Конечно, мы предполагали, что она так подумает. И даже хотели, чтобы она так думала, потому что так она скорее согласится убежать и тайно повенчаться. Я очень осторожно спросила:
– А вы точно знаете насчет дядюшки?
Она кивнула:
– Он не отпустит меня, пока у него есть книги, которые надо читать и изучать; а они-то никуда не денутся! Кроме того, он гордый. Конечно, мистер Риверс джентльмен по рождению, но…
– Но ваш дядя считает его недостаточно шикарным?
Она прикусила губу.
– Знал бы он, что мистер Риверс просит моей руки, он бы отказал ему от дома. Но ведь рано или поздно ему все равно придется уехать, когда работа будет окончена! Он уедет… – Голос ее задрожал. – И я его больше не увижу! И смею ли я надеяться на его верность, если придется ждать столько лет?!
Она утирала слезы, как маленькая. Плечи ее сотрясались от рыданий. В общем, жалкое зрелище, да и только.
– Не плачьте, – сказала я, убирая с ее мокрой щеки прилипшую прядку. – Правда, мисс, не надо плакать. Неужели вы думаете, что мистер Риверс откажется от вас? Да разве он посмеет? Вы для него – всё. И дядя ваш, как только это увидит, сразу переменится.
– Счастье мое для него ровно ничего не значит. Он думает лишь о книгах! И я для него все равно что книга. Ко мне нельзя прикасаться, меня нельзя любить. Меня надо держать здесь, в этой книжной пыли, вечно!
Никогда еще я не слышала от нее таких гневных речей.
Я сказала:
– Дядюшка ваш любит вас, я уверена. А мистер Риверс… – Слова встали у меня поперек горла, пришлось прокашляться. – Мистер Риверс тоже любит.
– Вы правда так считаете, Сью? А то вчера он был так резок, ну, у реки, когда вы спали. Он рассказывал мне про Лондон – про свой дом, про свою мастерскую, – что ему очень хочется привезти меня туда, но не как ученицу, а как жену. Он говорит, что только об этом и мечтает. Говорит, что не выдержит долгого ожидания и умрет! Как думаете, Сью, он это всерьез?
Она ждала, что я отвечу. А я твердила себе: «Он не врет, не врет, он и вправду любит ее – из-за ее денег. И наверное, если бы он потерял ее сейчас, он бы точно умер».
И сказала:
– Я уверена, он не шутит.
Она уставилась в пол:
– Но что же тогда ему делать?
– Поговорить с дядюшкой.
– Но это невозможно!
– Тогда, – проговорила я, изо всех сил сдерживая дыхание, – тогда надо найти другой выход.
Она ни слова не произнесла в ответ, лишь головой кивнула.
– Вы должны это сделать.
Опять молчок.
– Есть ли у вас, – продолжала я, – возможность найти другой выход?..
Она подняла на меня заплаканные глаза, смахнула последние слезинки. Быстро огляделась по сторонам, придвинулась ко мне и зашептала:
– Вы никому не скажете, Сью?
– О чем, мисс?
Она помедлила.
– Пообещайте мне, что не скажете. Поклянитесь!
– Клянусь! – сказала я. – Клянусь! – А сама подумала: «Ну давай же наконец, выкладывай!» – потому что жаль мне ее стало, бедняжку: так мучается, боясь выдать свой секрет, и не знает, что для меня-то это уже давно не тайна.
И вот наконец она не выдержала.
– Мистер Риверс, – сказала она тихо и почти уже не волнуясь, – говорит, мы должны бежать под покровом ночи.
– Бежать! – ахнула я.
– Говорит, мы должны тайно обвенчаться. Говорит, дядя может потребовать меня назад, но ему это не удастся, раз я буду… замужем.
Говоря эти слова, она вдруг побледнела – кровь отхлынула от ее лица. И такая она стала серая – прямо как плита с материнской могилы.
– Делайте, как сердце подскажет, мисс, – сказала я.
– А я вот не уверена. Да, до конца не уверена…
– Но подумайте, каково это будет: любить – и потерять любимого!
Она посмотрела на меня как-то странно.
Я спросила:
– Вы ведь его любите?
Она отвела взгляд, потом странно улыбнулась и не ответила. А чуть погодя сказала:
– Я не знаю.
