Малага позвонил, и им принесли чай. Филатов посмотрел на руки Малаги и поежился. Тот факт, что один из вагонов в его коллекции сделал человек, бальзамирующий трупы, его не очень обрадовал. Ему поначалу казалось, что в похоронной конторе Малага занят чем-то другим, например снабжением, маркетингом и тому подобным.
— Это сложная работа? — спросил Филатов.
— Не особенно.
— Может, расскажете?
Малага поднял на него глаза.
— Зачем вам? — с удивлением спросил он.
— Так, любопытно. Малага задумался.
— В принципе я мог бы вам все рассказать, — произнес он. — И даже показать. Мне не жалко. Но вы уверены, что вам действительно хочется это знать?
Филатов задумался.
— Пожалуй, нет.
— Вот видите. Вам такие знания ни к чему. Это не то, что может пригодиться в жизни. Оставьте эту работу профессионалам.
— А что чувствуют профессионалы, когда ее делают? — не унимался Филатов. — Не боятся?
— Нет. Страх был в самом начале, но быстро прошел. Главное — не думать о том, что они когда-то были живыми. А чувствуют, как и все, удовольствие, если работа сделана хорошо, и досаду, если получилось плохо. Даже если оплошность произошла не по их вине.
— Я не это имел в виду, — уточнил Филатов.
— А что?
— Ну, что нужно ощущать, чтобы делать эту работу спокойно?
Малага задумался.
— Я считаю, нужно уважать ту жизнь, которую прожили покойники.
— Все покойники? — удивился Филатов.
— Практически да. Вам приходилось слышать, что жизнь каждого человека — это история упущенных возможностей?
— Приходилось. Это известное выражение, не помню только, кому оно принадлежит.
— Я тоже не помню. Но суть не в этом. Почему они упустили свои возможности, как вы думаете?
— Наверное, по разным причинам.
— Мне кажется, — сказал Малага, — одни упускают возможности по невнимательности. А другие — вполне осознанно. Просто потому, что они идут вразрез с принципами человека. Понимаете?
— Кажется, да.
— И уже только одно это заслуживает уважения, не говоря об остальном.
— Пожалуй, — согласился Филатов.
— Мне хочется придать усопшим тот вид, которого у них, возможно, не было при жизни, но которого они заслуживают. Вот и все.
— То-то мне иногда казалось, что покойники в гробу выглядели значительнее, чем при жизни, — заметил Филатов.
Малага кивнул:
— Это работа профессионалов.
Филатов посчитал, что вступление затянулось, и перешел к делу.
— Но я заехал к вам по другому поводу, — сказал он.
Малага отодвинул опустевшую чашку:
— Слушаю вас.
— Вот объясните мне, в каких случаях хоронят в закрытых гробах?
— Разные бывают случаи — катастрофы, происшествия, боевые действия.
— А если этого всего не было?
— Даже затрудняюсь ответить.
— Может, поздно обратились к бальзамировщикам и те уже не смогли придать телу, как вы говорите, «приемлемый вид»?
Малага хмыкнул:
— Я думаю, что сейчас такого не бывает. Ведь не в пустыне же он умер?
— Кто? — насторожился Филатов.
— Тот, о ком вы говорите.
— Предположим, он умер в больнице, но заметили это не сразу, прошло несколько часов или даже вся ночь.
— Тогда это исключено. Ему должны были сделать краткосрочное бальзамирование, которое позволяет хранить тело в течение семи — десяти дней.
— И причина смерти здесь не имеет значения?
— Что вы имеете в виду?
— От какой болезни он скончался.
— Никакого значения, — ответил Малага.
— А если его отравили? — предположил Филатов.
— Ну и что? Яды пока еще не изменяют внешность. Они только разрушают внутренние органы.
— Может, его там и вообще не было? — задумчиво произнес Филатов.
— Кого?
— Покойника в гробу.
Голос Малаги вдруг едва заметно изменился.
— А о ком вы говорите? — поинтересовался он. — Это, конечно, не мое дело, но…
— Так, знакомый знакомого, — поспешно сочинил Филатов. — Это случилось не здесь, а довольно далеко.
— Не могу вам подсказать, что там на самом деле могло быть. — Его голос вернулся в обычную тональность. — Даже и гадать не стану. Единственное, что могу предположить из нашего опыта, — иногда родственники велят хоронить усопшего в закрытом гробу, чтобы продемонстрировать кому-то свое недовольство.
— Кому? — не понял Филатов.
— Наверное, в каждом случае эти люди разные.
