— Наблюдаю. Эта Рионах просекла, что мы главное скрыли. А она друид, чует мое сердце. Так она сейчас пошла вон туда, — и Инка указала на проход между стеной и длинным домом.
— Пойти, что ли, посмотреть? — задумчиво сказал Гил.
— А давай!
Там оказалось что-то вроде святилища. Двери были открыты, и на утоптанную землю ложился отблеск огня. Против света силуэт Рионах казался вырезанным из ночной тени. Она стояла лицом к огню и что-то держала в руках. Инке показалось, что в святилище есть еще кто-то, но она ничего толком не разглядела. Рионах тихо запела:
В чреве серого дня заворочался громСлишком пошлый реквием после боя.Что ты делаешь здесь с одиноким мечом?Ты исполнил свой долг — уходи же, воин.Здесь ни жизни, ни смерти, ни мира, ни битв.Ни великих врагов, ни великих героев.Здесь никто не услышит твоих молитвБоги бросили нас. Уходи же, воин.Лай бешеных псов, вой черных волков,Слаще смеха гиен и шакальего воя.Ты чужой на пиру довольных скотов,Что остались в живых — уходи же, воин.Стала грязью кровь, стала гнилью вода,А глазницы душ забиты золою.Но пока в небесах хоть одна есть звезда,Этот мир еще жив. Уходи же, воин.Знаю, трудно бросать тех, с кем был ты в боях.Знаю, стоит один много меньше, чем двое.Но последняя битва здесь только моя.Ты не выстоишь в ней. Уходи же, воин.
Она подняла над головой руки, блеснул металл, и огонь разом угас. Пристыженные, словно подсмотрели что-то чужое и очень личное, Инка и Гил тихонько вернулись обратно. Рассказывать об этом не стоило, потому что кому же понравится, что чужаки увидели запретный обряд. А в том, что это был обряд, Гил и Инка не сомневались.
Высоко в небе сияла Вега. Вся земля была объята сном, и только часовые на стенах вглядывались во тьму. В проеме ворот чернел силуэт спящего без задних ног Уголька, который сладко посапывал во сне и иногда выпускал струйку-другую пара из рдеющих ноздрей.
Над городищем витало облако снов. Принцу Руэну снилась диадема работы древних итилийских мастеров, которую он непременно найдет в обнаруженном вчера кургане. Торну снилась пограничная стычка с антами, которая случилась в прошлом году, только у всех антов были почему-то под седлом пупырчатые твари вроде ящериц. Майку снился меч — обнаженный клинок лежал на каменном алтаре. Дракон (Мишка, а не Уголек) во сне летел, расправив крылья, над землей, догонял электричку и приземлялся прямо на платформу. Инка читала толстую книгу, в которой было написано что-то очень важное, и страшно боялась забыть прочитанное, когда проснется. Зайка так закуталась в свой спальник, что ни один сон не сумел до нее добраться. Мору снилось, что он сидит за столом, перед ним стоит кувшин доброго эля, а рядом сидит почему-то его собственная гитара и укоризненно качает грифом. Элейн-Кейлин… а не все ли вам равно, кто там садился на белого коня в ее снах?
На рассвете Гил растолкал Дракона, и вдвоем они плескались у колодца, когда к ним подобрался Уголек и жалобным полушепотом сказал:
— Я есть хочу!
— Так, — Дракон сощурился. — И чем тебя кормить?
— Мя-ясом, — облизнулся Уголек. — Барашка бы…
— Что ж ты сразу не сказал? — укорил его Гил. Правду сказать, никто из приключенцев до сих пор не подумал о прокормлении дракончика, и теперь Гилу было очень неловко.
— А я раньше не хотел. Мы редко едим, — виновато сказал Уголек.
— Ладно, что-нибудь придумаем, — утешил его Гил.
Когда Торн понял, в чем дело, его разобрал смех. Отсмеявшись, он подозвал одного из своих воинов и приказал привести из свинарника боровка пожирнее. Когда же Инка попыталась вручить ему деньги, он ее просто не понял. Рионах взяла с ее ладони серебряную монету, внимательно рассмотрела, потом спрятала к себе в поясную сумку, а остальное велела убрать.
На совесть откормленного кабанчика Уголек утащил в самый дальний угол и уселся там завтракать в окружении здешних собак. Надо так понимать, что и им чего-то перепало. По крайней мере Барри был сыт и доволен.
