нижней столовой один за другим, переговариваясь, потянулись родители, а с ними и дядюшка Валентин.
На всякий случай Марта быстро сделала то, что иногда у нее получалось в трамвае по пути в школу. Уставилась в пространство и представила, что ее тут нет. Обычно при этом контролер проходил мимо. Вышло и сейчас — даже не пришлось прятаться за Родионовой спиной.
Наверно, это не слишком вежливо — взять и смыться в такой момент, но, похоже, историческое примирение братьев Смагиных уже состоялось и взрослым теперь не до них.
Не тут-то было.
— Родион! — повелительно донесся со стороны кухни голос Инны Семеновны. — Не исчезай, будь добр. Скоро начнут съезжаться, ты понадобишься.
— Никуда я не денусь! — недовольно пробурчал он, ускоряя шаг.
Они уже почти миновали водоем перед домом, когда плавучие листья на его поверхности зашевелились, раздвинулись и из глубины всплыла здоровенная красно-черно-белая тварь. Шарахнула хвостом, соорудила небольшой водоворот и исчезла.
— Что это? — озадаченно спросила Марта.
— Карп. — Родион посмеивался.
— Какой же это карп? — Марта остановилась, ожидая, не появится ли снова эта рыба, раскрашенная, как шлагбаум.
— Парчовый. Их еще называют — кои. Отец на них в последнее время буквально свихнулся. Как мама на своей Джульетте. Но по мне, платить по триста евро за хвост — это уж чересчур. Их тут целых шесть штук.
Марта на всякий случай снова оглядела поверхность водоема, но та оставалась гладкой.
— А что они там едят?
— Специальный корм. Его откуда-то присылают, потому что в городе не достать. Вообще-то это самые обычные карпы, которые попали в Японию из Китая. Лет где-то шестьсот назад. А у японцев все шиворот-навыворот. Вместо того чтобы, как полагается, съесть своих карпов, они их начали скрещивать. В результате вывели вот этих самых, похожих на попугаев, и теперь торгуют ими по бешеным ценам, устраивают шоу и всякие там всемирные выставки. Вообрази!
Она вообразила. Но уже по инерции. Родион все еще продолжал насчет японских карпов, а Марта и думать о них забыла. Ниже по участку, вплотную к стене ограды, располагался просторный полосатый навес. Под ним в два ряда стояли столы, а неподалеку у кирпичного очага для барбекю стоял ее отец, беседуя с какой-то девушкой.
Ее фигура и прическа неожиданно показались Марте знакомыми. Она только успела спросить себя, где могла ее видеть, как девушка отвернулась, присела, как бы что-то отыскивая в траве, а потом быстро ушла.
— Кто это был? — перебила она Родиона.
— Где? — Он встрепенулся, быстро взглянул в ту сторону и почему-то смутился. — А, это… Мать наняла помочь с хозяйством.
— Значит, прислуга? — с подковыркой спросила Марта. — Как у господ?
— Ну что за чепуха? — возмутился Родион. — Какие господа… Сама видишь — весь дом на ушах. Человека просто пригласили помочь.
Марта помахала отцу, и он тут же поманил ее к себе.
— Ты чего не в духе? Киснешь? — с ходу поинтересовался Федоров.
— С чего ты взял? — удивилась Марта. — Все в порядке, пап. Спроси хоть у Родиона. Родя, скажи!.. Послушай, а как ты думаешь, мы сможем здесь переночевать? Тут столько всякого…
— Н-ну, я не знаю, Марта, — растерялся отец. — Мы вроде ни о чем таком не договаривались.
— Оставайтесь, дядя Сережа. Я думаю, родители будут только рады.
Он не успел ответить, потому что Марта вдруг с вызовом воскликнула:
— Послушай, а как тут очутилась невеста нашего дорогого Валентина Максимовича?
— Ты кого имеешь в виду? — удивился Родион.
— Девушку. Ту самую.
— Наташу?!
— Да не помню я толком, как ее звали. В общем, недели две тому… Пап, ну та, что ночевала в комнате у Валентина, — это же она, да?
— Наташа не невеста твоего дяди.
— Ну вот, я же тебе тогда так и сказала: он все врет и никогда на ней не женится…
— Вы это о ком? — ошарашенно спросил Родион. — О Наташе?
Марта презрительно фыркнула, а ее отец, которому весь этот разговор явно был не по душе, сменил тему:
— Знаете, ребятки, мне тут поручили очаг, а я в этом деле полный чайник. Ты, Родион, сможешь помочь?
— Не вопрос, дядя Сережа. А где отец?
— Занят. Кто-то к нему приехал. В том и загвоздка… Так с чего начинать?
— Да ни с чего, — сказал Родион. — Мы сами управимся. Да и не надо его спешить разжигать, все прогорит к чертям. Мы тут немножко прогуляемся, а потом займемся. Идем, Мартышка, посмотрим цесарок, а потом я тебя познакомлю с Хубилаем.
— Отлично, — с нескрываемым облегчением вздохнул отец.
— А это кто — Хубилай?
— Пес. Ты его видела, когда мы приехали. Смирный и умница. Вроде тебя.
— Ну, это мы еще посмотрим, кто тут у нас смирный, — быстро возразила Марта.
Цесарки в просторной клетке по другую сторону гаража ей не понравились. Серые в крапинку упитанные птицы толпились, расшвыривая крепкими красными лапами зерно, просовывали сквозь сетку голые шеи, украшенные неприятными на вид наростами, и норовили клюнуть. Крючковатые клювы щелкали, как хирургические зажимы.
— Мать вбила себе в голову, что их яйца — лучшее средство от аллергии. Хотя никакой аллергии ни у кого нет. И вдобавок от них смердит.
Родион покрутил носом и покосился сверху на макушку Марты. Они обогнули гараж и пересекли выложенную плитами площадку.
Хубилай и в самом деле оказался симпатягой — в отличие от монгольского хана, чьим именем его припечатал Смагин-старший. Добродушный, обалдевший от жары, он с первой минуты признал Марту за свою. Родион выпустил пса из вольера, и тот на радостях пошел нарезать вокруг галопом петли, колотя направо-налево хвостом, а под конец наподдал Марте под колени кудлатой короткоухой башкой размером с ведро.
Она с хохотом присела, едва удержавшись на ногах, но все же стало жутковато — уж очень он был большой, а сахарно-белые клыки в улыбающейся слюнявой пасти торчали, как у того тигра, чья лапа висела в кабинете Смагина-старшего.
Родион фамильярно затолкал пса обратно в вольер, и они направились к воде, миновав по пути навес и очаг.
Эта Наташа больше не показывалась, и Марта пожалела, что не сумела разглядеть ее получше.
Дорожка, покрытая серым, плотно укатанным гравием, огибала газон с можжевельниками и форзициями, а затем тянулась вдоль берега параллельно густым зарослям тростника, за которыми и начиналось собственно озеро.
Тростник, пояснил Родион, не скосили специально. Ему предназначалась роль живой изгороди, маскирующей территорию Смагиных от любопытных глаз с воды. Только там, где решетчатый деревянный настил от бани спускался к берегу, в зарослях был прорублен неширокий проход. Настил переходил в прочную кладку из дубовых плах. Над кладкой