Зяма, распорядитесь одеть подследственного. Привели нагишом, девушек смутили. Хоть бы плавки какие надели или сковали наручниками с переду. Стыдоба.
— Конвой! — позвал Зяма, — Оденьте заключённого. Франц Генадьевич, как вам мой говорливый грач? Цыплёнок, пока два слова говорит, а вырастит. Правда, красавчик, — пошурудил мундштуком в чалме и из её развесистых половин «вылупилась» птица с выкриком: «Брысь! Паскуды!».
Туловище, да, в сизых с синим и чёрным перьях, но голова не с огромным крючковатым, с малым клювом. И глаз без характерной для ары жёлтой по окружью «баранки». «Помесь, — сплюнул я на пол — Поднялся Зяма, не одних предал, чтоб такого прикупить, таких не меняют».
— Я заключённый?! Какого хрона!
Каталку вытолкали из каюты, в коридоре одели в хэбэлёнку.
Катили по палубе, из-за угла надстройки навстречу вышла конвоируемая Степанида. Меня развернули лицом к мачте, но я обернулся, улыбнулся и подмигнул ей. Залюбовался девушкой: высокая, стройная… пышногрудая, бёдра крутые, ноги стройные, правда, с икрами излишне толстоватыми. Не скажешь, что ей двадцать.
— Здравствуй, Степанида.
— Доброго здоровья, дядя Жан-Поль, — улыбнулась мне девушка.
Я оторопел. Конвоир развернул от мачты и покатил каталку. Одно сейчас у меня было желание, ощупать нос, проверить, у Балаяна он папашин, чемпиона-носовика. Но, надели хэбэлёнку, руки наручниками мне сковали опять за спиной. Пледом укутали, ступней ног не видать. Пятьдесят четвёртого размера! Бацулами Силыча дверь водокачки вышибал, подумал ещё тогда, что жмут.
Весь путь в каталке до больничной кровати желал чтоб длился вечность: боялся, уберут плед, снимут оковы, — увижу лапы разлапистые, огроменные и волосатые. Истинного армянина. И хэбэлёнка — с пометкой ЯН на манжетке рукава гимнастёрки — окажется мне впору.
* * *
К ней меня привёл тайком врач.
— Зачем ты это сделала? — придвинул я к кровати табурет и присел. Степан, лежавший рядом на полу, отстранился.
— Мне не жить… А ты не всё, но многое знаешь. Не помнишь многое, но память к тебе вернётся… Ты не задавался вопросом: как могло случиться, что среди переселенцев на Марс оказались твои одноклассники из глухой провинции: ты, я, Салават Хизатуллин, Стас Запрудный, Дама Вандевельде, Изабелла Баба, Саша Даничкин… Истребитель, запамятовала его фамилию… и другие наши сверстники?
Истребитель. Царапина на телефонном аппарате в виде литеры «И» его, Командующего ОВМР, монограмма, вспомнил я.
— Наша классная, и твоя жена Маргарита Астафьевна, твои родные — сестра Катька и дядя Франц? И какое положение на «Звезде» все заняли. Многие служат во властных структурах Марса, управляют предприятиями по добыче коралла, являются командирами вооружённых сил. Я работала в секретной научной лаборатории, ты, твой дядя, Салават — офицеры спецназа, Истребитель — Командующий ОВМР, Стас — министр в правительстве, Иза Белл — Помощник Коммандера Сохрана Исхода, а сам Коммандер — Дама Вандевельде. Иза Белл о том долгое время не знал, считал свою старушку обыкновенной домохозяйкой, которая ждала его со службы и выслушивала за ужином жалобы на вздорность и безрассудность Коммандера.
Хрон пережил ещё один человек, тебе хорошо известный… Школьная завуч Чеснокова Вера Павловна. Она — пришелец. Наблюдатель. По её заверениям мы, земляне, не самые худшие «дети» триоков из далёкой «стороны жизнеизначалья». Она, а не Капитан бин Немо, — Спаситель…
Я сидел у ложа Марго. Она была укрыта до подбородка. Голова в плотно повязанной косынке, видимо без волос, лицо в морщинах и бледное. Её лицо — Сумарковой Пульхерьи. Врач на пороге палаты предупредил, что привёл к ней, не к Евтушенко, как я ожидал. Вернула себе своё тело. О том, я подслушал сквозь сон, мои санитары-охранники, разбирая к чистке «узи», судачили. Я не поверил, посчитал в дремоте причудилось.
— Франц, в пятой дырочке правого ремня от портупеи на Степане заколота бусинка на иголке, возьми её и воткни себе под кожу в месте темечка.
Степан шарахнулся от меня, но притих под рукой Марго.
— Готово.
— Сейчас тебе будет видение конца света. То, что ты увидишь случиться не завтра, не через год, не через тысячу лет, уже случилось миллион лет назад. Случиться и в будущем. Зажмурься и смотри.
Я закрыл глаза и ощутил холодные пальцы на своём запястье.
Земля! Стремительно приближается. Так не бывает!
Пятак… блюдце… и различимы стали отдельные станционные комплексы на орбитах… Что-то изменилось! Не с Землёй, не со мной. Я в скафандре, лечу вперёд ногами, и, если не миную планету стороной, врежусь в её атмосферу. Изменилось другое: вдруг все стало проистекать как в кино с замедленной съёмкой, и боковым зрением я отметил движение среди звёзд — в стороне от Земли. Точка разрасталась: из звёздочки — в горошину… апельсин… большое яблоко.
Корабль? Шарообразный! Таких конструкций не может быть!
Астероид? Нет, слишком правильной формы.
Планета?
Летающая планета!!
Застыла…
Потускнела.
Импульс был коротким, еле уловимым: к Земле от планеты пролёг луч.
Всё началось рушиться и исчезать. Первыми — станционные комплексы: их срывало с орбит, бросало в атмосферу Земли и в открытый космос. За ними — порода. Да, порода: почва и камень! Вперемешку с водой. Океанами, морями, озёрами, реками. Лесами и горами. Мостами, автострадами, городами! Все это скомканным светящимся шлейфом — куда-то в космос. Как будто ураганом с головы манекена сорвало и унесло парик.
Я летел мимо и видел участки Земли, как в увеличительном стекле.
Пустыня!
Пустыня!!
Пустыня!!!
Скоро камеры заднего и верхнего обзора оставляли мне образ моей погибшей Земли…
Куда лечу?! К Солнцу.
Миную Венеру, Меркурий.
Сгорю.
Я очнулся — врач вырвал у меня с волосами бусинку.
— Что это было?
— Люди на Марсе выживут. Возродится и Земля. Земляне освоят Солнечную систему, расселятся по дальнему Космосу, но всё, в конечном счёте, для них кончится плачевно — ты видел… Пирамида на Бабешке, до которой ты не добежал, спасаясь от цунами, — звездолёт. Сейчас он в пути курсом к одному из рукавов Магелланова облака… там эмбрионов Колумбария Исхода ждёт планета, компилированная Земля. История людей повторится — в точности до времени освоения ими Космоса, но за пределы