Чуть попозже Торн с непроницаемым видом сообщил приключенцам, что, посовещавшись со знающими людьми — Гил и Майк покосились на Рионах — он решил отпустить их идти своей дорогой. Более того, им дадут подробную карту и кое-что еще. Это было уже совсем неожиданно. Торн ни словом не упомянул вынесенные Угольком ворота и прочий ущерб. Потом вперед вышла Рионах, остановилась перед Майком и сказала:
— Прими на прощанье дар. Древнее то оружие и священное. Тому, кто идет сражаться со злом, оно не откажет в помощи.
Откуда-то в руках ее оказалось копье вроде кавалерийской пики, с сияющим наконечником, украшенным самоцветами. Майк с несколько растерянным видом принял оружие и изобразил нечто вроде поклона, на некоторое время потеряв дар речи. Благодарственное слово сказал за него Гил, опознавший в копье тот самый предмет, который Рионах заклинала накануне. Потом Руэн протянул Дракону на совесть сработанный боевой ошейник с серебряными пластинами:
— Это для твоего пса, — сказал он.
— Благодарю, — ответил учтивый Дракон. — Но нечем мне отдарить.
Руэн махнул рукой — не о чем, мол, говорить. Сами ведь силой привели в гости — надобно и вознаградить за беспокойство.
Ари приметила, что Мор скрепил свой плащ новой пряжкой серебряной, с изящным причудливым узором, вроде как на украшениях вельтов. Не иначе, за песни подарили. Ари не сомневалась, что подарок был из женских рук — и здесь поклонницы завелись!
В обычае вельтов было провожать гостей песней. Элейн принесла арфу Рионах, и от первых же аккордов забились сердца, загорелись глаза воинов, ибо то была предбитвенная песнь хунну, кочевников Вечной Степи, от которых вела род Рионах:
Эй, мечи точите на камне!Пейте кровь из священной чаши!Злобным духом факела пламяНа клинке обнаженном пляшет.Гарью дышит бешеный ветер,На холмах раздувая огни.В мир несутся посланники смерти,Волк и Ворон — звери Войны.Эй, вокруг костра пляшите,Как невест, клинки ласкайте!Мы родились для пляски битвы,Мы родились для песен стали.Мы не знаем иной молитвы,Нам не надо богов иных,Чем рожденные чревом битвыВолк и Ворон — звери Войны.Наши знаки — Огонь и Полночь.Наше знамя — пожара пламя.Мы бросаемся в битву с воемМы воители Волчьей Стаи.Нет судьбы для воина выше,Чем в сраженье окончить дни.Пусть же наше слово услышатВолк и Ворон — звери Войны!Мы пойдем на врагов как ветер,Мы пройдем через них как пламя!Кровь на льду не изменит цвета,Сталь в крови останется стальюТак своей не изменят клятвеСыновья Багровой Луны,Так своим не изменят братьямВолк и Ворон — звери Войны.Так пируй же сегодня, воин!Завтра наше настанет время!Завтра крови напьется Ворон,Завтра волчье пирует племя!Если в пламени погребальномТы уйдешь в чертоги ЛуныПусть восславят тебя на курганеВолк и Ворон — звери Войны!
По правде говоря, Майк был невысокого мнения о своих музыкальных способностях, но петь тем не менее любил, хотя и не злоупотреблял. Разве что так, за компанию. Вот и теперь он взял гитару у поморщившейся Тайки не ради того, чтобы блеснуть. Просто нужно было что-то сказать на прощание, а говорить такое Майк не то чтобы не умел — просто в наше время никто не знает, как и что говорить при расставании, да и когда кто знал? И то слава богу, что иногда можно просто спеть.
И как всегда, на первой же строке Майк споткнулся, но героически начал снова:
Налейте на прощанье чашу мне!Я не оставлю ни глотка на дне.В далекую дорогу, по которой нет возврата,Я отправляюсь на лихом коне.Пусть черный волк у стремени бежит,Пусть черный ворон за плечом летит,Серебряной подковой в небесах веселый месяцУдачу обещая мне, горит.Мой меч не заржавеет не стене!Судьба еще подарит битвы мне.Как знамя, разметал по небесам полынный ветерЗакат в кроваво-яростном огне.Примчится смерть на черном скакунеИ, как сестра, протянет руку мне.Холодный лунный луч дорогой упадет под ногиИ в небеса мы повернем коней.Налейте на прощанье чашу мне!Я не оставлю ни глотка на дне.В далекую дорогу, по которой нет возврата,Я отправляюсь на лихом коне.
В последний раз поднялись полные чаши, в последний раз встретились взгляды, сказаны были последние слова. И все — скрылось из виду вельтское городище, пограничная застава. Вперед, навстречу судьбе!