Как бы смешно это не звучало, но два мужика вполне обоснованно боялись миниатюрной женщины с прекрасным, кукольным личиком. В нем таилась жестокость всего этого мира. Она бы не на мгновение не остановилась перед выбором: убить или помиловать. Первая фрейлина императрицы, знающая, как и что сделать для того, чтобы Россия засверкала ещё сильнее. Покровительница искусства, науки и теократии. Как бы странно это не звучало, но в Ольхонской-старшей сочеталось, казалось бы, несочетаемое. И тем притягательнее на её фоне выглядела дочь.
Но теперь ситуация неожиданно развернулась на сто восемьдесят градусов и накалилась до предела. Я не понимал, в какое мгновение власть начала уплывать из наших рук? Со смертью Готьера-старшего? Или ещё раньше, когда мою мать использовали, как рычаг давления? Или на заре Российской империи, когда на тот момент королевская семья приняла закон и приравняла магические навыки к обычным? Девятый век… По всему миру царил хаос и гонения на ведьм и магию, а мы так спокойно смотрели в будущее, приравнивая божественное вмешательство и магическое проведение. Может быть, теперь приходилось потомкам платить по счетам предков?
Что вообще значило жить в новом мире? Где проходила грань добра и зла? Люди всегда пытались обелиться и тем самым падали ещё глубже в бездну пороков и отчаяния. Легче было существовать в зверином прайде, где всем правили законы силы и влияния, чем выживать в современном обществе, пропитанном похотью, развратом и проблемами, которые даже не снились предкам. И это было так забавно… Я стал частью этого мира… Злился… Ненавидел… И принял его. Законы, работающие не для всех, стали нашим секретом, нашим будущим и возможностью хоть что-то исправить.
Мы оба слишком сильно любили Вергилию, чтобы причинять ей боль. Но в тот момент, когда труп моей матери нашли в багажнике главы центрального банка, розовые очки разбились. Чтобы не писали в прессе, я понимал, как прежде для меня не будет. Да и Саша не слыл идиотом, хоть и играл отведённую роль на публику. Пока наша девочка была слаба, мы не могли втягивать её в это. Надо обладать качествами леди Франчески, чтобы без зазрения совести выгрызать себе путь в будущее, которое становилось все мрачнее и мрачнее. И все же, от судьбы никто не может убежать и теперь нам придётся не только за себя сражаться… Но и уберечь её от всех бед этого тёмного и кровожадного мира.
Ночной воздух проник глубоко в лёгкие и я задышал равномернее, спокойнее, как-то безразлично. Мелодичный свист эхом терялся в полупустом пространстве офиса. Я ненавидел захламлённость, любил минимализм, граничащий с аскетизмом. И даже в этом придерживался каких-то своих принципов, над которыми отец постоянно посмеивался и говорил, что я пошёл в прабабку-цыганку, а не в Трупниковых. Я стянул с себя пиджак и отбросил в сторону галстук, который напоминал удавку. Пошарив по карманам, достал пачку сигарет, и губами вытянул одну. Вкус предвкушения смешивался в лёгких с дымом яблочных сигарет. Это было правильно… Привычно…
Он позволял расслабиться, остудить голову. Сигарета между пальцев успокаивала и напоминала о том, что мы все невечные. Лишь простые пережитки, которым суждено так же сгореть в лёгкой дымке с привкусом зелёных яблок. Я стряхнул прогоревший пепел на самую простую, дешёвую пепельницу. Она была чем-то символичным. Нужным… Тем, что давало мне способность дышать полной грудью. Я купил её когда-то давно. Словно в прошлой жизни. Хотя, тогда мне было лишь двадцать один. Чуть больше шести лет прошла, а кажется целая вечность.
Отец ни орал, ни говорил, что придурок и что гублю своё здоровье. Он просто пожал плечами и сказал, что если сигареты меня успокаивают, то это лучше, чем колеса или наркота. Медицина в наше время творит чудеса, от никотина в крови не остаётся и следа. Одно зелье и нет зависимости. Так что это мой выбор и моя жизнь. Я сам должен совершать ошибки и преодолевать их. Не висеть у него на шее и отвечать за свои поступки. Сперва я думал, что это из-за смерти матери, а потом понял… Хотя, ни черта я не понял! Отец даже спустя столько времени работы плечом к плечу, оставался для меня самой главной загадкой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Затушив сигарету о пепельницу, я с раздражением наблюдал за тем, как медленно тух красный огонёк вливаясь в звуки хриплых болезненных стонов, пробивавшихся сквозь заклеенный скотчем ртов. Применять магию, было кощунством, точнее слишком большой честью, для такого ничтожества. Да и вряд ли бы Готьер остался спокойным, если бы не слышал, хоть каких-то признаков раскаяния со стороны придурка, возомнившего себя, едва ли не пупом земли.
Подвешенные тела покачивалось из стороны в сторону в болезненных судорогах. Мужчина хрипел и пытался удержать баланс. Но пять часов в таком положение могли сломать кого угодно. Мы терпеливы, мы знали, как сделать так, чтобы жертва была сговорчивой, сама шла на контакт и предлагала в обмен на своею жизнь все, что хранилось в голове. Рожи будущего трупа покраснела от натуги и желания освободиться и сбежать, куда глаза глядят, лишь бы подальше от нас. Саша лишь тихо хмыкнул, развалившись в моем кресле, находя всю эту ситуацию забавным. Чёртовы выродки даже не представляли, на что подписались. Тронули нашу принцессу… Вообще страх потеряли!
Я присел на край собственного рабочего стола и внимательным взглядом впился в очередного неудачника, которому не поздоровилось перейти мне дорогу. Наклоняет голову, чтобы взглянуть в красные капилляры белков, расползающихся сеточкой даже в синих зрачках, я жёстко усмехнулся. Мужчина передо мной щурился и сжимал губы от страха и паники. Каждый присутствующий чётко и ясно понимал, что обратной дороги в этом мареве дурмана просто нет. То ли от страха, то ли от обречённости, он тоненько поскуливал и пытался вырвать руки из плена цепей.
— Я очень не люблю, — вскинув голову пробормотал я, — когда меня отрывают от ужина с коллегами, ещё и на глазах у толпы журналистов. Кто вас послали, ублюдок? Лучше начинай говорить, иначе тебе очень не понравится, что с тобой проделают.
— Уммм, — попытался докричаться до нас, но с заклеенным ртом, у него ничего не вышло.
— Ваш Господин уже на другом конце земли, прячется, как крыса, — протянул Готьер, — не захотел рать ответственность на себя и спихнул все на вас. Значит, ответы мы получим любой ценой и лучше тебе начать отвечать на заданные вопросы, прямо сейчас. Если не хочешь закончить жизнь в сточной канаве, неопознанным трупом.
— Надеюсь, ты готов быть послушным мальчиком, — щелчком пальцев отодрал скотч от его лица и услышал сдавленный хрип от ломающихся запястий.
— Сдохните! — мужчина выплюнул сгусток крови прямо на рабочий стол.
— Эффекта нет, — как-то предвкушающее протянул Саша, — как думаешь, уже можем приступать к полноценной игре? Или стоит ещё пару минут подождать, вдруг станет сговорчивее?
— Думаю, ему уже ничего не поможет, — растянув губы в кривой улыбке, тяну я.
Я медленно перевёл взгляд на лакированную поверхность стола, с презрением рассматривая красный от крови плевок. И это почему-то заводит. Вид трепыхающейся и сопротивляющейся жертвы, которая надеется все ещё выбраться из ловушки. Он такой наивный, не понимает, что нас двое и мы никогда бы не упустили шанса узнать нужную нам информацию. К тому же, нынешняя ситуация омрачалась ещё и тем, что эти уроды протянули свои мерзкие ручонки туда, куда не следовала. Посмели очернить образ нашей прекрасной девочки.
Я распрямил плечи, хрустнул шеей, растягивал удовольствие, наслаждаясь моментом паники в синих глазах того идиота, который свято был уверен, что сможет сбежать. От любого другого да, но не от Готьера. После смерти отца, у Александра окончательно сорвало тормоза. И он едва ли не рвал этот мир на ошмётки, чтобы узнать, кто же это сотворил. И помоги боже, тому идиоту, если он все ещё жив, избежать встречи с моим приятелем. Щёлкнув фалангами, всмотрелся в побелевшие от паники скулы и заалевшую шею мужчины. Я любил этот звук. Хруст ломающихся костей и вывернутых суставов. Звук боли, которую ничем не заглушить. Агонии…