Читать интересную книгу А у нас во дворе - Лариса Миллер

«Майна», «вира», — эти крики мне уже снились по ночам.

Нам, студентам, поручали разное: что-то подмести, что-то поднести, что-то покрасить. Когда работы не было, я усаживалась в сторонке и открывала своего Луначарского. И зачем я возила с собой эту нудную книгу? Сдается мне, причина была одна: я надеялась привлечь внимание однокурсника, который в ту пору занимал все мои мысли.

Вдруг заметит, какую умную книгу я читаю.

С нами, студентами, любили поболтать работающие на стройке тетеньки и молодые девицы. Одна из них предложила погадать нам. Мы с радостью согласились. Я оказалась первой. «Прижми ладонь к стене», — скомандовала она. Я послушалась. «Замужем?» — спросила гадальщица.

«Нет», — ответила я. «Вот на стенку и лезешь», — заключила она. Девчонки, ждущие своей очереди, разочарованно похихикали и разошлись.

Мы все с нетерпением ждали, когда кончится трудовой месяц или хотя бы рабочая неделя. «Суббота, суббота, хороший вечерок». По субботам нас отпускали пораньше. Когда я вернулась в ту злополучную субботу домой, мама и отчим накрывали на стол, собираясь обедать. Я едва держалась на ногах от усталости и страшно хотела есть. «Ну, что сегодня было?» — задала мама свой обычный вопрос.

«Ничего особенного. Все как всегда». «А почему ты не переоделась?» — спросил отчим, когда я села за стол. «Есть хочу». «Ну деточка, так нельзя, — настаивал он, — на стройке грязь, пыль. Надо переодеться. Кстати, ты, кажется, уезжала в кофте. Где она?» Я бросилась к сумке. В ней лежал Луначарский и остатки завтрака. Кофты не было. «Наверное, забыла в раздевалке», — упавшим голосом призналась я. «Придется срочно ехать», — решительно заявил отчим. «Когда? Сейчас?» — с ужасом спросила я. «Конечно, сейчас, срочно. Немецкая кофта, прекрасная, дорогая. Я же просил, умолял не брать ее с собой. Просил, умолял, — горячился отчим, — но ты ведь не желаешь слушать». Мама пыталась уговорить его дать мне поесть, а уж потом решать, что делать. Но он был непреклонен: «Какой обед? Конец рабочего дня. Завтра воскресенье. В понедельник кофты не будет. Или ехать сейчас, или попрощаться с ней навсегда». «Я устала», — слабо сопротивлялась я. «Но, деточка, я же просил, умолял…» Конца фразы я уже не услышала. Резко поднявшись, я направилась к двери. Из-за слез я плохо различала дорогу, все ту же постылую дорогу до метро, на метро, от метро… «Но там ведь никого уже нет, — подумала я, — и корпус, в котором раздевалка, наверняка уже заперт. Зачем я притащилась?» Когда я входила на стройку, мне навстречу шли рабочие. Кое-кто уже был навеселе. Один парень, чье лицо мне было знакомо, шутливо спросил: «Решила сверхурочно поработать?» Но, приглядевшись, переменил тон: «Да ты никак плачешь. Что случилось-то?» «Я кофту здесь забыла». «И что, из-за этого притащилась из дома? В понедельник взяла бы», — резонно заметил он. «Да нет. Мне велели сегодня». — «Что, если не найдешь, заругают?» Я кивнула. «Ну и предки у тебя. А где кофта-то?» — «В пятом корпусе в раздевалке на четвертом этаже». «Да корпус-то закрыт, — пробормотал он и, заметив проходившую мимо девицу, крикнул: — Васькукрановщика не видала?» Она покачала головой. «Жди меня здесь», — приказал парень и убежал. Через некоторое время вернулся с тем, кого звали Васькой. «Ну что, красавица, будем кофту доставать?» — спросил он. Я молча смотрела на них обоих, не представляя, что они собираются делать. «Повезло, окна открыты», — сказал Васька, взглянув наверх. Он полез в кабину крана, а Петька (так звали того, кто первым вызвался мне помочь) ухватился за крюк. «Вира!» — крикнул он. Не веря своим глазам, я смотрела, как Петька поднимается все выше и выше. «Стоп! — он поравнялся с четвертым этажом. — Давай ближе, ближе, стоп!» Отцепившись, Петька шагнул на подоконник и скрылся в раздевалке. Через некоторое время вновь появился в окне, держа в руках какую-то кофту. «Эта?» — крикнул он. «Нет!» — ответила я. «Эта?» — «Нет!» — «Эта? Эта?» Я уже готова была согласиться на любую, лишь бы он прекратил поиски. «Моя — пестрая с пупырышками». «С чем?» — не расслышал он. «С пупырышками!» — «С крылышками?» — «Да нет, с пупырышками!» Господи! Дались мне эти пупырышки. Зачем я про них сказала?! «Эта?» — крикнул он, размахивая моей кофтой. «Да-а-а-а!» — заорала я не свои голосом. Засунув за пазуху кофту, Петька снова прицепился к крану, скомандовал: «Майна!» — и поплыл вниз.

«Ну чего ты теперь-то ревешь?» — спросил он, вручая мне кофту. «Спасибо вам, — всхлипывала я, — и вам спасибо… большое. Я вам так…» «Да ладно, чего там. Привет предкам», — сказал Петька, и они с Васькой направились к выходу. Я двинулась за ними.

Едва я вошла в комнату, мама и отчим рванулись мне навстречу. «Боже мой, девочка, — виновато причитала мама, — как тебе удалось ее найти? Ну садись, ешь скорее. Ты ведь так устала!». «Вот умница, вот умница, — повторял отчим, — хлеб будешь?» Он отрезал кусок хлеба и густо намазал его маслом. «Ну ешь, ешь. Слава Богу, нашла кофту. Больше никогда не бери ее с собой. Такая кофта! Немецкая, чистая шерсть!»

Фальшиводокументчица

Если на первом семестре второго курса я еще с грехом пополам посещала уроки физкультуры, то на втором решила завязать. Причина таилась в том, что две наши группы, мою и моего друга, неожиданно объединили. Это значило, что придется НА ЕГО ГЛАЗАХ скакать по залу с зажатым между лодыжек мячом, который, конечно же, будет постоянно выкатываться; прыгать через козла, непременно на нем застревая; лезть на брусья, чтоб на трясущейся ноге делать ласточку. А тут еще и учителя сменили. Если раньше у нас был молодой лысый картавый преподаватель, терпеливо приговаривающий: «Пуыгай, Миллеу, пуыгай», то на втором семестре его сменила молодящаяся дама, прозванная за свои ярко-синие спортивные брюки «синештанной». Она с нами не церемонилась, действуя по армейскому принципу «не можешь — научим, не хочешь — заставим». Посетив одно занятие, я поняла, что на второе не пойду. В часы физкультуры я торчала в библиотеке или, прильнув к щелочке в двери спортзала, наблюдала, как ловко мой друг отжимается, держит угол, крутится на брусьях. Так я дожила до весенней сессии. И вдруг гром среди ясного неба: меня не допускают к экзаменам — нет зачета по физкультуре. Я бросилась искать «синештанную». Заглянула в спортзал, в учительскую, в столовую и наконец заметила ее синие брюки в буфете. Деликатно дождавшись, пока она дожует пирожок, я обратилась к ней с дурацким вопросом:

«Как быть с зачетом?» «Не знаю», — ответила та, доставая из «широких штанин» пудреницу и помаду. «Но ведь меня не допускают к экзаменам». «Сама виновата», — резонно парировала «синештанная», покрывая губы толстым слоем краски. «Иди в деканат», — посоветовал мне кто-то из ребят. Подождав в приемной, я оказалась в необъятном кабинете, где за необъятным столом сидела пожилая сухая седая узкогубая деканша. «Слушаю», — произнесла она, оторвавшись от бумажек и приподняв очки. «Меня не допускают к сессии, потому что я не получила зачета по физкультуре». — «А почему не получила?» — «Не ходила». — «А почему не ходила?» Я промолчала. «Болела, что ли?» Я кивнула. «Принеси справку». — «А можно мне сдать зачет сейчас?» — «Вопрос не по адресу. Ступай к преподавателю». — «Я уже была у нее». — «И что же?» Я пожала плечами и робко спросила: «А вы не можете распорядиться, чтоб она приняла у меня зачет?» — «А с какой стати? Ты пропускала занятия, а я прикажу ей поставить тебе зачет?!» — «Но я же хочу попробовать его сдать». — «Вот и пробовала бы раньше. Почему ты вообще пришла сюда?» — «Мне посоветовали к вам обратиться.» — «Зря посоветовали». Поняв, что разговор окончен, я снова отправилась вниз, в спортзал к «синештанной». «Можно сдать зачет?» «Какой зачет? — воскликнула та, явно получая удовольствие от моего растерянного вида. — Оценки выставлены, итоги подведены, ведомости сданы, я ухожу на пенсию. Так что теперь уж как-нибудь без меня». И снова тем же путем — коридор, лестница, приемная — в деканат. «Зачем ты опять пришла?» Я пересказала разговор с «синештанной». «Что же ты хочешь от меня? Липовых зачетов мы не ставим. Болела — неси справку. Иначе к сессии не допустим». По дороге домой я думала только об одном: «Что сказать маме? Дальше скрывать невозможно». Как я и ожидала, мама была в бешенстве. «Как ты могла? Как посмела? Я целый год работала как проклятая, нанимала учителей, чтобы ты поступила, а ты из-за какой-то ерунды…» Она метнулась к телефону и набрала бабушкин номер: «Мама, произошла катастрофа: эту дрянь могут выгнать из института. Не кричи, слушай и не задавай вопросов. Срочно нужна справка, что она болела. Причем серьезно, потому что пропущено много уроков. Попроси свою Полину Вульфовну. Объясни, уговори, сделай что угодно, но справка нужна срочно». Полина Вульфовна, бабушкин районный врач, добрая душа, к которой больные ходили не только с жалобами на здоровье, но и с жалобами на все на свете, написала в справке, что я, переболев гриппом, получила осложнение на сердце. Осложнение имело красивое название, которого я не помню. Получив драгоценную бумажку я, ошалев от счастья, полетела в Сокольники. До экзаменов оставалось всего ничего, а я еще и не начинала готовиться. Только бы поскорее все это закончить, отдать справку и забыть о ней. В институте было пусто и прохладно. Занятия завершились, и лишь у доски с расписанием экзаменов толпились студенты. Мне повезло — в приемной никого не было, и деканша оказалась на месте. Войдя в кабинет, я с торжествующим видом протянула справку. Взяв ее в руки, деканша принялась внимательно изучать бумажку. «Кто тебе это дал?» — спросила она, подняв голову и вперившись в меня взглядом. Я похолодела и, чуя недоброе, решила не называть фамилию.