и рокеров, и расскажу о тех силах, которые сформировали ее содержание. Основной модус объяснения, который применяется к большинству форм девиантности, был выражен в терминах консенсусной модели общества. Считается, что большинство людей разделяют общие ценности, согласны в своих представлениях о том, что им вредит, угрожает или является девиантным, и способны распознать эти ценности и их нарушения, когда они происходят. В периоды моральной паники общества более открыты, чем обычно, для призывов к такому консенсусу: «Ни один порядочный человек не может терпеть подобное!». Считается, что девиант переступил грань, которая в другое время ощущается не слишком четко.
Когда эта модель принимается как должное, очевидные несоответствия в описании, а также в мотивах мнений и установок можно примирить. Так, находящийся с любой стороны идеологического спектра может принять мотивы «вспыльчивая молодежь» и «знамение времени» – или другие понятия, постулирующие широко распространенный социальный недуг – и идентифицировать группу девиантов в терминах «безумных маргиналов»: «они как животные, пораженные какой-то болезнью, или доверчивые жертвы злонамеренных главарей…» банд. Примитивные теории поведения толпы (индивиды, теряющие контроль в ситуации толпы) могли быть предложены для дополнения картины недосоциализированных существ, постоянно ищущих возбуждения через насилие.
Эта модель – не только плоская и одномерная, но и полностью лишенная исторической глубины – является прямым следствием стандартного освещения в СМИ отклонений и инакомыслия[134]. Символизация и презентация «фактов» в максимально упрощенной и мелодраматической манере оставляют мало места для интерпретации, представления конкурирующих точек зрения или информации, которая показывала бы событие в контексте.
Преобладающие социетальные модели объяснения девиантности нуждаются в тщательном рассмотрении социологом не только в силу их важности или потому, что они дают возможность раскрыть их более наивные и абсурдные основания, но и потому, что такие модели составляют основу социальной политики и культуры социетального контроля. Эти концепции, образы и стереотипы влияют на то, как и в какой момент девиант попадает в аппарат социального контроля. Если сексуальный преступник рассматривается как больной, то его пытаются вылечить, а не наказать; если типичного магазинного вора считают «безобидной старухой» или «клептоманом», то к этой группе в меньшей степени будут применены формальные легальные санкции. Таким образом, неотъемлемой частью концептуальной машинерии является совокупность обоснований и рационализации действий в отношении девианта. О том, как в реальности действовала система контроля и как на нее влияли верования, передаваемые массмедиа, речь пойдет в следующей главе.
Глава 4
Реакция: фазы спасения и ликвидации ущерба
Рассматриваемая в этой главе «Реакция», – не мнение общества о модах и рокерах, но меры, которые предпринимались или, по распространенному мнению, должны были быть приняты в их отношении. Я делаю основной акцент на организованной системе социального контроля и на том, как она отреагировала на некоторые изображения девиантной группы, в свою очередь способствуя созданию образов, поддерживающих концепт «народных дьяволов». Обращаясь для описания этой фазы моральной паники к терминологии катастроф, я в дальнейшем буду использовать три дополнительные категории при рассмотрении ответов и реакций: сенситизация, культура социетального контроля, эксплуататорство.
Сенситизация
Любая новость, которая попадает в сознание, имеет своим следствием то, что человек начинает больше обращать внимание на подобные новости, которые иначе мог бы проигнорировать. Он получает психологические ориентиры, помогающие улавливать ранее нейтральные стимулы и воздействовать на них. Это и есть феномен сенситизации, который в случае с девиантностью влечет за собой реинтерпретацию нейтральных или двусмысленных стимулов как потенциально или в действительности девиантных.
Сенситизация – форма простейшего типа обобщенной системы верований, истерия, «превращающая неоднозначную ситуацию в абсолютно мощную всеобщую угрозу»[135]. Неоднозначность, приводящая к тревоге, устраняется, если ситуация структурируется чтобы стать более предсказуемой. На этом основании тревога из-за, скажем, неопознанного летающего объекта, может быть снижена, если определить объект как «летающую тарелку», а затем ассимилировать схожие феномены в эту когнитивную схему. Сенситизация девиантности основывается на более сложной системе верований, так как включает не только переопределение, но и приписывание вины и направление мер контроля по отношению к некоторому конкретному агенту, который считается ответственным (что соответствует «враждебному верованию» Смелзера). Так, например, в случае беспорядков, вызванных зут-костюмами, «в недели, непосредственно предшествующие беспорядкам, наблюдался рост подозрительности и отрицательной символизации, а также появление истерических и враждебных верований относительно ответственности мексиканцев за различные проблемы местного сообщества»[136].
Первым признаком сенситизации, вслед за первоначальными сообщениями, стал тот факт, что больше внимания уделялось любому нарушению правил, выглядевшему как хулиганство, – а также, что эти действия неизменно классифицировались как часть феномена модов и рокеров. В дни после первых двух или трех крупных инцидентов газеты публиковали отчеты о похожих происшествиях из удаленных друг от друга районов. Например, через неделю после Маргита (Троицын день 1964 года) заявления о происшествиях поступили из нескольких пригородов Лондона, а также Ноттингема, Бромли, Виндзора, Ковентри, Уолтем-Кросса, Кингстона, Блэкпула и Бристоля. Эта волна сообщений имеет точную параллель с начальными стадиями массовой истерии. В известном исследовании Джонсона о том, как маленький американский городок напугал «призрак-анестезиолог» (после того как в прессе появилась изначальная история, озаглавленная «Бродяга-анестезиолог разгуливает на свободе», о женщине, которую якобы отравили газом[137]), первыми знаками истерии стали звонки об отравлении газом и о бродягах. Полиция ничего не нашла, но в течение нескольких дней поступили десятки сообщений, были приняты тщательные меры предосторожности, полиция и общественность предприняли активные действия для поимки «призрака-анестезиолога». Такое же нагнетание напряженности описывается в исследовании 1954 года о Сиэтле, штат Вашингтон, после первых сообщений о повреждении лобовых стекол автомобилей[138] и в другом исследовании, о Тайбэе, после сообщений о том, что детей порезали лезвиями бритв или чем-то в этом роде[139].
Множество случаев хулиганства, о которых сообщалось после фазы описания, были вполне реальными – отчасти вызванными тем типом общественного внимания, который раззадоривал многих молодых людей, провоцируя на поиски неприятностей. Но смысл в том, что неважно, происходили инциденты или нет – сенситизация общественности, которая возникает при массовой истерии, определяла, как о них сообщалось в СМИ и сообщалось ли вовсе.
Вот один из таких инцидентов:
20 мая 1964 года, спустя два дня после Маргита, перед мировым судом Вест Хэма предстали 23 молодых человека, обвиняемых в оскорбительном поведении. Накануне вечером, выйдя из танцевального зала в районе Форест Гейт, они шли толпой по мостовой, толкая друг друга и громко крича. После шутливой драки полиция попыталась разогнать их. Газета The Evening News (20 мая 1964 года) под заголовком «Штрафы 23 подросткам из модов» отметила, что парни