Когда гости вышли во двор и с наслаждением вдохнули чистый лесной воздух, уже почти рассвело. Сгоревшую деревню затянуло жемчужным туманом. В избе храпел Тиира, уснувший прямо за столом среди объедков.
– Что дальше делать будем? – зевая, спросил Калли. – На гору и спать?
– Да уж, занятных историй мы сегодня наслушались, – рассеянно отозвался Вяйно. – Они, пожалуй, стоили того, чтобы просидеть полночи в вонючей избе, глотая кислое пойло и закусывая его заплесневелыми корками. Нет, мальчик, спать мы сегодня не будем, некогда. Придется нам навестить еще кое-кого.
– Кого еще? – устало протянул холоп. – Вы как хотите, господин Вяйнемейнен, а с меня хватит, я больше никуда не пойду.
– Ты не беспокойся, далеко идти не придется. Вообще никуда идти не надо.
– Как это? – насторожился Калли, оглядываясь.
– Хочешь узнать, что творится в доме, – спроси хозяина. А кто у нас хозяин леса?
– Господин Тапио, – озадаченно ответил Калли.
– А мы сейчас где?
Калли нахмурился, соображая. Вяйно усмехнулся, но его лицо быстро посуровело.
– Собирайся, парень. Пойдем в гости к Тапио.
– Это как же?
– Пешком.
– Никуда я не пойду!
– Пойдешь, – отрезал Вяйнемейнен. – Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя одного, когда по лесу шастает похъёльский кровопийца?
Чародей направился к берегу. Калли, сердито бормоча себе под нос, пошагал за ним. Он не стал спорить с колдуном – понимал, что бесполезно, – но гораздо охотнее перебрался бы через озеро вплавь, чем пошел на поиски Тапио. Лесной Хозяин никогда не славился добродушием, а в последнее время, когда в Тапиоле хийси стало больше, чем зверья, от него и вовсе не приходилось ждать ничего хорошего.
«Сейчас бы съесть горшок горячей каши, забраться в палатку, накрыться шкурой с головой и спать, пока не стошнит, – сонно думал Калли, плетясь за колдуном. – Мертвецы из озера небось в круг не полезут. А крылатому упырю я без надобности. Ему нужен Ильмо. Хорошо, что Ильмо удалось добраться до усадьбы Вяйно! Там его точно никто не достанет…»
Глава 12
РЯБИНОВАЯ НОЧЬ
На женскую половину в большой избе Антеро солнце заглядывало только на закате, и то совсем ненадолго. С одной стороны свет закрывала печь, с другой пестрая холстяная занавеска. Под вечер, когда солнце совсем ушло из дома за кромку леса, в женский угол прокралась Айникки. Убедившись, что ни матери, ни холопок в избе нет, она примостилась на коленях рядом с сундуком и принялась вертеть в его замке ключом. «Не сломать бы окаянный крючок, – думала она, замирая при каждом щелчке и скрипе. – Выдумают же заморские кузнецы людям мороку!» Сундук был словенской работы, расписной, дубовый, окованный железными полосками. Карьяла хранили добро в легких берестяных коробах, а о замках с ключами и не слыхали. По правде сказать, замки им были ни к чему – никаких сокровищ у них не водилось. Но этот сундук был особый. Марьятта, мать Айникки, хранила в нем свое приданое.
О содержимом этого сундука среди женщин и девиц рода Калева ходили легенды. Староста привез жену с войны, некрасивую и неплодовитую, но с приданым он не прогадал. Те, кому довелось присутствовать на свадьбе Антеро, говорили, что богаче невесты люди никогда не видывали. А для описания того, какие на ней были украшения, в языке карьяла даже не было слов. Но с тех пор сокровища были спрятаны под замок.
Самые ехидные заявляли, что в следующий раз Марьятта нарядится только на собственные похороны.
