Читать интересную книгу Евангелия и второе поколение христианства - Эрнест Ренан

Время, когда было написано Евангелие от Луки, может быть установлено с достаточной достоверностью. Все признают, что оно написано позже 70-го года; но вместе с тем оно не могло быть написано много позже этого года. Иначе предсказания о близком пришествии Христа в облаках, которые автор третьего Евангелия, не колеблясь, выписал из более древних документов, не имели бы смысла. Автор относил возвращение Иисуса к неопределенному будущему; "конец" отодвинут возможно дальше; но связь между гибелью Иудеи и потрясением мира сохранена. Автор передает также утверждение Иисуса, согласно которому слушавшее его поколение не пройдет, пока не исполнится предсказание о конце времен.

Несмотря на крайнюю широту, допускаемую апостольским толкованием речей Господних, нельзя допустить, чтобы интеллигентный составитель третьего Евангелия, умевший вносить изменения в слова Иисуса, согласно требованиям времени, вписал бы в свой текст фразу, заключавшую в себе решительное возражение против дара пророчества Учителя.

Конечно, мы только по предположению связываем Луку и его Евангелие с христианским обществом времен Флавия в Риме. Во всяком случае, можно сказать, что общий характер произведения Луки соответствует подобному предположению. Лука, как мы уже заметили, имел римский ум, он любил порядок и иерархию, он питал большое уважение к центурионам, римским властям и представил их благосклонными к христианству. Ловким маневром ему удается избавиться от необходимости упомянуть о том, что Иисуса оскорбляли и распяли римляне. Между ним и Климентом Римским заметное сходство. Климент часто цитирует слова Иисуса из Евангелия Луки или из предания, аналогичного этому Евангелию. Стиль Луки, его латинские выражения, его общие обороты и его гебраизм напоминают Pasteur Гермаса. Само имя Лукан римское и, может быть, связано клиентством или освобождением из рабства с каким-нибудь Аннеем Луканом, родственником знаменитого поэта; это прибавит еще одну связь с семьей Аннея, которую встречают повсюду, когда разбираются в древней пыли христианского Рима. Главы XV и ХVI Деяний Апостолов дают повод думать, что автор имел сношения, как Иосиф, с Агриппой, Вереникой и маленькой еврейской партией в Риме. Даже злодейства Ирода Антипы он старается смягчить и стремится представить его роль в евангельской истории благосклонной в некоторых отношениях. Нельзя ли усмотреть римский обычай и в посвящении Феофилу, которое напоминает посвящение Иосифа Епафродиту и, по-видимому, совершенно не соответствовало сирийским и палестинским обычаям I-го столетия нашей эры? Вместе с тем, можно видеть, насколько это напоминает положение Иосифа. Лука и Иосиф писали почти одновременно, рассказывая один происхождение христианства, другой еврейское восстание, одушевленные аналогичными чувствами, умеренностью, антипатией к крайним партиям, официальным тоном, большей заботой о защите положения, чем о правде, уважением к римской власти, смешанным со страхом, даже суровость которой они стараются представить извинительной необходимостью, указывая, вместе с тем, что во многих случаях эта власть являлась их защитницей. Это дает нам повод думать, что среда, в которой жил Лука, и та, в которой жил Иосиф, были близки одна от другой и имели между собою постоянное соприкосновение.

Упомянутый Феофил, однако, неизвестен; возможно, что это имя только фикция или псевдоним, для обозначения одного из могущественных адептов римской церкви, может быть Клеменса. Маленькое предисловие точно устанавливает намерения и положения автора:

"Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях, как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова, - то рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил, чтобы ты узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен".

Из этого предисловия не вытекает непосредственно, что Лука пользовался "многими" повествованиями, о существовании которых он говорит. Но чтение его книги устраняет в эхом отношении всякое сомнение. Многие места у Луки буквально совпадают с Марком, а вследствие этого с Матфеем. Лука, несомненно, пользовался текстом Марка, мало отличавшемся от дошедшего до нас. Он, можно сказать, включил его почти целиком в свое Евангелие, за исключением VI, 45-VIII, 26, и рассказа о Страстях Господних, которому он предпочел более древнее предание. Во всем остальном буквальное совпадение, во встречающихся же различиях легко видеть, чем, имея в виду своих читателей, руководствовался Лука, внося поправки в имевшийся у него оригинал. В соответственных местах находящихся во всех трех текстах (Луки, Марка и Матфея) замечается следующее: дополнительные подробности, внесенные Матфеем в текст Марка, отсутствуют у Луки; там, где, по-видимому, Лука прибавляет дополнительные подробности к Матфею, они имеются у Марка. Отсутствующие же места у Марка пополнены Лукой по другим документам, чем у Матфея. Иначе говоря, в местах, общих всем трем текстам, Лука сходен с Матфеем, поскольку этот последний сходен с Марком. У Луки нет нескольких мест, имеющихся у Матфея, и трудно понять, почему он их не поместил. Речи Иисуса у Луки отрывочны, как и у Марка; было бы непонятно, почему Лука разбил бы на части длинные речи Иисуса, помещенные у Матфея, если бы он знал текст последнего. Правда, Марк вносит чрезвычайно много logia, которых нет у Марка, но, очевидно, он имел их в другом расположении, чем Матфей. Наконец, легенды о детстве и генеалогии обоих Евангелий совершенно несходны между собою. Как мог бы допустить Лука такое очевидное противоречие? Это дает право заключить, что Лука не знал Евангелия от Матфея; а те писания, о которых он говорит в предисловии, могли носить имена апостольских учеников; и ни одно из них не носит такого имени, как Матфей, так как Лука точно различает апостолов, свидетелей, действующих лиц евангельской истории и создателей ее традиции, от составителей, которые только на свой страх записали предания, не имея на то никаких полномочий.

