Читать интересную книгу Взрыв у моря - Анатолий Мошковский

— Уходи… Я приказываю!

Калугин остановился, посмотрел ему в лицо и… побежал от него. Опять остановился, обернулся. И побежал дальше.

Все, кто уцелел, выскочили из ворот нефтебазы и, на ходу отстреливаясь, стали уходить в сторону моря, а кое-кто, как успел заметить Калугин, к той тропе, по которой привел их сюда Петя Кузьмин. Во тьме, разорванной вспышками выстрелов и огнем ракет, трудно было понять, кто жив, кто ранен, кто погиб. Нигде не было видно и радиста. Убит? Успел ли что-нибудь передать в базу по своей рации? И Рыжухина нигде не было видно. Только лейтенант Горохов с пистолетом в руке и еще человек пятнадцать моряков — некоторые были наспех перебинтованы — отходили к морю. Кого-то несли, кто-то громко стонал.

И здесь из-под ног Калугина ушла земля, его швырнуло в сторону. Земля, казалось, развалилась надвое, и он стремительно полетел в образовавшуюся трещину. И глаза его ослепли от ярчайшего огня, на мгновение смахнувшего ночь…

Глава 25. ДЕЛЬФИНИЙ МЫС

— Остановитесь, пожалуйста, здесь, — попросила пассажирка неподалеку от морского порта в Кипарисах. И не успел Калугин сунуть в карман ее деньги, как с двух сторон его окружили горластые небритые мужчины в огромных кепках с длинными козырьками. С криками: «Шеф, привет!» — они стали решительно открывать дверцы машины. Калугин все еще был так погружен в прошлое, что резкие голоса их оглушили его, ошарашили, а их неожиданное появление показалось нападением.

— Куда вам? — спросил Калугин. — И нельзя ль повежливей.

— Ты что, забыл нас? — затараторили они, перебивая друг друга и выразительно глядя ему в глаза. — На рынок…

«Ах, это же те самые, — сразу вспомнил Калугин. — Из Сухуми или Батуми пришел теплоход…»

Несколько раз возил он их от Кипарисского порта и аэропорта к рынку, до отказа набивая багажник машины тяжелыми, ароматными корзинками и ящиками. Они заранее суют десятку и пакет с клубникой — «жене на угощение». Калугину во что бы то ни стало захотелось вдруг сбить с них наглость. Чтоб не думали, что все можно купить.

— С товаром? — спокойно спросил Калугин. — Покажите? Ага, корзины текут… Не возьму, не могу пачкать машину.

— Что такое?! — возмутился пожилой. — Что за ерунда! Где текут? Что за фокусы?

— Прошу отойти от машины! — Калугин с силой захлопнул открытую кем-то из торгашей дверцу, резко дал газ, и они в испуге отскочили от такси. Слыша сзади их угрожающие голоса, Калугин погнал машину к центру города. И в его уши опять вошел тот гулкий, чудовищный, давящий на барабанные перепонки грохот взрыва…

…Первым, о ком подумал он, когда вскочил на ноги, сбитый воздушной волной, был Костя. Видно, поджег шнур возле самого бака. В том месте, где была нефтебаза, полыхал пожар. Горючее после взрыва широко разлилось, и все вокруг пылало, распространяя нестерпимо душный жар. Кривые, раздуваемые ветром языки огня лизали тучи, тянулись все выше и, окутанные черным жирным дымом и гарью, ширились, стараясь сжечь, испепелить все, что было вокруг. Пользуясь замешательством врага, оставшиеся в живых десантники прорвались к морю. В небо, как и было условлено, взлетели три зеленых ракеты, означавшие, что катер должен подойти сюда, чтоб взять на борт моряков.

Однако противник уже очухался от взрыва и обрушил на берег не только пулеметный, но и минометный и даже орудийный огонь. Десятки осветительных ракет, разбрасывая искры, на парашютах висели над головой. Одна группа наткнулась на минное поле — в небо взметнулась галька и черная земля. Кое-кто упал замертво. Раненые не могли встать и ползли к морю, кто был в силах помочь, тащили их. Враг, опасаясь высадки десанта, сильно укрепил берег у нефтебазы, и морякам приходилось подлезать под колючую проволоку, рубить ее саперными лопатками и прятаться от прямого пулеметного огня за буграми и рельсами.

— Калугин, на прикрытие! — крикнул лейтенант Горохов, и он, полуоглушенный и закопченный, но, кажется, до сих пор не раненный, вместе с лейтенантом и двумя другими моряками бил из автомата, прикрывая посадку на катер раненых — на их неустрашимый, их верный СК. Ранены были почти все. Они помогали друг другу подползти к берегу — там, очевидно, не были заложены мины, помогали удержаться на ногах от ударов волн и взобраться на борт катера, едва заметного в белых гребнях.

