Доктор искоса взглянул на бывшую любовь. Да уж, шутить она никогда не умела.
– Ничем помочь не могу, – вздохнул Чухин и отставил чашку, – не по адресу ты!
– Когда кому что надо, так адрес не твой, – фыркнула Маня, – совсем не изменился. Хоть бы приехал сына навестить, ан нет, рылом мы не вышли!
Доктор заёрзал на месте. В прихожей вдруг что-то упало, раздался скрип, треск и какое-то шлёпанье и цоканье. В дверь кухни просунулась невероятное существо ростом с немецкую овчарку. Чухин с трудом признал в ней огромную белую мышь.
– Ты свои пузырьки оставил, а я их в дело пустила, зачем добру пропадать, – с вызовом сказала Маня, – укольчики делала. Как-никак медтехникум за плечами. Ветеринар наш сказал, что это побочный эффект!
Мышища тем временем приблизилась, встала на задние конечности и требовательно вытянула переднюю лапу с нежно-розовыми пальцами, на которых неприятно загибались острые когти. Её пасть приоткрылась в мерзкой ухмылке, обнажив острые зубы. Красные глаза вспыхнули и отразились в мозгу доктора аварийными сигналами.
– Алименты просит, – вздохнула Маня, – любит нашего сыночка, сил нет. Животное, а понимает.
Когда Маня, затолкав купюры в бюстгальтер и с трудом запихнув в чемодан недовольно ворчащее чудовище, удалилась из жизни доктора, Чухин полез в бар, дрожащими руками нашарил бутылку и плеснул себе полстакана виски.
Спустя пару часов в дверь снова позвонили. Доктор нервно вздрогнул. Но, очевидно, выпитое залпом спиртное продолжало действовать. Александр Витальевич решительно направился в прихожую и загремел замками.
– Салям, Искандер! – робко прошелестело с лестницы.
– Вы кто? – заморгал Чухин, пытаясь разглядеть нового посетителя, вернее, посетительницу. Маленькая фигурка, с ног до головы закутанная в чёрное, шагнула на порог, на доктора скорбно уставились большие миндалевидные глаза.
– Привет тебе из Сарак-тепе! – глухо донеслось из прикрытого материей рта. – Помнишь, на практике…
Доктор напряг память: огромные звёзды, глинобитные дома, равнодушные овцы, важно вышагивающие по скудной земле верблюды. Да, была там какая-то девушка с длинными чёрными косами.
– Мунаввар? – удивился он.
– Да, да, Мунаввар из ветеринарки, – женщина завозилась под балахоном, – помнишь, как к нам верблюдов лечиться водили?
Она тихо засмеялась, глаза весело сощурились.
– Ты такой смелый был, такой фантазёр!
– Верблюдов, говоришь? – спросил Чухин и вытянул шею. На лестнице было пусто, да и подозрительного багажа рядом с Мунаввар не наблюдалось.
– Не бойся, я давно замужем, в Москве проездом, зашла вот посмотреть, – Мунаввар хихикнула, – чувствую, один ты, до сих пор один. Рубашка мятая, на вешалке пыль… И спросить хотела по поводу тех лекарств. Помнишь, ты оставил? Так такие побочные эффекты выявились! Верблюды в нашем хозяйстве очень…
– А где верблюды? – перебил её Чухин, почуяв недоброе. – Ты им тоже мои укольчики делала?
Мунаввар уставилась на доктора непонимающим взглядом.
– Ты что? Какие укольчики?
– Ты про верблюдов намекнула, – гнул свою линию Чухин, – они у тебя, наверное, ростом с дом, если у Мани мыши – с собаку! Вы что, сговорились с ней?
– Пойду я, – пробормотала Мунаввар. Она подхватила подол платья и, затравленно озираясь, поспешила прочь.
– Господи! – выдохнул Александр Витальевич.
Он хотел кинуться за женщиной и объяснить своё странное поведение, но побоялся, что Мунаввар испугается ещё больше. Нет, пусть лучше считает его психом. И теперь она уж точно не приедет!
Чухин подошёл к окну и отогнул штору. По двору прохаживался золотисто-коричневый упитанный верблюд. Тёмная фигурка выбежала из подъезда. Верблюд поджал ноги и солидно присел на колени. Мунаввар взобралась на него и, устроившись в седле, что-то крикнула. Верблюд расправил пушистые крылья и взмыл в небо.
Мунаввар постепенно успокаивалась. Укольчики! Надо же придумать такое! Ради дурацких экспериментов мучить почём зря бедных животных! Она ласково погладила тёплую шею своего любимца. Жаль, жаль, что Искандер так плох. А ведь она хотела всего-навсего спросить, не даст ли старый знакомый хотя бы пару пузырьков!
Содержимое его склянок, смешанное с бараньим жиром и травками старой Надир-апы, способствовало невиданно густому росту верблюжьей шерсти.
Праздник на чужбине
Старик молча попыхивал самокруткой, старуха вертела в узловатых пальцах зелёную купюру. Длинноволосый Джон в надетой задом наперёд бейсболке вздохнул и закрыл бумажник.
– Это йест последни прайс!
– По сусекам скребла! – надрывно произнесла бабка и вытерла глаза домотканым полотенцем.
– А кто суп из топора стрескал? Две тарелки. Полнёхоньки, – тихо, но явственно произнес дед, отставной военный. – Мы к нему со всей душой, а он…
Джон колебался. Он думал об ипотеке, о колледже для будущих детей, о захлестнувшем Америку кризисе. Но любовь к русской культуре победила.
– Ол райт, – сказал он и достал ещё одну десятку.
Суровый таможенник проводил высокую тощую фигуру интуриста задумчивым взором. На глаза его набежала скупая мужская слеза. Заметив удивленный взгляд коллеги, офицер взял себя в руки.
– Вывозят народное достояние! – сказал он недобро. – Была б моя воля!
Колобок покидал историческую родину.
В Америке поначалу зажили хорошо. Джон и его жена Мэри сделали у себя в доме «русский уголок». Колобок, опрысканный для сохранности какой-то ядовитой гадостью типа «смерть насекомым», возлежал на вышитом украинском рушнике. Рядом на жостовском подносе красовалась розовощёкая матрешка и лежали вразброс несколько хохломских ложек. Иногда приходили хозяйские друзья, ахали, восхищались. Их дети пытались расчленить матрешку и норовили отщипнуть от Колобка корочку. Но постепенно «русский уголок» потерял прелесть новизны. Колобок заскучал. Он пробовал говорить с матрёшкой, но та молчала, лишь косилась сердито. Она понимала только по-китайски и вообще по многодетности имела много других забот. Рушник с Колобком не разговаривал из принципа, а ложки и поднос оказались контрафактом неизвестного происхождения и бубнили какую-то тарабарщину. Американские тараканы, чёрные и слишком крупные, Колобка избегали. Боялись инсектицида.
«Бежать, бежать», – думал ночами затосковавший Колобок. Ему было очень одиноко.
– Положи в «красный угол», – сказала Мэри Джону. По равнодушию, с которым она это произнесла, Колобку стало ясно, что хозяева потеряли к нему интерес и вот-вот ущемят территориально.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});