Несомненно, рядом с книгой Марка, Лука имел перед собой и другие повествования того же рода, из которых он заимствовал немало. Большой отрывок от IX, 51 до ХVIII, 14, например, скопирован из бывшего у него документа, так как в этом отрывке замечается большой беспорядок; сам же Лука излагает гораздо лучше известные ему устные предания. Высчитали, что около третьей части текста Луки нет ни у Матфея, ни у Марка. Некоторые из Евангелий, потерянных в настоящее время, из которых заимствовал Лука, имели очень определенные черты: "те, на которых упала башня Силоамская" (XIII, 4), те, "которых кровь Пилат смешал с жертвами их" (XIII, 1). Многие из этих документов были только переделками еврейского Евангелия, сильно проникнутого эвионизмом, и, таким образом. приближались к Матфею. Тем и объясняется аналогичность некоторых параграфов, не имеющихся у Марка, с Матфеем. Большинство первоначальных логий находится и у Луки, но они расположены не как у Матфея, в виде длинных речей, а разрезанные и приспособленные к частным случаям. Лука не только не имел нашего Евангелия от Матфея, но и не пользовался ни одним из тех сборников речей Иисуса или большим последовательным рядом изречений его, внесенных, как мы уже указали, в Евангелие Матфея. Если же он имел такие сборники, то пренебрег ими. С другой стороны, Лука приближается к еврейскому Евангелию, особенно в тех случаях, когда оно превосходит Евангелие от Матфея. Может быть, он имел в руках греческий перевод еврейского Евангелия.

Из этого видно, что Лука занимает по отношению к Марку то же положение, как и Матфей. И тот и другой расширили текст Марка дополнениями, заимствованными из документов, в большей или меньшей степени получившими свое начало в еврейском Евангелии. Многочисленные дополнения, внесенные Лукой в текст Марка и которых нет у Матфея, очевидно, взяты Лукой, по большей части, из устного предания; Лука погрузился в это предание и черпал оттуда то, что ему было нужно. Он считал себя в этом отношении равноправным с многочисленными авторами очерков евангельской истории, писавшими до него. Стеснялся ли он вставить в текст места своего собственного изобретения, с целью придать делу Иисуса желательное направление? Конечно, нет. Предание поступало также. Предание коллективная работа, так как оно выражает всеобщее настроение; но, конечно, всегда кто-нибудь первым вносит то или другое слово, тот или другой многозначительный рассказ. Лука часто был этим кто-нибудь. Источник логий был исчерпан, и, по правде говоря, мы думаем, что, кроме Сирии, он ниоткуда не пополнялся значительно. Наоборот, вольность агады вполне сказалась в праве, присвоенном себе Лукой, выкраивать их, вставлять и переносить по своему усмотрению, для того, чтобы установить желательный порядок. Ни разу он не задумается о том, что если рассказ верен в одном виде, то он неверен в другом. Подлинность материала не имеет для него никакого значения; идея, догматическая цель и мораль для него все. Прибавлю к этому: литературный эффект. Таким образом, это и побудило его не вносить целыми ранее составленные группы логий, а даже разделять их, так как вкус изящества подсказывал ему, что эти искусственные группировки составлены несколько тяжеловесно. С несравненным искусством он разрезал составленные ранее сборники, создавал рамки для разрозненных таким образом логий, вставлял и окружал их, как маленькие бриллианты, оправой восхитительных рассказов, которые их вызывают и дают повод к ним. Его искусство размещения никогда не было превзойдено. Конечно, подобный способ компиляции, употреблявшийся Лукой, - как и автором Евангелия Матфея и вообще всеми составителями по прежде написанным документам, - ведет к повторениям, противоречиям, несвязанностям, происходящим от противоположности документов, которые составители стараются объединить. Единственно Марк, благодаря своему примитивному характеру, не имеет этих недостатков, что и может служить лучшим доказательством его оригинальности.