Таким способом Протекторат «убеждал» ирландских крестьян последовать за своими господами в изгнание, освобождая место для вновь прибывших английских переселенцев. Но здесь, как оказалось, все было не так. Этих жителей пощадили. Маре так хотелось подбежать к ним поближе, сказать, что она вернулась.
Тут была Бригид, когда-то первая красавица деревни.
Она была ровесницей Мары; будучи еще совсем молоденькими, они вместе собирали чернику, хихикая над юношами, старающимися поразить их искусством стрельбы из лука.
Но стоящая перед ней теперешняя Бригад выглядела намного старше, чем она ее помнила. Когда-то прекрасные золотистые волосы, спускающиеся до талии и бывшие предметом зависти всех девушек деревни, теперь потускнели и поредели, растрепанные пряди их свисали на впалые щеки. За ее сильно обтрепанные по краям юбки цеплялись несколько маленьких детей.
Самая младшая девочка, засунув в рот грязный, палец, со страхом и любопытством смотрела на новую хозяйку Кулхевена.
Мара опустилась на колени перед ребенком.
– Ну, здравствуй, прелестная малютка. Как тебя зовут?
Девочка посмотрела на мать, как будто ожидая подсказки.
– Это Кейтрин, – ответила Бригид, в голосе которой звучало плохо скрываемое презрение к новой английской хозяйке.
Мара с трудом сдержала слезы, навернувшиеся у нее на глазах при виде ненависти, сверкающей во взгляде своей старой подруги.
– Кэтрин, – повторила она, вставая и глядя на Бригид, – какое чудесное имя. Она ваша?
– Да, как и все остальные.
Бригид изучающим взглядом смотрела на ее лицо, как будто пытаясь что-то отыскать на нем, и на мгновение Мара испугалась было, что та узнает ее, но тут Кейтрин потянула мать за юбку и отвлекла ее внимание.
– Мама, я хочу есть.
Бригид посмотрела вниз, лицо ее смягчилось, как это часто бывает у матерей, смотрящих на своих детей, и она ласково потрепала белокурую головку дочки.
– Я знаю, дорогая, я знаю. Но сейчас я ничего не могу тебе дать.
И только теперь Мара заметила, как худа была Бригид. Она не понимала, почему не увидела этого раньше; и сейчас это подействовало на нее как пощечина. Собственно говоря, все окружающие ее люди носили на себе следы недоедания, глаза их глубоко запали, черты лица были искажены. Одежда, вернее то, что от нее осталось, выглядела так, как будто ее носили и штопали много лет подряд. Краски ее давно уже выцвели, края обтрепались, а большинство детей вынуждены были бегать босиком или были обуты в подобие башмаков, грубо скроенных из тряпок и подвязанных бечевками.
Чем больше признаков царящей здесь нищеты замечала Мара, тем сильнее вскипал в ее душе гнев. Их хижины явно нуждались в починке, соломенные крыши прохудились, стены начали осыпаться. Тот скот, который у них еще остался, – немногочисленные коровы и овцы – выглядел таким же изможденным и жалким, как и сами люди. Это было просто возмутительно. Как мог Сент-Обин позволять, чтобы крестьяне продолжали жить подобным образом? Неужели он не видит?
Неужели он настолько слеп?
Обитатели деревни просто медленно вымирали. А может быть, таков замысел Протектората? Нет, с этим что-то надо делать! Нельзя оставлять все, как есть.
Даже если бы она не была связана с этими людьми, а действительно была Арабеллой, только что прибывшей с берегов Англии, то и тогда не смогла бы не обратить внимания на ужасное положение этих людей.
Мара посмотрела на себя, и внезапно ей стало стыдно за свою нарядную одежду. Хотя ее цвета морской волны костюм для верховой езды был лишен всяческих украшений, он был новым и чистым, буфы и отложной воротник были расшиты шелковым узором в виде цветов и птиц. Жадный взгляд окружающих ее женщин говорил ей о том, что подобного они не видели никогда в жизни.
Нет, необходимо что-то сделать. И немедленно.
– Милорд…
Сент-Обин взял ее за руку, готовясь представить окружающим.
– Мои добрые подданные, я привел к вам вашу новую хозяйку. Это леди Арабелла Росс, графиня Сент-Обин. Ей не терпелось с вами познакомиться. Надеюсь, что вы примете ее здесь, в Кулхевене, так же хорошо, как и меня.
Люди, стоящие вокруг, не издали ни звука. Они просто продолжали смотреть на нее как на некое чужеродное тело, чем она, собственно говоря, для них и являлась. Внезапно Мара возненавидела себя за то, что замаскировалась под Арабеллу. Ей захотелось подбежать к ним, сбросить с себя маскировку и эту шикарную одежду, заверить их в том, что она одна из них, что она не враг, которого они в ней видят. Перед этим она думала, что сможет выдержать это. Думала, что самого по себе осознания своей подлинной личности, независимо от их реакции, будет достаточно, чтобы чувствовать себя спокойно. Но после того как Мара увидела в глазах этих людей отвращение и ненависть к тому, представителем чего, по их мнению, она является, она почувствовала, что больше не может этого выдержать.
Чтобы сдержать слезы, подступающие все ближе и ближе по мере того, как длилось это гробовое молчание, Маре пришлось, закусить губу. Но Сент-Обин, вероятно, заметил, что она вот-вот разрыдается, потому что взял се за руку:
– Может быть, нам лучше уйти?
И он было уже направился к лошадям.
Внезапно где-то совсем рядом, в толпе, раздался голос:
– Погодите!
Все, повернули головы к воскликнувшей это старой женщине и расступились, чтобы освободить проход.
Сердце Мары екнуло, и она еле сдержалась, чтобы не выдать своих чувств при виде еще более знакомого лица, которое смотрело на нее без презрения.
Но так же быстро, как Мара узнала это лицо, ее радость сменилась страхом, потому что она каким-то образом почувствовала, что эта женщина ее тоже узнала.
Глава 12
Ее имя было Садбх, и, как говорили, она была более древней, чем сама земля. Когда Мара была еще совсем ребенком и вместе с другими детьми приходила в ее крохотную хижину на краю деревушки, чтобы послушать ее истории, уже тогда она казалась совсем старой.
Она была той, кого ирландцы называют колдуньями, старой, мудрой деревенской женщиной, занимающейся приготовлением магических зелий и чародейством, чтобы держать в страхе злых духов. Она заботилась о больных , и умирающих, произносила странные кельтские заклинания и иногда могла предсказывать будущее просто по расположению чаинок в чашке.
Эдана, мать Мары, когда-то говорила ей, что семья Садбх поселилась на землях Кулхевена много столетий назад, задолго до появления здесь семьи Диспенсеров и даже до рыцаря Руперта де Калевена, в те времена, когда этой землей правил Дагда, верховный вождь кельтов. Некоторые даже заявляли, что один из предков Садбх был незаконнорожденным отпрыском Дагды, чем объясняли ее долгожнтельство и предписываемую ей магическую силу.