мою дочь.
– Узы наши станут неразрывны, – кивнул Волков, улыбаясь, а сам подумал, что обмен этот совсем не равноценен. Сравнивать Брунхильду и Элеонору Августу было смешно.
Поэтому он хотел знать, что предложит его Брунхильде граф.
И фон Мален, словно слыша его мысли, сказал:
– Не хочу тянуть, завтра же пришлю к вам людей с моим предложением, уверен, что вам непросто будет его отклонить.
– Очень на то надеюсь, – проговорил Волков, вставая. – Пойду потороплю сестру.
Он вошел в шатер и увидел ее. Красавица стояла посреди шатра, свет падал на нее через откинутый в крыше полог. Кажется, никогда она не выглядела прекрасней. Высока, талия узка, и широки бедра. Длинноногая дева с красивыми плечами и тяжелой грудью. Была она в темно-синем платье из бархата, что хорошо лежал по фигуре, к синему бархату хорошо смотрелись белые кружева. Венчал наряд небольшой и простой головной убор незамужней девушки с белоснежным легким газом, что падал на прекрасные волосы цвета спелой пшеницы. И ко всему этому имела она лицо надменного и недоброго ангела.
Глядела Брунхильда на Волкова так нехорошо, что невольно смутился он на мгновение. Но тут же взял себя в руки и, подойдя к ней, попытался поцеловать в губы. А она лицо отвернула с таким видом, будто к ней целоваться прокаженный лез. И спросила хоть и не громко, но с презрением:
– Что? Отдаете меня?
– Пока нет, – сказал он, схватил ее и потянулся целовать.
Но она губ так и не дала. И лицо убирала, Волков лишь смог ее в шею поцеловать.
– Пока нет? Торгуетесь еще, значит? – продолжала девушка, говоря это с презрением. – Торговаться вы мастер, любого купчишку переплюнете.
– Молчи, глупая! – Волков не выпускал ее из рук, смотрел на нее и удивлялся красоте ее. – Не для себя это делаю.
– А для кого же? – зло спрашивала красавица, пытаясь вырываться из его рук.
– Да стань ты спокойно, – велел он строго и выпустил ее.
Она послушно встала и спросила:
– Значит, отдадите меня за графа?
– Пока не отдаю. – Он достал заветный флакон с зельем Агнес, вытряс каплю на палец и размазал по горлу красавицы, после этого сказал строго: – Сядешь подле графа. – Она глянула на него с ненавистью. – И будешь мила, – так же строго говорил он.
Сказал, взял за руку и поволок из шатра.
Граф как увидал Брунхильду, так вскочил и кланялся низко ей, как, наверное, только герцогу да епископу кланялся.
– Ах, госпожа моего сердца. Вы солнце затмеваете!
Брунхильда кланяться ему вовсе не стала, улыбнулась, но не так, чтобы совсем тепло, скорее сдержанно:
– Рада видеть вас, господин граф.
– Господь свидетель, для меня не было радости большей, чем вас видеть, моя госпожа! – рассыпался в любезностях граф. Он повернулся к своему человеку, что стоял невдалеке, и сделал знак. Тот торопливо приблизился и что-то передал графу. И граф сказал с поклоном, обращаясь к Брунхильде: – Проявите милость, примите сию безделицу.
Брунхильда глянула на то, что было у графа в руке, а потом с детской растерянностью посмотрела на Волкова, как будто искала совета. И проговорила:
– Видно, то вещь дорогая, невозможно мне принять ее.
Волков аж чуть не подпрыгнул от радости. Он не видел, что предлагал девушке фон Мален, но радовался, что у красавицы хватило ума не вцепиться в подарок. Нет, она и вправду была умницей, его Брунхильда, она не взяла, что бы там граф ей ни предлагал.
– Госпожа, – расстроился граф, – осчастливьте меня, соблаговолите принять… В дар… Только лишь для благосклонности… Он так пойдет к вашим глазам…
Но Брунхильда только улыбалась и не прикасалась к подарку.
– Друг мой! – чуть не с мольбой повернулся граф к Волкову. – Убедите вашу прекрасную сестру, что это подношение от чистоты помыслов, а вовсе не с укором ее чести будет.
Тут кавалер наконец увидел то, что предлагал граф. Это была брошь, в ней сиял великолепный глубоко синий сапфир редкостной красоты в тяжелом золотом обрамлении.
«Триста талеров один камень!» – сразу прикинул Волков, который еще с южных войн стал разбираться в камнях. Он поймал взгляд Брунхильды и кивнул: бери.
– Госпожа, прошу вас! – мямлил граф. – От чистоты сердца.
Брунхильда еще раз поглядела на кавалера и лишь после этого взяла брошь.
– Благодарю вас, граф, – сказала она и низко присела перед графом. – Никто и никогда не дарил мне таких хороших вещиц.
Старый граф сиял, как золотой:
– Госпожа моя, сделайте милость, наденьте.
Красавица прицепила украшение на лиф платья. Так ловко она это сделала, словно всю жизнь носила подобные драгоценности.
– Лучше места для этой броши не найти и на всем белом свете, – умилился фон Мален, глядя на грудь Брунхильды.
– Давайте обедать, граф, а то мы заждались вас, – вмешался Волков, приглашая графа к столу.
– Конечно-конечно, – с радостью согласился старик.
Он был счастлив, когда Брунхильда села рядом с ним, хотя за столом они восседали втроем и места вокруг было предостаточно.
Обед шел хорошо, даже настроение у красавицы стало лучше. Видно, Брунхильде понравилась брошь стоимостью в пятьсот коров.
Во время обеда их побеспокоил Карл Брюнхвальд. Извиняясь и кланяясь, он приблизился к столу.
– Карл, что вы там, идите к нам, – милостиво позвал кавалер. – Я познакомлю вас с графом. Это он дозволил вашей жене поставить сырную лавку у ворот города.
– То для меня огромная честь, – сказал Брюнхвальд и поклонился графу два раза. – Госпожа! – Он поклонился и Брунхильде.
– Садитесь, Карл, – предложил ему Волков.
– К сожалению, не располагаю временем, кавалер, – отказался Брюнхвальд и заговорил совсем тихо: – Я пришел просить у вас дозволения.
– О чем вы, ротмистр?
– Дозволите ли вы взять мне лодки, что мы отобрали у браконьеров?
– Берите, да к чему они вам?
– Повезу сыры на ярмарку. Говорят, в Милликоне началась ярмарка, там купцы с севера скупают сыр в любых количествах, сколько ни привези, и дают хорошую цену. А у меня сыра того уже двести шестьдесят голов, я их в лавке у ворот не распродам и до Рождества.
– Берите, конечно, лодки, раз надо, и смотрите, не продешевите там.
– Уж постараюсь, – пообещал Брюнхвальд и откланялся.
А Волков, Брунхильда и граф остались обедать, и обед вовсе не был тяжел из-за плохого настроения Брунхильды, как поначалу опасался Волков. Получив брошь и выпив вина, красавица заметно повеселела, сидела и время от времени поглаживала драгоценность, участвовала в разговоре и даже улыбалась. Только поглядывала на кавалера зло, да и то мельком.
Глава 17
Даже и думать он о таком не смел, но как отъехал граф после обеда, так Брунхильда сама