Похоже, эта огневая точка была каким-то отдаленным захолустьем, и служба здесь предполагала длительную изоляцию от остального мира, которая начнется, как только силуэт тральщика исчезнет с поля зрения. Поэтому никто никуда не торопился, на подсознательном уровне стараясь как можно дольше затянуть момент прощания с большим миром и начало добровольного заточения.
Да и зачем? Они уже здесь… А дот как стоял невесть сколько, намертво вросший в безжизненный скалистый берег, так и еще постоит. Как угодно долго. И в одиночестве, и вместе с ними. А унылое стальное небо над головами ничуть не добавляло оптимизма в их оценке грядущего.
– Блин… – невольно перенимая общее настроение, пробормотал Корнеев. – Куда ж нас забросило?
– Судя по утепленному обмундированию фрицев, куда-то на север? – предположил Малышев. – Бывал я однажды в Ленинграде, в конце сентября. Ходил к Финскому заливу… Похожая картинка. И небо такое же… угрюмое. Равнодушное.
– Говорила тетя Соня, что как ни крути, а северный берег Черного моря уютнее, чем южный, но только Белого, – прокомментировал его слова Гусман. – И таки она была права. Мне кажется…
– Что, уже все пересчитал? Так быстро? – повернулся к летчику Корнеев.
– Ой, было бы что считать… В наличии всего три помещения. Кроме этого, разумеется. Спальня на десять коек, совмещенная с небольшим арсеналом, пищеблок, он же столовая, на двадцать посадочных мест… Санузел, то есть комната гигиены и ватерклозет – раздельно. В спальне и здесь, под стенками – сорок восемь цинков с пулеметными лентами. Десять ящиков патронов к ним же, только насыпью. Два ящика ручных гранат. Ящик патронов к МР-40. Отдельно десяток уже снаряженных магазинов к нему же. Три ящика консервированной свинины. Два ящика галет. Макароны, горох, сахар… Одна полупустая канистра с водой. Но пить я бы ее не стал. Задохнулась… И вот, – Яков протянул командиру полуторалитровую баклагу. – Похоже на коньяк.
– Уже попробовал? – нахмурился Корнеев.
– Если б попробовал, – состроил обиженное лицо летчик, – доложил бы точнее. А так только понюхал. Но вряд ли настоящий. Слишком резкий спиртовый дух. Эрзац…
При этом он так задумчиво потер весьма внушительное орудие органолептического анализа, что все снова не удержались от смеха.
– Ну, прям дети малые, – проворчал подполковник. – В ста метрах взвод фрицев курит, а им бы только поржать.
– Уже не курят, командир, – доложил Колокольчиков. – Машут кораблю… Прощаются.
Немцы и в самом деле образовали некое подобие нестройной шеренги и усиленно махали морякам. Некоторые даже каски поснимали. Словно что-то такое почувствовали и прощались навсегда.
В этот момент на уходящем судне в ответ дважды громко проревела сирена, и, вспенивая волну, малый тральщик прибавил ходу, круто забирая в море и поворачиваясь к берегу кормой.
– Баба с возу, кобыле легче, – присовокупил еще одну народную мудрость старшина Телегин.
– Кузьмич, а ты-то чего здесь? – возмутился Корнеев. – Я что приказывал?
– Так некуда идти, командир. Позади нас глухая скала. Дот большей частью в ней выдолблен. Достроен только этот полукапонир. И дверь здесь наружу имеется только одна – та самая, которая на потолке. Я аккуратно приоткрыл, посмотрел и… И все. Укрытия там нет. Сразу заметят. Такая вот рекогносцировка получается, Николай.
– Мышеловка, – оценил ситуацию Малышев. – Ну да ничего. Мы еще те мышки… От которых кошки сами драпают.
– Угу… Только чтоб не получилось как с тем медведем, которого охотники поймали, а он их держит и не отпускает.
– Есть движение! – доложил Колокольчиков. – Пятеро фрицев направляются в нашу сторону.
* * *
Корнеев на секундочку прикрыл глаза, сосредотачиваясь.
Проще простого было несколькими очередями из трех пулеметов положить всех фрицев, а потом допросить тех, кому повезет случайно уцелеть. Но именно что случайно… А группе кровь из носу требовался язык. Кто-нибудь, способный отвечать на вопросы. Поскольку тех становилось все больше. И лучше, чтоб им оказался человек, достаточно проинформированный. То есть командир.
– Слушать меня! Задача меняется. Малышев, Телегин – к люку! Всем остальным – затихариться в спальне и не высовываться. До отмены приказа или до стрельбы! Если дойдет до стрельбы – приказываю по бочкам и канистрам не стрелять! Скорее всего, там питьевая вода, а мы – на острове посреди моря! Все понятно? Выполнять!
Сам Николай по максимуму, насколько это еще было возможно, привел в порядок свой мундир, а чтобы потертости и прорехи, образовавшиеся на брюках и на локтях в ходе предыдущих перипетий, не бросались в глаза, уселся на один из ящиков и заложил ногу на ногу.
– Андрей, Кузьмич, – обратился Корнеев к товарищам, занявшим позиции по обеим сторонам от люка, но так, чтобы не сразу попасть в поле зрения заглянувшему сверху, – фрицев будем брать на арапа. Действуйте по ситуации, но вперед батьки не суйтесь. Знаю, что вас учить – только портить. Но все же, если в чем засомневаетесь, лучше не делайте ничего, чем сделать лишнее.
– Не боись, командир, – кивнул Малышев. – Подыграем в лучшем виде. Но ты хоть в двух словах тему обозначь.
– Ставим «Ревизора». Все… Занавес.
Несмотря на мнимую бесхозность, запорный механизм и петли оказались хорошо смазанными, поскольку штурвал провернулся почти без скрипа и рывков. А потом и люк откинулся так же, почти бесшумно, если не считать негромкого шипения гидравлической системы.
«Ты гляди, как у них тут все… – почему-то разозлился Корнеев. – Сплошной курорт, а не служба. Ватерклозет, гидравлика…»
О том, что иначе весящую несколько сотен килограммов бронированную крышку фиг-два кто сдвинул бы с места, подполковник в этот момент не подумал.
Николай ожидал увидеть заглядывающее вниз лицо немца, но вместо него в проеме возникла не слишком чистая рифленая подошва десантного ботинка, примерно сорок четвертого размера. Она нащупала скобу лестницы, выбрала устойчивую позицию, и в люк сунулась вторая нога… А еще позже почти весь просвет загородило седалище, затянутое в форменные брюки, чуть лоснящиеся на выпуклостях.
Немцы вели себя столь беспечно, что Малышев, поймав взгляд командира, сперва недоуменно пожал плечами, а потом весьма выразительно постучал по лбу.
Унтер-фельдфебель, а именно он выступил в роли первопроходца, спрыгнул на пол, одернул китель и только после этого увидел Телегина. Старшина стоял, вытянувшись по стойке смирно, как истукан, и, кажется, даже не дышал.
– Майн гот… – пробормотал немец и заметил Малышева.
Андрей тоже даже бровью не повел. Таращился прямо перед собой, не проявляя ни малейших признаков жизни. Если б еще руки к потолку подняли – ни отнять, ни прибавить скульптуры атлантов, удерживающих небо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});