Наконец что-то щелкнуло, крышка подалась. В закутке сразу запахло пижмой. Приданое было разложено в безупречном порядке. На самом верху, завернутое в некрашеный лен, лежало круглое серебряное зеркало. В нем можно было за один раз увидеть все лицо целиком – небось даже у самого словенского князя не было такого великолепия. Айникки обтерла зеркало рукавом, прислонила его к поднятой крышке сундука, погляделась в него и довольно ухмыльнулась. «Зеркало, пожалуй, придется оставить, – подумала она. – С таким выйдешь за околицу – все хийси сбегутся, недалеко уйдешь!»
Под зеркалом, в другой тряпице, что-то сверкнуло, словно заблудившийся солнечный луч. Айникки, от волнения прикусив кончик языка, осторожно вытянула наружу длинные желтые бусы. Золото в землях северных карьяла встречалось очень редко; золотые серьги и гривны носили только варги. Крупные бусины – шарики, усаженные каплями зерни, – перемежались двусторонними топориками. Айникки надела ожерелье на шею, подивившись его тяжести.
«А вот это возьму, – решила она. – Не серебро, конечно, но блестит жарко, и работа тонкая. Мать все равно их не носит… а мне непременно надо будет что-нибудь подарить Кюллики за гостеприимство. И главное, – Айникки невольно прыснула в кулачок, – не заглядываться на Ахти! Ой, не завидую я его будущей жене – такую свекровь заполучить…»
Снова, уж в который раз, по ее коже пробежали мурашки. Неужели в самом деле последний вечер в отчем доме? Неужели сегодня ночью начнется далекий путь на юг? Айникки никак не могла этого осознать.
Она, никогда в жизни не покидавшая земель селения Калева, увидит теперь чужие края: леса, где охотится Ильмо, восточный берег озера Кемми, где ни один карьяла не бывал… а может, даже сердитое море Нево. Отец рассказывал, что на его южном берегу, сторожа границу словен, за тремя земляными валами высится грозное чудо – многобашенная крепость-линна Альдейохи. Сам, впрочем, там не бывал и линну не видел, так что, может, и врут. А на западе простирается бескрайнее Закатное море, вотчина варгов. Сколько дивного на свете! Страшно, конечно, – но до чего же хочется увидеть все своими глазами!
«Опомнись, дура, – одернула себя Айникки. – Какие тебе дальние края? До Лосиного острова всего пять дней пути. Странствовать в чужих землях – это для смелых молодцов вроде Ильмо, а не для тебя, слабосильной девки…»
Мыслями Айникки одолела весь путь до Лосиного острова уже много раз. В отличие от Ильмо, который до конца надеялся уломать Антеро, девушка своего отца знала хорошо и с весны начала готовиться к побегу. Давно был собран короб: карьяльские рубахи, юбки и душегрейки, зимняя саамская одежда, дорогая и красивая. Один тулупчик почти всё место занял, но Айникки было с ним не расстаться – там на острове небось такие ветра…
Айникки знала Ильмаринена почти с рождения. Росли по соседству, как два деревца, – а, став старше, переплелись ветвями, чтобы всегда быть вместе. С самого отрочества родители твердили Айникки, что Ильмо ей не пара, что он непохож на прочих парней. Но именно за это она его и полюбила.
Парни рода Калева – коренастые, широкоскулые, беловолосые. А Ильмо – стройный и ловкий, с его тонким лицом и медными волосами, сам словно лесной дух. Он – как ясноглазый Лемпи,[17] что играет на дудочке в весеннем березняке, сводя с ума всех девушек, которые его услышат. Смотришь на обычного рыбака – и словно видишь всю свою дальнейшую бабью судьбу: у печи, возле люльки, в поле, на завалинке, в углу за печью, на жальнике… Тоска! Не таков ее Ильмо. С ним не угадаешь и что случится завтра! Приходит, принося с собой радость и диковинные подарки из дальних краев, уходит, оставляя позади ядовитые перешептывания старух. «Ты – ниточка, что связывает меня с родом. Никому я здесь не нужен, кроме тебя», – часто говорил Ильмо. Айникки знала, что это вовсе не так, и надеялась, что со временем он это поймет…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});