Читать интересную книгу Сталин и евреи - Дмитрий Верхотуров

Дальше, в мае 1944 года возник квартирный вопрос. В бывшие оккупированные районы стали возвращаться евреи, которые столкнулись с тем, что им не возвращают их прежние квартиры, заселенные другими жильцами во время оккупации. По этому вопросу ЕАК направил 18 мая 1944 года письмо Молотову, а 26 мая 1944 года — Берии. Во всем этом деле поражает сама постановка вопроса. Бесспорно, требование вернуть квартиры прежним хозяевам — оно справедливое, но оно поставлено в тот момент, когда война еще идет, когда полстраны разрушено, тысячи деревень сожжены дотла, а сотни городов лежали в руинах, люди ютились в землянках и погребах на пепелище. Если возвращать квартиры в таких условиях, то что делать с прежними жильцами? Гнать их на улицу? С возвратом квартир можно было бы и повременить, учитывая исключительную тяжесть положения. И вообще, этот вопрос должен решаться с местными органами власти, сообразно имеющимся хозяйственным возможностям.

ЕАК надавил на чувствительную точку в своем письме в адрес Берии: «Оставшиеся на местах пособники Гитлера, принимавшие участие в убийствах и грабежах советских людей, боясь живых свидетелей совершенных ими злодеяний, всячески способствуют упрочению сложившегося положения»[147]. Он отреагировал незамедлительно, поскольку был большой интерес к выявлению и аресту бывших пособников оккупантов, пытавшихся скрыть свое прошлое. По обращению ЕАК была проведена проверка, и часть квартир евреям вернули. Берия охотнее и активнее других реагировал на обращения со стороны комитета, поскольку они открывали возможность выявить и схватить скрывшихся пособников гитлеровцев. Евреи могли их опознать.

Потом вход пошла тема распределения иностранной материальной помощи. В ЕАК стали поступать жалобы на то, что евреям не достается вещей из иностранных посылок. На основе этих жалоб комитет отправил Молотову очередное письмо.

Интересно то, что оно не осталось без ответа. Более того, председатель правительства распорядился провести проверку распределения иностранной помощи. Наркоматы государственного контроля УССР, БССР и РСФСР поработали скрупулезно, проверив все документы, собрав статистику, которая и была представлена Молотову 21 ноября 1944 года. Вывод был однозначен: «Проверки, произведенные по указанию НКГК СССР наркоматами Госконтроля УССР, БССР и РСФСР, показали, что, как правило, еврейское население удовлетворяется дарственным имуществом в больших масштабах, нежели остальное население». В записке приводилось несколько примеров, в том числе и такой. В пяти наркоматах и подведомственных организациях РСФСР подарки получили 2098 человек, в том числе 301 еврей, или 14,3 %. «На долю этих 14,3 % приходится наибольшее количество розданных ценных вещей», — подчеркивалось в записке[148].

Итак, справедливость восторжествовала. Выяснено, что евреям подарки достаются, да еще в большем количестве, чем остальным. Однако потраченное на решение этого вопроса время и силы сотрудников наркоматов оказались отнятыми у решения других, жгучих и животрепещущих вопросов, которые вставали повсеместно в воюющей стране.

Казалось бы, к этому вопросу можно было и не возвращаться. Тем не менее вопрос о распределении иностранной помощи встал еще раз, теперь уже после войны. 28 августа 1945 года БАК направил в ЦК ВКП (б) на имя Г. М. Маленкова письмо, в котором требовал не обезличивать присылаемую из-за границы помощь. Под этим понималось, чтобы помощь не передавалась в общие государственные фонды, а направлялась по указанным адресам. В сборнике приводится ответ начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП (б) Г. Ф. Александрова, написанный явно в сильном раздражении, насколько это возможно было в официальном документе. Александров писал: «Вопрос об отмене обезличивания присылаемых из-за рубежа дарственных материалов разрешен еще в марте с. г. 2 марта 1945 года Совнарком СССР издал распоряжение о том, что дарственные грузы, поступающие из-за границы с указанием конкретного объекта назначения, должны доставляться адресатам».

Дальше — интереснее. «Т. Михоэлс и Фефер знают о данном постановлении СНК СССР и беседовали поэтому вопросу с тт. Крутиковым (Наркомвнешторг) и Власовым (зам. Председателя Госплана СССР и председатель Комиссии по распределению подарков из-за границы). Поскольку они вновь поднимают этот вопрос, то остается сделать вывод, что они хотят добиться того, чтобы еврейские благотворительные общества за рубежом могли оказывать материальную помощь непосредственно еврейскому населению нашей страны»[149].

