в том, который стоит 80 тысяч, потому что мама это запретила, но наш тоже выглядит круто в любом случае.
– Когда вы едете? – спрашивает Нелла Ванг.
– Через неделю после весенних каникул.
– Во время семестра? – все выглядят удивленными, кое-кто даже мелодраматично охает. Этого можно ожидать, мы – пятнадцатилетние девочки и, да, мы эмоциональные! Отдых во время семестра – это бунт, может, даже объявление войны, потому что директор очень строг насчет прогулов. Мне все еще не верится, что мама на это согласилась. Думаю, она сделала это потому, что люди из лотерейной компании посоветовали нам уехать, чтобы «собраться, выдохнуть», и мама не могла взять отпуск во время каникулярной недели, потому что почти у всех маминых коллег есть дети, и все по очереди берут отпуск в эти периоды. Первенство у тех, чьи дети младше. Мама пообещала сегодня позвонить директору и все ему объяснить.
– Думаешь, ты получишь разрешение? – спрашивает Лив.
– А что Колман может сделать? Он не может приковать меня к парте.
Все смеются, и мы начинаем шутить о том, занимаются ли директор и его жена сексом со связыванием.
В общем, я стала очень смешной с тех пор, как сильно разбогатела.
Я не вижу ни Ридли, ни Меган. Они, наверное, где-то дуются, держатся от меня подальше, утопают в своей зависти. Впервые за годы мне все равно, чем они заняты. И это осознание приносит мне огромное облегчение. Выигрыш освободил меня от потребности в них. И я говорю себе, что и не хочу быть с ними.
Никто из моих новых друзей не едет на автобусе домой после занятий, потому что они остаются на тренировки по хоккею или волейболу. Так как я этого делать не собиралась, у меня нет с собой формы – моя сумка была занята роскошными обновками, поэтому я еду домой одна. Меня это не расстраивает, ведь у меня был фантастический день. Я могу вынести немного времени в одиночестве после того, как весь день была в центре внимания. Я решаю забежать в туалет, хоть на автобусе ехать всего двадцать минут – день был такой бурный, что у меня не хватало времени даже пописать.
Я никогда не сажусь – я присаживаюсь. Мнения на эту тему разделились. Я не верю, что можно подхватить какую-то заразу с сиденья туалета, если у тебя на заднице нет открытой раны, но зачем рисковать, а выстилать сиденье туалетной бумагой плохо для окружающей среды. Мама говорит, мне нужно просто садиться, потому что у меня больше шансов подхватить инфекцию из-за того, что я не полностью опустошаю мочевой пузырь. Я буквально представляю себе, что она молчала, когда она изрекает что-нибудь такое.
Я слышу их до того, как вижу.
Кто-то хихикает, и дверца соседней кабинки распахивается, ударяясь о стену. Ридли внезапно заглядывает в мою кабинку сверху. Я в ужасе от того, что мои трусы спущены до лодыжек. Не то чтобы он не видел эту часть моего тела, но не когда я писаю. Спеша прикрыться, я выпрямляюсь за мгновение до того, как прекращаю писать. Можете угадать, чем это заканчивается. Я натягиваю штаны, но он уже делает снимки. Это просто тупо. Абсолютно, нахрен, тупо. Я чувствую одновременно унижение и злость. Бешенство, что он портит мой идеальный день, и ужас от того, что он издевается надо мной до такой степени. Фотографии, сделанные, когда ты падаешь пьяный – это плохо, но те, на которых ты писаешь себе в штаны, гораздо хуже.
Он лопается от смеха.
Я выбегаю из кабинки и пытаюсь вырвать у него из рук телефон, но он высокий и с легкостью держит его у меня над головой. Потом я вижу Меган. А ней еще трех девочек: Эви Кларк, Шайлу О’Брайан и Мэдисон Айдан. Они бросаются на меня. Толкают обратно в кабинку, из которой я только что вышла, – вместе они слишком сильные. Я ударяюсь тыльной частью ног об унитаз, они пульсируют. Ощутив эту боль, я тут же осознаю, что кто-то схватил меня за волосы и оттягивает мою голову назад. Кто-то еще, кажется, Меган, дает мне пощечину. Раз, два. Меня никогда раньше не били, и это чертовски больно. Я вскрикиваю, но мне закрывают рот рукой, и я не могу дышать. Они стаскивают пиджак с моих плеч к локтям так, что он сковывает мои движения. Я изворачиваюсь и сопротивляюсь, но не могу дать отпор, потому что слишком мало места, да и к тому же их больше. Я хотела бы нанести удар, но еще сильнее – хотела бы убраться отсюда, прежде чем они по-настоящему мне навредят. Сделают ли они это?
Мой телефон падает на плитку, и я слышу, как он разбивается. Шайла нагибается его подобрать.
– О, модный, – она бросает его в унитаз.
Меган наклоняется ко мне и рычит:
– Вот тебе. Твои вещички в унитазе с твоим же дерьмом.
Ее друзья смеются. Я чувствую запах из ее рта. Пахнет бургерами, которые были на обед.
– Деньги, которые твои родители украли у моих, тебя не защитят, Эмили. Запомни это. Тебе капец.
Кто-то снова дергает меня за волосы. Мэдисон? А ей-то я что сделала? Или вообще им всем, если на то пошло? Мне очень больно – я думаю, она реально вырвала мне клок волос. Кто-то пинает меня. Может, Меган, а может, другая девочка. В кабинке путаница из рук и ног. Я слишком растеряна, побита и напугана, чтобы сказать точно.
Ридли все это время стоял у двери туалета, высматривая учителей. Он, вероятно, побрезговал избивать девочку.
Меня.
Ту, которой однажды признался в любви.
– Ладно, пойдемте, а то опоздаем на автобус, – говорит он. И они исчезают.
18
Лекси
– Мы на кухне, – без надобности выкрикиваю я. У нас с детьми давно установлен ритуал после школы. По средам и пятницам, когда я работаю только в первой половине дня, я всегда жду их на кухне. В жаркие дни я нарезаю фрукты, делаю прохладительные напитки, а в холодные – предлагаю им горячий шоколад и печенье. Это одна из моих любимых частей дня. Мне нравится чувствовать себя в это время типичной старомодной матерью. Это уравновешивает те моменты, когда я выбегаю из дома, опаздывая на работу, и просто выкрикиваю им указания: «Не забудь очки», «У вас есть деньги на обед?», «Вы сделали домашнее задание?» Ожидание их возвращения на кухне кажется действием, которое матери делали поколение за поколением. Кроме того, если я буду встречать детей у двери, я