Люк сердито засопел, поджав губы.
Если он хоть что-то может сделать, он сделает. Даже если ничего нельзя сделать.
– Ты неплохой парень, Эванс, – вздохнул Ковальчик. – Остынь, и подумай о своем долге, вспомни, кому ты служишь. Побереги силы для тех, кому ты можешь помочь. О Хелене подумай, вон, она привязана к тебе, как к брату. Не заставляй ее плакать. Она бы не хотела твоей смерти.
* * *
Лиз очнулась… и не могла понять, что произошло.
Где она?
Последнее, что она отчетливо помнила, как сидит у Люка на диване, пытается понять, как ей с новыми воспоминаниями справиться, и тут ее начинает трясти, а потом кружиться голова. А потом мир словно проваливается под ногами…
Потом…
Она пошла убивать Штефана? Это было на самом деле? Все это так смутно, словно во сне. И не ее желание. Хотя… Желала ли она смерти Штефану? После того, как узнала, что он действительно виноват? Сложно сказать. Если все действительно было так, как она помнит…
Как все было на самом деле?
Но это неважно сейчас. Не сейчас.
Важно понять, что случилось сейчас. Она действительно дошла? Как это возможно?
Лиз помнила, как поднимается по лестнице… Обеденный зал… она заходит, все смотрят на нее… но как-то никто не пытается остановить. «Ваше высочество, – говорит она, – мне нужно кое-что сказать вам». И он встает… так послушно… она подходит, протягивает руку… Почему никто не помешал ей? Он не понимали? Никто не понимал? Они ведь все владеют магией в той или иной степени. Они должны понимать.
Но только когда она подходит, когда касается руки Штефана и его щит предупреждающе вспыхивает – Штефан вздрагивает, словно очнувшись. «Что вы здесь делаете, баронесса?» Она улыбается ему. «Не волнуйтесь, ваше высочество. Все хорошо».
Она чуть не убила его.
Был бы на его месте обычный человек, которому нечем защититься, не были бы так мастерски настроены щиты – Лиз могла бы убить его разом. Ментально. Оглушить, выжечь. Щит прикрыл Штефана, но долго бы он продержался. Она смутно слышала, как кто-то кричал. Потом распахнулась дверь… и ее отбросило.
Дальше Лиз уже не помнила ничего.
Так это правда? Все правда? Каким бы бредом это не казалось?
Она действительно пыталась?
И… до сих пор жива?
Первое, что Лиз увидела, очнувшись, это бледное, осунувшееся лицо Виткевича, внимательно смотревшего на нее. И как-то совершенно очевидно было сразу, что Виткевич все про нее знает. Вообще все. Даже то, чего Лиз сама еще не могла осознать. Связь между ними едва-едва прервалась, но еще не истаяла окончательно. Он смотрит, словно до сих пор заглядывает куда-то внутрь нее.
И это страшно.
Словно она совершено беззащитна.
А потом Лиз чуть перевела взгляд в сторону и увидела Люка.
– Люк! Что с тобой?
Он сидел на табуретке рядом с ее кроватью, руки пристегнуты наручниками к спинке, сам он привалился спиной к стене, у которой стояла кровать. Бледный, почти зеленый. Из носа, по подбородку, течет кровь, капает на рубашку. И взгляд такой… полуобморочный. Но Люк только улыбается… нереально безумной блаженной улыбкой, что становится страшно.
– Все хорошо, Лиз. Все хорошо. Блоки удалось снять, так что все хорошо. Ты ведь чувствуешь?
Звенит в голове – это она чувствует. Так отчаянно и гулко звенит, что Лиз не может сосредоточиться. Словно пеленой все накрыло, и под пеленой нарастающий звон.
Если попытаться что-то осознать, то накатывает волна… голова взрывается… так, что хочется зажмуриться. Больно, до рези в глазах.
Чуть дальше, за столом, сидит полковник Ковальчик, что-то записывает. У него целая пачка исписанных бумаг.
– Очнулись? Сейчас не стоит так напрягаться, – сказал Лиз Виткевич. – Лучше подождать немного, и само выстроится. Блоки ломали слишком быстро и жестко, поэтому все обрушилось разом. Лучше поспать, тогда откат будет менее болезненным.
Ломали силой. Эти блоки и так уже поплыли слегка, слишком силен напор воспоминаний изнутри. Но блоки, конечно, были защищены… и, судя по виду Люка, заряд сбрасывали через него. Как он выдержал это?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Не бойся, Лиз.
Люк как-то слишком довольный для всего происходящего.
Полковник – почти безучастен, у него свои заботы.
– Что произошло?
– Скажем так, Елизавета, – серьезно сказал Виткевич, – вас пытались заставить совершить преступление, но это удалось предотвратить, так что серьезных последствий, возможно… – тут он хмыкнул с сомнением, глянул на Люка, – да, возможно, удастся избежать. Так же, нам удалось извлечь из вашего сознания кое-что интересное. Я сейчас иду докладывать королю. Эванс присмотрит за вами. Если будет плохо – подскажет что делать, я ему объяснил.
– А вы ведь освободите меня? – с надеждой спросил Люк, приподнимая руки в наручниках.
– Йозеф? – Виткевич глянул на Ковальчика. – Вы отпустите парня? А то так ему будет неудобно.
– Неудобно ему, – буркнул Ковальчик, вставая. – А влезать куда не просят – ему удобно? Последние мозги свои удобно терять?
Люк только улыбался.
Но все же, Ковальчик подошел, щелкнул ключом, снимая браслеты. Люк с наслаждением потер запястья, на которых остались заметные красные следы.
– Вот и куда ты дергался? – поинтересовался Ковальчик.
– Если б не дергался, – сказал Люк неожиданно серьезно, – все могло пойти иначе.
– За что его? – спросила Лиз. – Что он сделал?
– Пытался мешать следствию, – мрачно сказал Ковальчик. – Но ничего, будем считать, что ему повезло. Что делать с вами, Елизавета, будет решать король… думаю, немного позже. Пока вы останетесь здесь. Надеюсь, вы все понимаете? Даже если вы и не хотели этого, то все равно принимали участие в покушении на принца.
Лиз напряженно кивнула.
– А ты, вот, возьми, – Ковальчик протянул Люку платок. – Вытри, а то весь в кровище.
Люк кивнул, взялся вытирать.
Ковальчик собрал все свои бумаги, сунул подмышку. Виткевич тоже чемоданчик собрал… что там у него? Лиз и не видела раньше таких артефактов. Для того чтобы взламывать сознание более эффективно?
– Как ты? – Люк спросил тихо, дождавшись, когда все ушли.
– Не знаю… – она пожала плечами. – Все очень странно. А ты? У тебя кровь… что произошло?
– Ничего, – он довольно хмыкнул, покачал головой. – Это только чуть по верхам задело, когда Виткевич щиты снимал. Главное, что снял и все живы. Про воспоминания я не буду говорить, лучше если ты сама вспоминать начнешь. Сейчас начнешь, теперь уже никуда не деться. Но будет правильнее, если все само постепенно уляжется.
Шмыгнул носом, оттуда еще алая капля выкатилась, потекла.
– Зачем ты так? – она отобрала у него платок, вытерла сама, а то Люк только размазал.
– Да все нормально же, – он почти беспечно пожал плечами. – Все обошлось. Кровь из носа это ерунда, у меня вечно от напряжения льется.
Хочется спросить, что теперь с ней будет, но Виткевич уже сказал, что решит король.
– Я очень благодарна тебе, – сказала она.
И Люк вздохнул, неожиданно смутился, насупился.
– Да ничего я не сделал. Может и хотел сделать, но все у меня как-то… там не сообразил вовремя, там не успел, а на серьезное – мне сил не хватает. На самом деле, это Виткевич мастер, очень быстро и аккуратно все щиты вскрыл. Мне так, по верхам прилетело. Он бы, может, и без меня мог, но вышло бы дольше, а король уже и так нервничал. Да и в целом, думаю, что время терять никак нельзя. У нас такие дела закручиваются, что каждая минута на счету.
– Что-то серьезное?
– Да.
– И я… я ведь знала это? Я как-то участвовала?
Люк взял ее за руку.
– Не бойся, – сказал он. – Я буду с тобой. Ты не виновата. Твое участие не было сознательным, ты тоже жертва в этой истории. Думаю, мы сможем королю объяснить. Я еще со Штефаном поговорю, он сможет. Но я буду с тобой.
Его руки крепкие и теплые, и это успокаивает.
Воспоминания… они накатывают, накрывают до головокружения. Так, что становится страшно. Все выстраивается так хорошо, но все равно есть чувство, что это было не на самом деле, что только сон.