Статья I утверждает ценность гармонии в обществе и предостерегает против чрезмерной приверженности сословным интересам. «[При] согласии в верхах и дружелюбии в низах, [при] согласованности в обсуждениях дела пойдут естественным порядком, и какие [тогда] дела не осуществятся?» Все это предписывает конфуцианская доктрина.
Статья II предписывает почитание Трех Сокровищ (но не языческих символов императорского дома, как можно было предположить; это чисто буддийские ценности: Будда, священный закон дхармы и сангха — монашеская община). Но регент ни единым словом не возражает против существующего почитания богов синто, не требует ликвидации прежней религии. В ином случае этого просто не поняли бы.
Статья III дает очерк китайской теории верховной власти с иерархией, основанной на повиновении: («Государь — [это] небо; вассалы — земля… Поэтому, если государь изрекает, то вассалы должны внимать»).
Статья IV поясняет, согласно вес той же китайской концепции правления, что если долг нижестоящих — повиновение, то долг вышестоящих — соблюдение этикета. («Если высшие не соблюдают ритуала, то среди низших нет порядка. Если низшие не соблюдают ритуала, то непременно возникают преступления»). Здесь под этикетом подразумевается «церемониал», кодекс поведения, изложенный в «Книге ритуалов».
Статья V предостерегает против чревоугодия и жадности и адресована в первую очередь тем, кто должен разбирать тяжбы. Она требует правосудия для нижестоящих. «Ведь жалоб простого народа за один день [накапливается] до тысячи. В последнее время лица, разбирающие жалобы, сделали обычаем извлекать из этого [личную] выгоду и выслушивать заявления после получения взятки. Поэтому-то жалоба имущего человека подобна камню, брошенному в воду, а жалоба бедняка подобна воде, политой на камень. Из-за этого бедный народ не знает пристанища». (И вот в этом отношении документ Сётоку Тайси выглядит современным и сейчас, в XXI веке, притом далеко не только для Японии).
Статья VI направлена против льстецов и низкопоклонников. «Наказание зла и поощрение добра — хорошее древнее правило. Льстецы и обманщики — острое орудие для подрыва государства; [они] — остроконечный меч, разящий народ….Подобные люди всегда неверны государю и немилосердны к народу». (Еще одна мысль регента, никоим образом не устаревшая и в нынешние времена).
Статья VII обращена против протекционизма на государственной службе и предписывает назначать на должности по заслугам. («Когда умного человека назначают на должность, тотчас же слышатся похвалы. Когда же беспринципный человек занимает должность, то многочисленны беспорядки»).
Статья VIII требует усердной работы от чиновников. («Сановники и чиновники! Приходите раньше на службу и позднее уходите. Государственные дела не допускают нерадивости. Даже за весь день трудно [их] завершить»). Возможно, сам регент подавал в этом пример.
Статья IX говорит о необходимости доверия между нижестоящими и высокопоставленными лицами. («Доверие есть основа справедливости….Добро и зло, успех и неуспех, безусловно, зиждутся на доверии»).
Статья X осуждает гнев. («Не сердитесь на других за то, что они не такие, [как вы], каждого [человека] есть сердце, а у каждого сердца есть [свои] наклонности. Если он нрав, то я неправ. Если я прав, то он неправ. Я не обязательно мудрец, а он не обязательно глупец. Оба [мы] только обыкновенные люди. Кто может точно определить меру правильного и неправильного?»)
Статья XI учит высших чиновников важности вознаграждения за заслуги и наказания ошибок. («Временами награды [дают] не по заслугам, а наказания — не по вине. Сановники, ведающие государственными делами! Выявляйте заслуживающих как награды, так и наказания»).
Статья XII гласит: «Государевы контролеры провинций и наместники провинций! Не облагайте простой народ излишними налогами. В стране нет двух государей; у народа нет двух господ. Государь есть господин народа всей страны. Назначенные [им] чиновники все суть вассалы государя; почему же [они], наряду с казной, осмеливаются незаконно облагать [своими] налогами простой народ…»
Статья XIII направлена против пренебрежения официальной службой. «Все назначенные [государем] чиновники должны одинаково хорошо исполнять [свои] служебные обязанности». (Более чем просто разумная идея! Остается только пожалеть, что со времен регента Умаядо ни в одной стране она полностью так и не воплотилась…)
Статья XIV осуждает зависть.