Филатов не придумал, о чем бы еще спросить.
— Если хотите узнать о бальзамировании, — сказал напоследок Малага, — я вам подскажу книгу, где это описано в правильном свете…
У него зазвонил телефон.
— Да? — ответил Малага, покосившись на Филатова.
Тот отвернулся и достал свой телефон, сделав вид, что ему тоже надо позвонить. Просто так встать и уйти было неудобно.
— Хорошо, — продолжал Малага, понизив голос, — да, понятно. Распоряжусь прямо сейчас. Жду. — Он посмотрел на Филатова: — Извините, дела.
— Конечно, — согласился тот, — мне тоже пора.
Он поднялся.
— Да! — сказал он, словно только что вспомнил. — Тот гроб еще продается?
— Какой?
— Который был б/у?
— Уже нет, — как-то напряженно ответил Малага.
— Продали?
— Да, — запнулся он, — продали.
— И обивку поменяли? — не отставал Филатов.
— Не знаю, этим занимались другие люди.
Филатов видел, что разговор собеседнику неприятен и он старается поскорее от него избавиться. Он направился к выходу, Малага обогнал его и вырвался на шаг вперед. Казалось, он пребывает в возбуждении и нетерпении.
Малага проводил его до крыльца, но не вернулся назад, а закурил и стал топтаться на пятачке перед дверью.
Филатов уже сидел в машине, когда к конторе подъехал огромный, похожий на никелированный сарай джип редкой марки. Из него вышли два человека и направились ко входу. Завидев их, Малага расплылся в заискивающей улыбке, выбросил сигарету и повел их внутрь.
Филатову показалось, что людей из джипа он уже где-то видел.
— Отъедь в сторонку и стань вон там, — велел он водителю.
Он рассчитал таким образом, чтобы его не было видно из окон конторы. С нового места открывался обзор заднего двора похоронного заведения.
Минут через пятнадцать он увидел, как открылась боковая дверь и приехавшие на джипе люди вытащили тот самый гроб, которым он интересовался. И снова они показались Филатову странно знакомыми, но он никак не мог вспомнить, где их видел. Оглядываясь, они понесли гроб на задний двор и скрылись за глухим забором. Вскоре оттуда стал подниматься дым. «Сжигают его, что ли? — не понял Филатов. — Но зачем?»
Еще немного погодя из дверей вышел Малага и, оглядываясь, тоже направился на задний двор.
— Поехали! — велел Филатов.
По пути он заехал в книжный магазин, купил книгу, рекомендованную Малагой, пролистал ее и нашел требуемое место о бальзамировании.
«До чего ужасно выглядела его мать! — прочитал он. — Когда я приблизилась к ней, меня так и передернуло. Дело не в том, что лицо стало серым, к этому я уже привыкла, но оно было искажено, она будто бы умирала в приступе дикой ярости…
Сыну непременно хотелось, чтобы в гробу у нее было нормальное, достойное крупного ученого выражение лица, а не эта дьявольская гримаса.
Тело доставили самолетом, но оно уже не имело вида — я так ему и сказала.
…Сначала внутривенно вливается формалиновая смесь. Это совсем не то, что переливание крови.
Надо рассечь ногу и ввести катетер, через который специальным насосом раствор вводится в тело и выводится из него. Работал всегда сам начальник. Я иногда помогала привести покойника в порядок или подавала инструменты, но каждый раз отворачивалась — из какого-то инстинктивного, непреодолимого отвращения. Не к мертвецам, к ним-то я давно привыкла. А к начальнику. У него были такие белые, бескровные руки… А ногти длинные, острые… Теперь, когда надо было первый раз самой сделать надрез, я пожалела, что не наблюдала повнимательнее. Боялась, вдруг не получится. Дрожа от страха, я готовила инструменты, раствор и насос — старый, но исправный. Потом засучила покойной левую штанину до колена — обнажилась ледяная тонкая голень. Неловко и неуверенно я разрезала скальпелем кожу крест-накрест… Кожа покойной розовела, по мере того как по венам разливалась жидкость… Вскоре расслабились руки и подбородок. Жуткая гримаса исчезла, черты лица расправились и снова обрели спокойствие. Увидев, каким приветливым стало лицо матери, сын захотел сделать ее еще прекраснее и пошел за косметикой».
Филатов почувствовал, что с него уже хватит этого чтения, и захлопнул книгу. Внутренне он порадовался, что не стал просить, чтобы Малага показал ему, как все происходит в действительности. Он невольно вспомнил, как выглядели у того руки — они тоже были белыми и бескровными.