По мере того как Антоний продвигается к власти по принятому в Риме порядку, где Октавия играет свою роль, Клеопатра все явственнее ощущает нависшую над ней угрозу. Это не столько унижение женщины, сколько опасность для царицы. Она вновь очутилась во власти римского компромисса. Антоний может пожертвовать ею ради укрепления своих позиций. И Клеопатра становится решительной противницей мира. Поскольку один из римских властителей, Октавиан, является ее непримиримым врагом, а другой оказался неверен, Клеопатре необходим теперь Рим, раздираемый враждой, ей нужна борьба между соперниками.
Хоть роль египетского золота не просматривается явно, ощущается работа тайных посланцев царицы. По крайней мере, мы знаем про одного из них, астролога при дворе Антония, в чью задачу входило убеждать своего влиятельного клиента, что он может быть самим собой лишь вдали от Октавиана. А сколько других подливало еще масла в огонь! Мы убеждаемся, что с тех пор, как египетская дипломатия начала манипулировать различными римскими партиями, она добивается успеха. Клеопатре необходимо было создать у Антония трудности, вынудить его прибегнуть к ее содействию. Надо только придумать ситуацию, подобную той, какая существовала во время осады Александрии, когда Египет был не приютом успокоения, а силой, способной повлиять на исход событий. «Неподражаемые» улетучились из Александрии. Наступил новый период, на первый взгляд устойчивый, но слишком невыносимый для двух антагонистов — Октавиана и Клеопатры, — чтоб это могло продолжаться долго.
Глава VII
Парфянская авантюра
осадно, не правда ли, что из колоссальной дали в две тысячи лет мы не слышим голосов главных героев, чьи страсти движут интригой этой драмы. Снарядив армию против парфян, Антоний поставил во главе нее Вентидия Басса. И вот в ушах уже зазвучала известная трагедия Джона Драйдена «Все ради любви», где автор, современник Людовика XIV, реконструирует где-то на грани исторической развязки диалог между Антонием и Вентидием:
Антоний (приподнимаясь)
— Вентидий, ты ли?
Вентидий
— Это ты Антоний?
Все тот же я, каким с тобой расстался.
А ты переменился.
Антоний
Я разгневан.
Вентидий
И я разгневан.
Антоний
Я хочу покоя.
Ступай, ступай.
Вентидий
Но я тебя люблю
И здесь останусь.
Антоний
Ты забылся, право.
Скажи мне, кто я?
Вентидий
Император мой.
Дороже неба для меня Антоний.
Грех это говорить. Но ты мой бог.
Но оставим Вентидия. Вот на сцене появляются Октавия и Клеопатра:
Октавия
Не спрашиваю, ты ли, Клеопатра,
Твоя осанка…
Впору лишь царице.
Клеопатра
Я догадалась, кто ты.
Октавия
Я дочь Рима.
То ставит, то свергает он цариц.
Клеопатра
Супруг твой римлянин, и он мне служит.
Октавия
Был римлянином, стал рабом в Египте.
Однако вырву, вызволю я мужа.
Клеопатра
Уймись, уймись, Юнона моего Любовника.
Он путы дел домашних
Сменил на узы легкие в Египте.
Но оставим эти поэтические домыслы времен английской Реставрации и вымышленные препирательства между Октавией и Клеопатрой. Мы считаем, что голос Клеопатры был по-настоящему услышан на столетие ранее Уильямом Шекспиром. Как нам отделаться от этих властных звуков? Как забыть?
Клеопатра
Скажи мне, был он грустен или весел?
Алексас
Как день, когда ни холодно, ни жарко,
Антоний был не грустен и не весел.
Клеопатра
Вот человек! Заметь же, Хармнана,
Заметь, как он разумно вел себя.
Он не был грустен, чтоб не приводить
Сподвижников в унынье, не был весел,
Свидетельствуя этим, что в Египте
Оставил помыслы свои и радость.
Смешенье дивное веселья с грустью!
А кто сравнится с ним в том и в другом?
Никто! — Встречал ли ты моих гонцов?
Алексас
Да, госпожа, — не меньше двадцати.
Зачем ты посылаешь их так часто?
Клеопатра
Тот день, когда ему не напишу,
Да будет злополучнейшим для мира!
— Бумаги и чернил мне, Хармиана. —
Благодарю, Алексас. — Хармиана,
Ну разве Цезаря я так любила?
Хармиана
О Цезарь доблестный!
Клеопатра
Что? Подавись
Восторгом этим, глупая. Скажи —
Антоний доблестный!
Хармиана
Отважный Цезарь!
Клеопатра
Клянусь Исидой, разобью тебе
Я губы в кровь, коль с Цезарем еще раз
Равнять посмеешь мужа из мужей.
Хармиана
Прости за то, что песню я запела
На твой же старый лад.
Клеопатра
Тогда была
Девчонкой я неопытной, незрелой,
Была холодной кровь моя тогда[39].
Итак, у нас в голове бушуют неистовые вихри, а тут еще Паскаль: «Нос Клеопатры. Будь он чуть покороче, лик земли стал бы иным». И вдобавок Ренан: «Антоний, этот огромный ребенок…» И ничего. Молчание и молчание, к тому же в решающий момент, когда жизнь Антония круто поворачивается, когда перед нами, знающими заключительное слово истории, маячит будущее, Клеопатра, кажется, исчезает. Такое впечатление, словно все разыгрывается между Антонием и Антонием, между Антонием и великим замыслом эпохи — парфянской авантюрой, в которую Красс вложил свои несметные богатства и обрел взамен гибель в тот самый год, когда Клеопатре исполнилось пятнадцать, авантюрой, в которой Цезарь усмотрел ступень к трону и пал под кинжалами заговорщиков, когда царица Клеопатра была его любовницей.
Парфяне обитали на территории современного Ирака и Ирана, в тех самых местах, где возникали друг за другом древнейшие цивилизации, начиная с шумеров, — 3000 лет до P. X. Шумеры были, кстати, еще не первой из этих цивилизаций, впитавших в себя вековой, тысячелетний опыт человечества. Это не очень ясное для них Парфянское царство римляне воображали себе как Эльдорадо тех времен, военачальниками и простыми легионерами владела лихорадка конкистадоров, они жаждали, ступив на порог славы, распахнуть врата неведомого. Лишь Александру удалось пройти сквозь эту страну и вступить в Индию. Парфяне держали в своих руках ключи вселенной. Они были властелинами непознанной географии. Это они принимали медлительные и таинственные караваны, бредущие пустыней из Китая и других мест, где цвели цивилизации Азии. А еще вспомним о легендах бессчетных народов, поселившихся в лабиринте гор и долин между Средиземноморьем и Черным морем, между Каспием и Персидским заливом, о легендах, смутно теплившихся в сознании не только жителей Лагаша, Ниневии или Вавилона, но и среди тех, кого мы зовем хеттами, хурритами, обитателями царства Урарту, в памяти наследников великих царств — Ассирии, вознесшейся при Саргоне И, Мидии эпохи Навуходоносора II Великого, Персии времен Дария и Ксеркса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});