Калугин с моряками вел огонь по вражеским цепям, которые приближались к ним; вжавшись в гальку, спрятав голову за небольшой валунок, бил из автомата и медленно отползал к воде. Это был… Да, это был их плацдарм, маленький, крошечный, каменистый, насквозь простреливаемый плацдарм, и от того, удержат ли они его еще пять минут, зависела жизнь раненых, их товарищей, их друзей, их братьев…

Больше Калугин ничего не помнил.

Неподалеку от него разорвался снаряд, его контузило и отбросило воздушной волной. Очнулся он через какое-то время и увидел над собой багровое зарево. Оно тяжело колыхалось над ним и, казалось, обдавало жаром. Он лежал навзничь, и до него глухо, точно уши заложило, доносился треск автоматов и возбужденные крики немцев.

Калугин повернулся на бок и посмотрел на море. Вскидывая столбы воды, там рвались снаряды. Враг старался попасть в суденышко, которое отходило все дальше и дальше от берега. И тогда он понял: все…

Немецкая цепь, строча из автоматов и подбадривая себя криками, приближалась к берегу. Калугин пополз к воде, волоча за собой пустой автомат: так и не выпустил из рук, когда его отбросила взрывная волна. Его охлестнуло холодом, и от этого стало легче. А может, и контузило не сильно. Чтоб освободить руки, надел автомат на шею и нырнул. Волной сорвало бескозырку. Калугин успел схватить ее, сунул за борт бушлата и поплыл вдоль берега подальше от этой орущей и строчащей черной цепи, от этого пожара. Он вдруг ощутил необычайный прилив сил и, скрываясь в гребнях и потемках, продолжал плыть. Здесь было неглубоко, и, когда волна отходила, он касался ногами дна и шел вперед, а когда опять налетала волна, нырял под нее. Так он плыл и шел по дну с полкилометра, а может, и больше, не чувствуя усталости и холода. А когда зарево и берег, где они прикрывали посадку, удалились от него, Калугин выбрался на гальку и побежал вдоль моря.

Вдруг он увидел впереди чью-то тень, услышал окрик и снова кинулся в воду. Однако никто не догонял его, не стрелял вслед. Все равно выходить на берег было опасно, и он брел по воде, каждую секунду готовый броситься в нее. Там, над городом, по-прежнему полыхало зарево, а здесь было темно, хоть глаза выколи. Калугин шел очень долго и наконец увидел перед собой на фоне чуть посветлевшего неба выдающийся далеко в море черный мыс.

Близился рассвет, и нужно было где-то укрыться, где-то здесь — подальше от города. Калугин в потемках пошел вдоль мыса, пошел почти на ощупь, вытянув вперед одну руку, чтобы не упасть. Он шел по береговой кромке, потом по узкому карнизу отвесной скалы. Он приближался к острию мыса, когда скала под его ногами оборвалась. Он вскрикнул и ухнул в воду. Сильный ветер, дувший здесь, и течение стали относить его в море.

Калугин заработал руками и ногами, сопротивляясь ветру и течению. Ныряя и отдуваясь, хлебая соленую воду, он пытался уцепиться руками за осклизлые камни и плиты у темного мыса. Ремень автомата нестерпимо резал шею и тянул ко дну. Захлебнувшись и погрузившись в круговерть, Калугин полубессознательно стянул через голову ремень автомата, отпустил его, вынырнул — и сразу стало легче и свободней. Но лишь на секунду. Хотя он был в ледяной, сводящей дыхание воде и еще не знал, выберется ли живой на берег, его вдруг больно уколола мысль: вот и лишился вверенного ему оружия, которое он обязан был беречь не меньше жизни и за потерю которого теперь придется отвечать по всей суровости военного времени.

Волна, неожиданно хлестнувшая сзади, приподняла Калугина вверх, бросила вперед, но не очень сильно не разбила о скалу, а отошла, а он остался висеть на' плоской шершавой плите, вцепившись руками в один край ее. Он стал карабкаться, подтянулся, лег на живот, помаленьку продвигаясь дальше, закинул одну ногу, вторую, очутился на плите и увидел перед собой узкое черное отверстие в скале. Оно оказалось входом в довольно глубокую пещеру. Калугин сунул в нее голову — в пещере было сухо и безветрено. Он влез внутрь и почувствовал такую усталость от всего пережитого, от холода, страха, боли и раскаяния — как вернется в свою часть без автомата? — что не мог больше ни о чем думать. Он привалился к каменной стене и забылся.

Проснулся он от странных, невнятных звуков, доносившихся снизу: под ним что-то тяжело и жалобно вздыхало и хлюпало. Калугин прислушался и чуть успокоился: кажется, это море… Он осторожно пополз к выходу и ощутил острую боль в правом плече. Не ранен ли?

Поморщился, но прежде чем снять толстый, намокший, сжимавший тело бушлат и оглядеть плечо, выглянул наружу. В жиденьком зыбком свете ноябрьского утра слева от него лежал серый пустынный берег с кривыми и ржавыми грядами водорослей, выброшенных штормящим морем, а еще дальше, за домиками Скалистого, на другом конце его, где была нефтебаза, все еще густо и низко стлался тяжелый черный дым…