Статья XV подтверждает статью I: «Отвернуться от личного и повернуться к государственному есть [истинный] путь вассалов….Взаимное согласие высших и низших есть дух и данной статьи».
Статья XVI — инструкция о сезонах общественных работ. («Привлекать народ [к выполнению трудовой повинности] в соответствующее время года есть древнее хорошее правило; поэтому народ должно использовать в зимние месяцы, когда [у него] свободное время. С весны до осени, в сезон обработки полей и шелковицы, народ трогать нельзя. Если не обрабатывать полей, то чем же питаться? Если не обрабатывать шелковицу, то во что же одеваться?»)
Статья XVII предписывает чиновникам советоваться между собой по важным вопросам. («Если же рассматривать важные дела единолично, то допустимы сомнения в наличии ошибки; а при согласовании со всеми [ваши] суждения могут получить надежное обоснование»).
Как видим, и в те времена в Японии было принято коллегиально решать наиболее серьезные проблемы. Но это ни в коем случае не парламентская демократия.
Иными словами, закон Сётоку Тайси закрепляет централизацию власти в стране, за что уже более полувека боролся клан Сога.
Конечно, это не конституция, даже не те дворянские «кондиции», за которые шла столь кровавая борьба в России в эпоху Анны Иоанновны. Но по сравнению с тем, что оставили предыдущие правления (хотя бы тот же Бурэцу), семнадцать коротких статей выглядят просто революционно. Закон Умаядо (Сётоку Тайси) — моральные предписания для высшего класса общества. Первое, на что он делает акцент — это нормы этики, причем вполне понятные в любом обществе. Стиль законодательства регента Умаядо порой очень близок к Книге Притчей царя Соломона. Это, конечно, не означает какого-то влияния, но подчеркивает: мысль человеческая развивается, в основном, одинаково.
Новые идеалы, как ни странно, помогли не погибнуть и японскому язычеству — синтоизму. К тому времени он уже находился на пути, на который неизбежно скатываются языческие религиозные системы, даже столь развитые, как в Римской Империи. Это путь упадка.
Развитой этики в тогдашнем синтоизме не было, зато суеверий оказалось более чем достаточно. Жертвы богам становились понемногу платой жрецам и чиновникам. Очищение подменялось наказанием.
Примерно со столь же потребительским интересом отнеслись поначалу и к буддизму. К примеру, император Ёмэй решил стать буддистом, лишь когда тяжело заболел. Да и знаменитый Сога Умако обратился к Будде, рассчитывая на излечение.
Но буддийская этика постепенно нашла себе дорогу к сердцам японцев. Со временем механическое чтение сутр сменилось пониманием их основы.
И синтоизму, чтобы выжить, пришлось «догонять» конкурента. Мало того, со временем обе религии стали опорами друг для друга.
Конечно, можно посчитать семнадцать статей регента Умаядо всего лишь благочестивыми рассуждениями. Но до той поры, вероятно, не было практически ничего: ни продуманной системы правления, ни инструкций для государственных чиновников.
Регент не ограничился лишь этим законодательным уложением. Его стараниями был введен и табель о рангах, сменивший наследственную систему назначений.
Так что это буддийско-конфуцианское законодательство можно считать огромным прогрессом для Японии. Впервые прописаны права и обязанности вышестоящих и нижестоящих и по отношению друг к другу, и по отношению к государству (императору).
Главной для Сётоку Тайси стала не обрядовая, а морально-философская сторона буддизма. В этом он тоже был практически первым в стране. Но и национальная религия (сам термин «синто» появился незадолго до этого, при императоре Ёмэе) не отбрасывалась. Регенту приписывается известный афоризм: «Буддизм — ветви на дереве синто, а конфуцианство — листва на этих ветвях».
Император отныне представляет все кланы, это «государь всех японцев». Теперь автономность наиболее знатных родов сильно урезалась. Правитель становился верховным арбитром в межклановых спорах (в том числе — по делам, связанным с наследованием).
Но все это основано и на японских традициях. Императорская династия держалась, скорее всего, не потому, что была наиболее сильной. Просто узурпация власти каким-либо кланом противоречила бы интересам прочих. Поэтому было гораздо удобнее контролировать царствующую семью (и не забывать связывать свой клан узами родства с императорским домом). Так поступали Cora, так продолжалось и после них.