В завершение своего письма Александров указал, что с окончанием войны поток посылок из-за границы почти прекратился. Из этого следует, что и самого вопроса об обезличивании, по существу, не было. Посылок почти не поступало, было решение доставлять их по адресам, если таковые указывались, вопрос о распределении иностранной помощи решался на самом высоком уровне, и руководил этим делом заместитель председателя Госплана СССР. Но ЕАК пишет письма, ходит по высоким кабинетам и добивается… непонятно чего.

Остается сделать предположение, что это была форма политической деятельности, направленная на завоевание симпатии определенной части евреев, как в СССР, так и за его пределами. За счет своей близости к ЦК ВКП (б) и возможности отправлять письма в разные высокие инстанции ЕАК мог решить чьи-то конкретные проблемы, связанные с квартирой, работой или помощью, а уж дальше молва сделает все остальное. Еврейский антифашистский комитет, таким образом, не стал сам собой, а делался еврейским политическим центром, причем руками его же руководства и вполне сознательно. Побочным эффектом этой деятельности было то, что силы государственных органов в очень трудное для всей страны время отвлекались на рассмотрение писем ЕАК, часть из которых не стоила и бумаги, на которой они писались. Вот эти попытки ЕАК заниматься административной работой, что-то требовать, выбивать и выколачивать были одной из веских причин ликвидации этого комитета. Это было «пятое колесо» в структуре государственных органов, которое только мешало остальным.

Еврейский антифашистский комитет: советский или несоветский?

Если бы дело касалось только этого и ограничивалось только отвлечением тт. Молотова, Маленкова, Александрова, Крутикова и других высокопоставленных товарищей от исполнения их прямых обязанностей, то с ЕАК вряд ли произошло бы что-то серьезное. Скорее всего, там однажды устроили бы партийную проверку и чистку, заменили руководство, после чего комитет продолжал бы существовать и дальше.

Но комитет почти с самого начала своего существования пытался вмешиваться в большую политику, не имея на то соответствующих полномочий. Политическая подоплека, по всей видимости, была и у первой попытки создания Еврейского антифашистского комитета, связанной с двумя бывшими польскими гражданами, Герш-Вольфом Эрлихом и Виктором Альтером. Первоначально они были создателями первой антигитлеровской еврейской организации в Польше, из числа членов Бунда, который в Польше действовал и после 1917 года. Сам Эрлих был председателем президиума Бунда, а Апьтер — его заместителем. Хотя и их история также подается как проявление «государственного антисемитизма», тем не менее в ней много странного и недосказанного. Достаточно сказать, что в июле 1941 года их обоих приговорили к расстрелу, затем 27 августа того же года заменили приговор с расстрела на 10 лет заключения, а 12 и 13 сентября 1941 года обоих освободили и дали им заниматься бурной политической деятельностью по созданию Еврейского антифашистского комитета. Будучи уже в эвакуации в Куйбышеве, 4 декабря 1941 года они были вновь арестованы и помещены в тюрьму, где содержались в особых условиях, в частности, их именовали по номерам камер. Эрлих повесился в своей камере 14 мая 1942 года, а Апьтера расстреляли 17 февраля 1943 года[150].

Судя по всему, их считали агентами польского правительства в эмиграции, возглавляемого Владиславом Сикорским, и они таковыми были на самом деле. В Куйбышеве Эрлих и Апьтер установили связь с эвакуированным польским посольством и занимались мобилизацией польских граждан в армию генерала Владислава Андерса.

Начало войны резко изменило отношение к Польше. 30 июля 1941 года в Москве было подписано соглашение о восстановлении дипломатических отношений и взаимной помощи в борьбе с Германией, одновременно была объявлена амнистия всем польским гражданам, содержавшимся в заключении. Советский Союз начал формирование и вооружение польской армии, в которой сразу же приняли участие и зарубежные организации. В соглашении от 30 июля 1941 года было предусмотрено, что «Джойнт» будет оказывать помощь солдатам армии Андреса, евреям по национальности. Первые посылки поступили через тегеранский офис «Джойнта» в феврале 1942 года, общая сумма помощи до конца войны составила 2,2 млн долларов, из них на территории СССР было получено помощи на сумму 580 тысяч долларов. Очевидно, в этой деятельности Эрлих и Апьтер занимали не последнее место.