Не помню, кто крикнул первый — я ли, студент ли, пли, быть может, десятки голосов сразу:
— Баррикады, товарищи-и-и! Строй баррикады!..
И все, кто оказался в переулке, бросились по дворам. А вскоре начался такой шум и треск, стук топоров и скрежет пил, будто шел ураган, ломал и гнул деревья, сокрушал все на своем пути.
Не знаю, каким образом в моих руках оказалась пила, и мы вместе со студентом в несколько бешеных взмахов подпилили телеграфный столб, и он с треском упал поперек переулка у самого выхода на Тверскую улицу. На поверженный столб полетели доски, куски забора, охапки поленьев, пустые бочки, старый сундук, поломанные сани — словом, люди тащили все, что можно было захватить в ближайших дворах и сараях.
С разных сторон налетела стая ребятишек и с веселым визгом и криками стала помогать взрослым наращивать баррикады по всему переулку. Они срывали железные вывески магазинов и лавок, ломали палисадники, тащили всякую рухлядь и все это громоздили на баррикады как победные трофеи.
Не прошло и часа, как по всему переулку чудовищными волнами вздымались баррикады, ощетинившись концами досок и кольев, железными зубьями ворот и заборов, оглоблями саней и пролеток.
Какой-то мальчишка притащил мне красную ситцевую рубашку, разодранную сверху донизу.
— Вот он, флаг! Воткни, дядя, на палку.
А когда на нашей баррикаде на конце высокой жерди заполоскалось от ветра красное полотнище, ребятишки приветствовали его неистовым криком «ура» и разбойничьим свистом.
Вместе с ними закричал «ура» и молодой студент, с которым мы подпиливали столб, закричал отчаянно, звонко, подбросив форменную фуражку вверх.
Баррикады строили все жители переулка — рабочие, служащие, мелкие чиновники, лавочники, дворники, домашняя прислуга. Я заметил, что даже два почтенных буржуа, пыхтя и отдуваясь, тащили со двора на баррикаду деревянную лестницу.
К ночи почти все окраины города, Садовое кольцо, сотни улиц и переулков вокруг центра покрылись баррикадами.
А по Тверской улице, где пальба уже прекратилась, полиция и пожарники подбирали трупы убитых, бросали на санки легковых извозчиков, в кареты «Скорой помощи» и поспешно увозили. Дворники засыпали песком и снегом лужи крови на мостовой и тротуарах, смывали следы работы картечи…
На Пресне
День 10 декабря явился переломным днем: Дубасов начал широкое наступление с целью подавить восстание в самом зародыше. Собрания и манифестации разгонялись силой оружия. По толпам безоружных граждан, собиравшихся на площадях и улицах, стреляли без предупреждения из винтовок, пулеметов и даже из орудий. Пьяные драгуны, казаки и жандармы бесчинствовали по всем улицам.
В то время, когда в центре артиллерия осыпала безоружные толпы народа картечью, в Пресненско-Хамовническом районе пять тысяч рабочих завода Гюнтера с оркестром и знаменами подошли к Хамовническим казармам для братания с солдатами Перновского и Несвижского полков. К несчастью, организаторы шествия не знали, что в тех же казармах расположился и Сумской драгунский полк.
Выстроившись на площади перед казармами, рабочие послали своих депутатов к солдатам с предложением присоединиться к народу и поддержать восстание. Ворота казармы гостеприимно раскрылись. Навстречу делегатам офицеры выкатили пулемет и направили его на толпу, мирно стоявшую в ожидании переговоров.
Толпа не дрогнула, никто не двинулся с места. Угроза стрелять не подействовала. Тогда из ворот по команде офицера выскочил отряд драгун с шашками наголо и без всякого предупреждения врубился в густую толпу безоружных рабочих. Драгуны были пьяны и рубили сплеча с непонятной злобой, с дикими криками и руганью.
Оставив на месте несколько человек убитыми, рабочие отступили в ближайшие улицы и дружно взялись за сооружение баррикад…
Так кончилась попытка братания с солдатами в Хамовниках, по соседству с Пресней.
Во второй половине дня я с большим трудом, через десятки баррикад, добрался до Пресни. Здесь меня поразила тишина и полное отсутствие баррикад до самой заставы. Я был озадачен. Что случилось? Почему пресненцы до сих пор бездействуют? Ответ я мог получить только на Прохоровке, где надеялся застать руководителей района, а быть может и Седого, который, как ответственный агитатор, был связан с Пресней. По дороге мне встречались патрули дружинников, которые расхаживали на своих участках, как у себя дома. Ни одного солдата и ни одного городового я не заметил. Стрельбы здесь тоже не было слышно — она доносилась издалека и казалась веселым треском ракет. Жители Пресни ходили здесь не спеша, не озираясь по сторонам. Вот чудо!
В действительности, как я сообразил позднее, никакого чуда здесь не было. Густая сеть баррикад по Садовой-Триумфальной, Новинскому бульвару и на Кудринской площади, возникших ранее, как стеной отрезала Пресню от центра и тем преградила путь в район дубасовским войскам. А после знаменитого рейда Шмитовской дружины, разгромившей полицейские посты, полиция в ужасе покинула Пресню, и фактически вся власть перешла в руки районного Совета рабочих депутатов, возглавляемого большевиками.
Районный исполнительный комитет немедленно создал Военный совет, суд и комендатуру. Новая власть быстро организовала охрану порядка и спокойствия в районе, борьбу с грабителями, охрану имущества фабрик и заводов, наблюдение за торговлей и за исполнением решений Московского Совета рабочих депутатов, которые печатались в «Известиях». Для дружинников в одной из школ была создана столовая.
В эти дни райсовет пользовался среди жителей района таким уважением и авторитетом, что все его решения немедленно проводились в жизнь. Грабежи, пьянство и насилия как рукой сняло. Мясные и продуктовые лавки, по указанию Совета, отпускали рабочим продукты в кредит. Домовладельцам впредь до свержения самодержавия было запрещено взимать с рабочих плату за квартиры. Со всеми жалобами и даже бытовыми конфликтами стали обращаться в районный суд, который немедленно разбирал дела и выносил решения.
Военный совет Пресни на второй день стачки решил все боевые дружины района объединить под руководством особого боевого штаба, возглавляемого отважным большевиком Седым и членом МК товарищем Семеном. Вместо ненавистных народу полицейских постов по району патрулировали дружинники.
Сокращая путь к фабрике, я шел переулками и параллельными улицами. Здесь тоже баррикад не было. На полпути к цели до меня издали донеслись знакомые звуки «Интернационала»: «Вставай, проклятьем заклейменный…» Я ускорил шаг и быстро нагнал многочисленную колонну рабочих, пересекавшую переулок в сторону Большой Пресни. От первого же рабочего я узнал, что это прохоровцы и рабочие других предприятий Пресни. Я присоединился к шествию и вскоре впереди себя заметил безусого дружинника Костю. Он шел, как солдат, в ногу со своим рядом и с упоением пел песню. Когда я окликнул его, он замахал мне руками, приглашая в свой ряд, но петь не перестал. Через минуту я уже шагал рядом с ним, присоединив и свой голос к общему хору.
Колонна казалась мне бесконечной. Впереди величаво колыхалось большое красное знамя с надписью: «Долой самодержавие! Да здравствует революция!». В белых сумерках оно казалось багровым.
Знамя несла высокая, румяная молодая работница, а рядом с ней шагал старик с белой бородой, в потертой шапке.
Мы шли плотными рядами, взявшись за руки, и все вместе громко и отчаянно бросали дерзкий вызов:
Долой тиранов! Прочь оковы!Не нужно гнета рабских пут!Мы путь земле укажем новый,Владыкой мира будет труд!
Теперь трудно себе представить, какой вдохновляющей силой была революционная песня в те дни. Толпы людей она превращала в одну могучую армию, тысячи сердец сливала в одно сердце, зажигала одним пламенем, бросала в бой! И трусы становились храбрыми, смелые делались героями, силы каждого удесятерялись…
Мы вышли на Большую Пресню.
С каждым шагом вперед колонна росла, уплотнялась, захлестывала тротуары, растягивалась в длину. Хвост колонны я уже не мог разглядеть, а песня звучала все более грозно, билась о стены домов, рвалась в небо. Мы верили в свою мощь, верили в победу, чувствовали дыхание свободы. И мне казалось, что нет такой силы, которая могла бы остановить наше движение, преградить путь…
Вдруг далеко впереди вымахнул на мостовую отряд казаков. Пронесся одинокий испуганный крик:
— Казаки!..
Первые ряды остановились, словно наткнувшись на стену. Но песня замолкла не сразу — она обрывалась каскадами, медленно затихая.
Увидя колонну, казаки тоже придержали коней. Но по команде офицера тотчас развернулись поперек улицы и шагом двинулись нам навстречу.