Ксения.
— Да, если бы Вы были мертвы при безупречных доказательствах, что Вы и есть упомянутая в тестамент сестра. Тогда дальнейшие поиски не имели бы смысла, и Вы зачеркивались из завещания.
— Как? — Вдруг заявила свои права Катя, — но у нее же самой есть наследники по прямой, мы с Васькой, например!
Ксения с изумлением посмотрела на дочь, которая, кажется, уже согласилась считать ее покойницей и начать борьбу за митчелловские миллионы.
— Нет, это не представляется возможным, потому что в завещании оговаривается, что получить свою долю наследства может только сестра Ксения, но не другие возможные родственники.
Катерина поймала на себе укоризненный взгляд матери и стушевалась.
— Так вот, о конкурентах. Они, как я не без оснований подозреваю, тоже потратили денег, чтобы следить бы за тем, как у нас идет поиск доказательств, я имею сведения, что они платили некоторым русским, работавшим на нас, за информацию. Один честный человек не взял деньги и рассказал об этом мне. Но, может, были и те, кто взял деньги и не рассказал. И я думаю, что, когда они поняли, что доказательства нами собраны, они начали действовать.
— То есть Вы полагаете, что все эти странности вокруг меня в последнее время — не случайности, что меня реально пытались убить.
— Да, так я думаю. И важно было не только убирать Вас, но имитировать несчастный случай. Потому как, мы представляем все документы, подтверждающие, что Вы именно та самая Ксения, что упомянута в тестамент, но тут выясняется, что, увы, эта вновь обретенная сестра погибла по нелепой случайности — от приступа кишечной болезни, или упала с моста, или под машину попала, или в пожаре погибла от неисправности газовой плиты. Со всяким может случиться и так невовремя, или, вернее, так вовремя для некоторых людей.
— Ужас какой, мамочка, — Катя, прямо вместе с завизжавшим под ней стулом подвинулась к креслу, где сидела Ксения Петровна и схватила мать за руки. «Боже мой, какое счастье, что ты жива и здорова!»
Катерина от избытка чувств начала целовать у матери руки. Ксения почувствовала себя совсем неловко от этой сцены, которая напоминала дурную мелодраму. Она вообще никак не могла поверить, что речь идет о ней самой, а не о героине какой-то среднего качества детективной повестушки; что неудавшиеся покушения на ее жизнь — реальность и что, вообще говоря, они могли бы и удасться; что все, о чем идет речь, не ноябрьский питерский морок, который растает вместе с американцем Денисовым, покойной миллионершей, сочувственно глядящей на нее Галиной, плачущей Катери… О, нет, Катерина пусть все же не исчезает, — одернула себя Ксения.
— А кто эти Ваши — наши конкуренты? Вы их знаете, видели их?
— Да я думаю, что и Вы видели, — ответил Эндрю.
— Людмила? — озарило Ксению догадкой.
— Да, Ваша Людмила выглядит весьма подозрительно.
— Ксения вспомнила случайное библиотечное знакомство, участие Людмилы, ее настойчивое гостеприимство, неудачи поисков в Интернете.
— Но где она сейчас? Она погибла в пожаре? Там ведь нашли женский труп, как писали желтые газетки.
— Да, труп нашли и идентифицировали. Это была хозяйка дачи.
— Петрова С.С., — вспомнила Ксения фамилию на счете за электричество.
— Да, Петрова Светлана Степановна.
— Но ведь она сейчас за границей, так Людмила говорила, это ведь какая-то ее дальняя родственница.
— Нет, она была не заграницей, а уезжала в Самару, ухаживать за больной матерью. Но мать внезапно скончалась, и Светлана Степановна вернулась и, к сожалению, в самый неудачный для себя момент. И очень сомневаюсь, что мы обнаружим Вашу знакомую Людмилу в числе ее родственников.
— Но откуда же у нее был ключ от дачи?
— Откуда взялась Людмила, откуда у нее были ключи, куда она делась, как на самом деле звали эту особу, — всё это вопросы, на которые, возможно, мы и не получим ответов. Но мне кажется, именно так называемая Людмила стоит за всеми этими покушениями на Вас. И Вы очень удачный человек, Ксения.
— Удачливый, — опять поправила Морозова. Преподавательский инстинкт продолжал работать даже в экстремальной ситуации, хотя сама-то Ксения Петровна сидела в кресле бесформенно, как мешок. Она изо всех сил старалась взять себя в руки, но получалось очень плохо. В глазах был какой-то туман, сердце стучало неровно, и ей казалось, что внутри она наполнена какой-то дрожащей субстанцией вроде густого киселя или студня. Все, что она только что услышала, не вмещалось в сознание.
Катя продолжала держать ее за руки, Галина сходила на кухню и принесла крепкого сладкого чаю, а Эндрю Денисов (тоже родственник получается что ли или нет, не совсем родственник или совсем не родственник??), подождав, когда она оттолкнув руку Кати, которая пыталась напоить ее с ложечки, сделает пару глотков, сказал: «А вы хотите узнать про свою родную мать?»
Ксения хотела сказать, что у нее одна родная мать — ее мама Надя, ее прекрасная любимая мама Надя — и Денисов, как будто поняв это, поправился «про свою кровную мать, которая умерла, когда вы с сестрой были совсем маленькими».
Ксения набрала побольше воздуха в легкие и кивнула.
— А Вы уже, можно сказать, встречались с ней, — сообщил Эндрю.
Увидев ужас в глазах Ксении, сознание которой уже отказывалось вместить еще и встречу с давно покойной женщиной, — Денисов опять поспешно добавил: «Не буквально встречались, а виртуально, — вы держали в руках ее дневник».
И, отвечая на безмолвный вопрос Ксении Петровны, закивал: «Да, девочка из Тотьмы Манефья Семикова Ваша мать. Мы мало знаем о дальнейшей ее судьбе. Судя по всему, родители ее умерли в конце войны, она осталась совсем одна, тяжело жила, тяжело работала, голодала, как большинство тогда. Женскую судьбу свою не устроила, но двух девочек родила.
— А отец девочек кто? — удалось выдавить из себя Ксении.
— Этого мы не знаем. Не знаем даже один ли был у Вас с Ириной отец. Вот такие дела. А дневник этот был в вещах Ирины, которые передали удочерившим ее Выгодским. Хотите на него посмотреть — не в компьютере, а в руках подержать?
Денисов достал из своей сумки большую, размеров в лист А4 тетрадь в твердом переплете с грязной вытертой обложкой. Разлинованные листы плохой серой бумаги были заполнены записями, сделанными нетвердым и круглым детским почерком. Девочка делала записи перьевой ручкой, которая иногда цеплялась за шероховатую бумагу и оставляла царапины. На некоторых страницах были чернильные кляксы, которые автор дневника превращала в цветочки и рожицы.
На первой странице было выведено «Секретный дневник Манефьи Семиковой». Не смотря на видимое старание автора, конец фамилии сбился со строки