– Не знаете? Как это – не знаете? Прислушайтесь к себе: разве сердце ваше не бьется как сумасшедшее, едва вдалеке послышатся его шаги? И вас не бросает в дрожь от одного звука его голоса? А когда он берет вас за руку, разве вы не готовы лишиться чувств? И разве не снится он вам по ночам?
Она закусила губу.
– И что же? Из этого следует, что я его люблю?
– Ну разумеется! Что еще это может означать?
Она ничего не сказала. Закрыла глаза, сжала руки, и я заметила, как она украдкой трогает то место у запястья, которого он вчера касался губами. И лишь теперь я поняла: она не поглаживает место поцелуя, а изо всех сил оттирает след! Словно это не поцелуй, а ожог, зудящая рана, и она пытается соскрести его след, забыть о нем.
Она его не любит, а боится!
У меня дыхание перехватило.
– Как же быть? – спросила я тихо, шепотом.
– Как быть? – Она поежилась. – Я нужна ему. Он попросил моей руки. Он хочет, чтобы я принадлежала ему.
– Но вы можете сказать «нет».
Она округлила глаза, словно не веря, что я произнесла это. Я и сама такого от себя не ожидала.
– Сказать ему «нет»? – медленно повторила она. – «Нет»? И смотреть из окна, как он уезжает? А может быть, я в этот момент буду в дядюшкиной библиотеке, а там окна закрашены, и тогда я вообще не увижу, как он уезжает. Навеки. А потом, потом… О Сью, думаете, я не знаю, какая жизнь меня здесь ожидает? И не глупо ли надеяться, что здесь появится еще кто-то, кому я буду так же нужна, как ему? Разве у меня есть выбор?
И так она на меня посмотрела – в упор, что я вздрогнула. Не зная, что сказать, я отвела взгляд и стала зачем-то рассматривать потрескавшуюся деревянную дверь часовни и ржавую цепь с навесным замком. Навесные замки – самые простые. Хуже всего такие, в которых рабочие детали с предохранителем. Вот их-то чертовски трудно взломать. Мистер Иббз показывал мне, как это делается. Закрыв глаза, я стала представлять его лицо, а потом – лицо миссис Саксби. Три тысячи фунтов!..
И, глубоко вздохнув, я сказала:
– Выходите за него, мисс. Не ждите, пока дядя разрешит. Мистер Риверс вас любит, и пусть себе любит, кому от этого хуже? Со временем и вы его полюбите. А пока бегите с ним и делайте, как он скажет.
В первый момент мне показалось, что ее разочаровал мой ответ – словно она надеялась услышать от меня что-то другое, и в глазах ее мелькнул ужас, но это было мимолетное ощущение.
– Я так и сделаю, – сказала она. – Но я не могу бежать одна. Как я буду там – одна, без прислуги? Вы должны поехать со мной. Нет, вы должны обещать. Обещайте, что поедете со мной в Лондон!
Я сказала, что согласна. Она хихикнула и вот только что печалилась и чуть не плакала, а теперь – нате вам, сияет от счастья! Она стала рассказывать про дом, о котором ей наплел Джентльмен, и о лондонских модных нарядах (как я буду помогать ей их выбирать), и о том, какая у нее будет карета… Сказала, что накупит мне красивых платьев. Сказала, что будет называть меня не служанкой, а компаньонкой. Сказала, что у меня тогда будет собственная горничная.
– Потому что, знаете ли, я буду очень богата, – простодушно сказала она, – когда выйду замуж.
Еще раз передернув плечами, она широко улыбнулась, схватила меня за руку и притянула к себе. Щека ее была прохладной и гладкой, как жемчуг. На волосах сверкали капли дождя. Я решила, что она плачет. Но не посмела отстраниться, чтобы получше рассмотреть. Мне не хотелось, чтобы она видела мое лицо. Думаю, взгляд мой в тот момент был страшен.
…В тот день после обеда она, как обычно, выложила краски и холсты, но кисти и краски так и остались сухими. Джентльмен, войдя, быстрыми шагами подошел к ней и замер, словно хотел обнять, но не осмеливался. Он назвал ее не «мисс Лилли», а просто: «Мод». Он произнес это тихо и страстно – и она напряглась, застыла и чуть погодя кивнула. Тогда он схватил ее руку и рухнул перед ней на колени – на мой взгляд, это было уже чересчур, да и она, казалось, глядит недоуменно.
– Нет, только не здесь! – воскликнула она и кивнула в мою сторону, а он, заметив ее взгляд, произнес: