об первый попавшийся огромный объект. И всё. Нет меня.
– Верзила Чарли не может разбиться, ты же огромный. Скорее объект, в который ты врежешься, умрет мучительной смертью, рассыпавшись на кусочки кирпичей. – Тод говорил с улыбкой на лице. Он посматривал на Лео, которому шутка понравилась и который пытался сдержать смех.
– Какие-то у вас слишком сентиментальные представления о настоящем самоубийстве. – Заговорил снова Макс, не вставая с подоконника. – Я бы вот нарвался специально на неприятности с бандой из соседнего района города и взял бы с собой на «стрелку» из оружия только свои перчатки для рук. И сдох бы во время самого любимого дела в моей жизни. А если тех, от чьих рук я погибну, ещё и посадят в тюрьму, так считайте, героем для вас буду. Брутально и по моей воле.
В это время Лео, осознав, что уже думал о своей смерти, выключил в себе все способности к юмору и заговорил тут же после Макса:
– Стих вспомнил, парни. Бывает же.
«А если бы я исчез,
исчез навсегда и никогда
я более не вернулся?
Если бы ушёл, избавил вас тогда от меня,
от тяжкой ноши?
Ушёл бы навсегда,
перестал чувствовать себя и слёзы, и боли внутри.
Я ушел бы навсегда с облегчением,
избавившись от груза на плечах,
Вы были бы счастливы тогда, не знали грусти и меня,
не знали обид и разочарования, не знали боли и печали.
И я могу уйти».
– Лео, это твой стих? – Спросил Макс.
– Да. – Ответил грустный Лео, которого было непривычно видеть без улыбки.
И Тод, прекращая минутное молчание, сказал:
– У нас у всех с вами случаются моменты, когда мы чувствуем полное одиночество. И от того, что человек не один испытывает его, а одновременно с тысячами других – увеличивает одиночество в разы. И, порой, мы забываем, что мы есть друг у друга. Нужно чаще думать о нас, – Тод круговым движением руки указал на друзей, – и реже думать о одиночестве, что вселяет в нас чувство нунежности миру и желание умереть.
– Поддерживаю Тода. – Вставая с пола, заговорил Чарли. – Но, не обойтись нам без судьбы, от чего предлагаю схватить её за яйца и умолять быть благосклонной.
– И если уж и думать о самоубийстве, то только вместе. – Заключил Уго.
Молодые люди встали со своих мест и заключились в дружеские объятия.
Герман, прослушав истории, рассказанные коротко подстриженными парнями в подъезде, начал понимать, что такое истинное одиночество.
Воспоминания закружились, и Германа вновь выбросило в песок мира, лишенного красок, но не лишенного наличием монстра.
Как только ноги Германа Рица оказались на песке, невидимый подземный монстр создал под ними воронку сыпучего песка, что тут же начала затягивать странника в свою власть. Риц начал пытаться выбраться, отбиться от невидимого существа. Он уперся руками об землю и начал поднимать тело, пытаясь быстро переставить ноги. Но ничего не получалось. От каждого движения пески начинали покрываться волнами и накрывать новые части тела Германа.
Теряя самообладание, странник принялся кричать и подавать руками знаки, проходящим мимо силуэтам. Он пытался найти что-то, чтобы привлечь внимание, найти спасителя. Но всем он был безразличен. Некоторые силуэты людей останавливались, смотрели на происходящее и продолжали бездействовать.
Страдая всё больше от понимания безвыходности ситуации, и осознавая, что никто его не слышит, не видит, не протягивает руку помощи, Герман ощутил одиночество, ощутил момент, когда никого нет рядом, хотя вокруг бесконечная толпа силуэтов.
Песок тем временем затянул Рица по самую шею, впитывая его пот и солёные слёзы прощания с жизнью.
Грудь прощающего с жизнью молодого человека ныла, содрогалась и была готова разорваться от боли. Его сознание было переполнено сожалениями, выводами самоанализа и приходящей агрессией на собственный счёт. В итоге, достигнув кульминации страданий и переходя на стадию спада переживаний, Герман Риц ощутил в себе пустоту. Он перестал чувствовать связь с жизнью, со всем живым и со всем обществом. Теперь для него был лишь он, его тело смертного человека и каменное лицо. Герман принял заточение в полном одиночестве. И воронка поглотила странника, продолжая засасывать песок.
Монстр, почувствовав достижение цели и понимание Рицом сущности одиночества, спас молодого человека, навсегда лишив его приглашения в Мир полного опустошающего и дарующего боль одиночества. Риц был спасён. Он снова был в мире живых, среди простых людей, в помещении для персонала психиатрической больницы.
Герман сидел на полу возле металлического стеллажа с формой работников. Он осматривал свои руки и ноги, покрытые песчаной пылью. Его глаза ощущали сухость и боль от мелких крупинок на глазных яблоках. В носу образовалась корочка из пыли и грязи. Легкие снова почувствовали влажный, пропитанный запахами воздух.
Осознав, что был спасён и доставлен мягким и безболезненным образом на работу, Герман моментально вскочил, чтобы выполнить свой долг: спасти человека.
Раскрыв дверь, и не боясь презрительных взглядов, подобно тому, как смотрят на умалишенных, молодой врач выбежал из помещения и из самого здания. Ноги несли его со скоростью, которую он никогда не развивал, даже убегая от невидимого монстра. Ветер бил в лицо, а мысли в сердце.
Показался знакомый городской парк. Пробегая по его тропинками, Риц осматривал каждого попавшегося человека. И вот, он увидел Чарли, запрокинувшего голову назад и жадно смотрящего в зелёные ветви на фоне голубого неба.
Молодой психиатр ринулся к нему и заметил остальных ребят. Пятеро молодых людей, увидев знакомого, но всё же, остающегося загадкой, Германа, встали в оборонительную позу.
Отдышка заставила Рица встать ненадолго в молчании, прерывающемся хрипением.
– Здравствуйте. – Раздался тяжелый хрип, переводящего дыхание Германа.
– Чего тебе? Вина у тебя нет. Денег тоже. Видно сразу. Почему мы должны с тобой разговаривать? – С надменным тоном заговорил Макс. – Или у тебя настолько фикальное настроение, что ты решил заняться самоубийством? – смеясь, продолжил голубоглазый юнец.
– Нет, Макс. Он, наверно, решил придти, чтобы взять с нас плату, за выпитое вино. И, рассчитывая на отказ, получить по морде. От чего, после жалоб, нас тут же схватят и кинут за решетку. – Поддержал тон разговора Чарли.
Герман, получив дозу кислорода и нападок, продолжил:
– Я, в отличии от вас, о самоубийстве не думаю.
В этот момент пятеро молодых людей переглянулось.
– Да. Я знаю, почему вы тут. И знаю, что это из-за опустошающего и причиняющего боль одиночества.
– Кажется, ты по морде всё же хочешь. – Сказал Уго.
– Не могу сказать, что горю желанием, но если тебе от этого станет легче и ты передумаешь прыгать с обрыва в реку, чувствуя свободу полёта, то давай,