время. Я возьму в свои руки судьбу моего народа и поведу его по верному пути.
Он умолк и с надеждой посмотрел на меня.
– Твоя речь была длинна, красива, убедительна и она делает тебе честь,– ответил я. – Правда, наследниками Древней Греции являются также Леонидас и Термопиль, но я понимаю, что ты имеешь ввиду. Ты хочешь убедить султана в искренности твоих намерений. Но разве ещё не достаточно ясно ты уже дал ему это понять?
Ты стал во главе противников Унии,– продолжал я. – Ты разжигал ненависть к латинянам, взбудораживая город, тем самым, ослабляя его оборону. Ты вышел в море, чтобы бессмысленным пиратским набегом совершить провокацию, которая была необходима султану. Прекрасно! Почему же ты прямо не напишешь султану и не предложишь свои услуги?
Он ответил:
– Тебе прекрасно известно, что человек на моём посту не может так поступить. Я грек. Я должен сражаться за свой город, даже если понимаю, что сопротивление бесполезно. Но я оставляю за собой право действовать по обстоятельствам для блага моего народа. Почему мой народ должен погибнуть или попасть в рабство, если я могу это предотвратить?
– Ты не знаешь Мехмеда,– повторил я.
Моя несговорчивость, кажется, начала его беспокоить.
– Я не предатель,– сказал он. – Я политик. Вы с султаном должны это понять. Перед моим народом, моей совестью и божьим судом я отвечаю за свои поступки и говорю, не боясь клеветников. Мой ум политика подсказывает мне, что такой человек как я понадобится, когда наступит время действовать. Мои мотивы чисты и бескорыстны. Пусть лучше мой народ выживет каким угодно способом, только не погибнет. Дух Греции, её культура и вера – не только стены Константинополя, кесарьский дворец, форум, сенат и архонты. Всё это лишь внешние атрибуты, которые могут меняться, если остаётся дух.
Я сказал ему:
– Политический и просто богом данный разум – две различные вещи.
Он поправил меня:
– Если бог дал человеку талант политического мышления, значит такова его воля, чтобы человек этим талантом пользовался.
– Ты говорил достаточно откровенно, мегадукс Лукаш Нотарас,– сказал я с внутренней горечью. – Когда Константинополь падёт, такие люди как ты будут править миром. Могу тебя заверить, что султан Мехмед знает твою позицию и оценивает твои поступки так, как они того заслуживают. Не сомневайся, в нужный момент он найдёт способ сообщить тебе свою волю, и известит тебя, каким образом ты сможешь послужить ему во время осады.
Он склонил голову, как бы признавая меня посланником султана и мои слова его посланием. До такой степени человек может принимать желаемое за действительное.
Напряжение отпустило его, и когда я захотел уйти, он дружеским жестом обеих рук остановил меня.
– Задержись ещё,– попросил он. – Мы говорили слишком официально. Мне бы хотелось подружиться с тобой. Ведь ты служишь господину, чью волю, решимость и дальновидность я глубоко уважаю, несмотря на его молодой возраст.
Он поспешно подошёл к столу, налил вино в два кубка и протянул один из них мне. Я не взял его.
– Мне уже приходилось пить твоё вино в твоём доме с твоей прекрасной дочерью. Позволь мне на этот раз сохранить трезвую голову. Я не привык к вину.
Он неверно истолковал мои слова и улыбнулся:
– Положения и запреты Корана имеют свою положительную сторону.– Его голос оживился: – Не сомневаюсь, что Мохаммед был великим пророком. В наше время каждый мыслящий человек признаёт достоинства чужих религий, даже если придерживается своей веры. Я могу понять христиан, которые добровольно приняли Ислам, и уважаю чужие убеждения в вопросах веры.
– Я не принял Ислам. Несмотря на то, что над моей головой был занесен меч, я не отрёкся христианской веры. Я не обрезан. И всё же, мне бы хотелось остаться трезвым.
Его лицо опять стало хмурым.
– Кроме того, я говорил тебе и повторяю ещё раз: я больше не служу султану. Я прибыл в Константинополь, чтобы умереть за этот город. Каких-либо иных намерений у меня нет. Благодарю тебя за доверие и обещаю хранить молчание. Каждый имеет право на политический расчёт. Это не преступление, а твоё личное мнение. Никто не вправе осуждать тебя за то, что творится в твоей голове. По крайней мере, пока всё остаётся только в ней. Без сомнения, кесарь Константин и его советники считаются с вероятностью наличия у тебя таких планов. Поэтому, будь по-прежнему осторожен.
Он отодвинул свой нетронутый кубок:
– Ты не доверяешь мне в полной мере,– сказал он с упрёком. – Конечно, у тебя есть своё задание, которое меня не касается. Будь же и ты осторожен. Возможно, ты захочешь встретиться со мной ещё раз, когда решишь, что настало время. Тебе известна моя должность. Ты знаешь, чего от меня можно ожидать, а чего ожидать не следует. Я грек и буду сражаться за мой город.
– Так же как и я. Это пока единственное, что у нас общее. Мы оба намерены сражаться, хотя знаем, что Константинополь падёт. И мы оба уже не верим в чудо.
– Юность человечества давно прошла. Прошло и время чудес,– сказал Нотарас. – Бог уже не является людям. Но он свидетель наших мыслей и наших дел.
Он повернулся к Святой Троице, к благоухающей лампаде и поднял руку в знак клятвы.
– Именем бога и его единственного сына, именем Святого Духа и Святой Божьей Матери, именем всех святых клянусь, что мои намерения чисты и направлены лишь на благо моего народа. Я не стремлюсь к власти. Всё это для меня лишь тяжёлый удар судьбы. Но ради будущего моего рода, моего племени, моего города я вынужден поступить так, как задумал.
Эту клятву он произнёс с таким искренним чувством, что я не мог ему не поверить. Он не только расчётливый политик, но действительно верит, что поступает правильно. Самолюбие его уязвлено, он терпит оскорбления и ненавидит латинян. Ему не доверяют. Поэтому он придумал свою версию событий и верит в неё.
– Кстати, о твоей дочери, Анне,– произнёс я. – Ты позволишь мне ещё раз встретиться с ней?
– Зачем тебе это нужно?– удивился он. Так можно вызвать лишь ненужный ажиотаж. Ей не пристало показываться на людях в сопровождении человека, которого все подозревают, что он является тайным посланником султана.
– Я пока ещё не сижу в Мраморной башне. Если Джустиниани веселится в обществе благородных дам из Блахерн, то почему бы