
– Я не сомневалась, что ты скажешь что-нибудь вроде этого, – раздраженно-высокомерно ответила Эдвина. – Должна признать, мама, ты постоянно удивляешь меня. Для женщины, обладающей таким богатством и могуществом, ты на редкость пренебрежительно относишься к некоторым вещам. Например, к происхождению.
Посмеиваясь, Эмма сделала глоток шерри. Нижнюю часть ее лица не было видно за стаканом, но в глазах бегали озорные огоньки.
– Люди, которые живут в стеклянных домах, не должны бросать камни, – сказала она и снова усмехнулась.
Краска залила лицо Эдвины, но минуту спустя, недовольно поморщившись, она сказала:
– Боюсь даже думать, кого он себе найдет в конце концов, если развод когда-нибудь все-таки состоится.
– Дело о разводе уже идет полным ходом, – мягко заметила Эмма. – Думаю, ты поступила бы мудро, если бы признала его. И чем быстрее, тем лучше. Это уже факт жизни, и не в твоих силах его изменить.
– Ну, это мы еще посмотрим. Энтони не может получить развод, пока Мин не даст своего согласия.
– Но, дорогая моя Эдвина, она уже дала согласие.
Эдвина была потрясена. Она смотрела на мать глазами, полными ужаса, пытаясь осознать значение ее слов. На какую-то долю секунды она заподозрила, что мать ее обманывает, но потом поняла, что та сказала ей правду. У Эммы было много недостатков, но она никогда не лгала. И кроме того, она всегда располагала безукоризненно надежными и точными сведениями. Наконец, Эдвина попыталась выдавить из себя:
– Но… но… – голос не повиновался ей, и она не смогла ничего сказать.
Она протянула дрожащую руку за стаканом, но сразу же поставила его назад, не сделав ни глотка.
– Но Мин не сказала мне ничего об этом, когда мы ужинали вместе вчера вечером. Это очень странно. Мы всегда были близки с ней. Она мне как дочь. Непонятно, почему она не поделилась со мной. Раньше у нее никогда не было от меня секретов. – Лицо Эдвины выражало полное смятение: сколько ни пыталась, она не могла понять странное поведение Мин и ее необъяснимую скрытность.
Впервые за все это время, с внезапным озарением Эмма поняла, почему ее дочь в таком смятении. Было совершенно очевидно, что у них с Мин очень хорошие, близкие отношения и они очень важны для душевного спокойствия Эдвины. Да, с невесткой ей легко и спокойно, она уверена в ее привязанности. Опрокинув свою семейную лодку, Энтони поставил под угрозу мир Эдвины – или, по крайней мере, ей так казалось. Ее приводила в ужас мысль о переменах, о новой женщине, которая появится в жизни сына и которая может не принять ее с такой готовностью, как Мин, – которая может даже отнять у нее сына.
Наклонившись поближе к Эдвине, Эмма сказала с большей нежностью, чем обычно:
– Возможно, Мин побоялась сказать тебе, побоялась еще больше огорчить тебя. Послушай, ты не должна воспринимать этот развод как угрозу для твоей жизни. В твоей жизни он не так уж много изменит, и я уверена, что Энтони не будет против того, чтобы вы с Мин остались друзьями. – С легким смешком она попыталась шуткой успокоить Эдвину: – В конце концов, Энтони разводится с Мин, а не с тобой. Он совсем не хотел причинить тебе боль.
– Он уже причинил мне боль. Его поведение просто непростительно. – Голос Эдвины звучал жестоко и непреклонно, лицо выражало горечь и обиду.
Эмма откинулась на спинку кресла, и раздражение, которое она пыталась подавить в себе, вдруг поднялось в ней с новой силой. Губы сложились в язвительную усмешку, глаза стали холодными.
– Ты эгоистичная женщина, Эдвина, – с осуждением сказала она. – Ты не думаешь об Энтони, ты думаешь только о себе. Ты говоришь, что живешь ради сына, но если так, то ты не лучшим образом пытается доказать это. Сейчас ему трудно, и в такой момент ему нужны твоя любовь и поддержка, а не твоя враждебность. – Эмма с порицанием посмотрела на дочь. – Я тебя не понимаю. В тебе столько обиды, злобы, враждебности – ко всем, не только ко мне. Я не могу понять, почему это так. Твоя жизнь была не очень тяжелой. Ты была счастлива в семейной жизни, насколько я могу судить. Я знаю, что Джереми буквально боготворил тебя, и мне всегда казалось, что и ты его любишь. – Она не отводила глаз от Эдвины. – Ради тебя же самой мне очень хочется верить, что ты его тоже любила. И что же? Несмотря на все чудесные дары, которыми наградила тебя жизнь, тебя переполняет, сжигает изнутри всепоглощающая злоба и обида. Пожалуйста, отрекись от них, вырви эту горечь из сердца раз и навсегда.
Эдвина сидела молча, все с тем же выражением упрямства на лице. Тогда Эмма продолжила:
– Ты должна доверять своему сыну, уважать его суждения. Я очень верю в него. Пытаясь не допустить этого развода, ты бьешься головой о каменную стену. Ты не можешь победить. В конце концов ты проиграешь. И ты навсегда потеряешь Энтони. – Она еще раз взглянула в лицо дочери, надеясь увидеть признаки смягчения с ее стороны, но лицо Эдвины оставалось по-прежнему замкнутым и неприступным.
Разочарованно вздохнув, Эмма решила: «Все. Я сдаюсь. Мне никогда не пробиться через ее броню». И все же она чувствовала, что обязана предпринять последнюю попытку предостеречь дочь, убедить ее изменить свое отношение к делам сына.
– Ты в конце концов станешь одинокой старой женщиной, – мрачно предрекла она. – Не думаю, чтобы ты этого хотела. И если ты подозреваешь, что у меня в этом далее есть какой-то свой корыстный интерес, ты ошибаешься. Совершенно искренне говорю тебе, Эдвина, я просто хочу, чтобы ты не сделала самой ужасной ошибки в своей жизни.