Белый начальник, поклявшийся освободить индейцев от иноземных поработителей, употребил немало усилий, чтобы подготовиться к предстоящей операции, и теперь наедине сам с собой предвкушал скорую победу, в то же время без конца взывая к милости всевышнего не оставить его своими заботами. Внезапно кто-то коснулся его плеча, и он мгновенно вернулся к действительности. Отер со лба пот и оглянулся. Колдун взирал на него хмельными глазами и зловеще ухмылялся.
— Чего тебе надо? — сухо спросил Тигровая Кошка.
— Доволен ли мною отец мой? Хорошо ли говорил Ваконда с сахемами?
— Да, — коротко ответил Тигровая Кошка, содрогнувшись от отвращения. — Ты можешь идти.
— Отец мой велик и великодушен. Когда в меня вселяется дух, я испытываю ужасные страдания.
Тигровая Кошка вынул из-за пазухи жемчужное ожерелье и швырнул его негодяю, который схватил его с радостью.
— Уходи, — сказал Тигровая Кошка, брезгливо поморщившись.
Колдун, удовлетворенный, проворно ретировался. Дон Торрибио, как и все начальники, направился к своему посту, но, отойдя на некоторое расстояние, поднял глаза к небу, чтобы попытаться по положению звезд определить, который был час.
— У меня есть в запасе время, — прошептал он и поспешил к палатке, где находилась донна Гермоса.
— Она спит и видит счастливые сны, — шептал он про себя. — Великий Боже, ты знаешь, сколь безгранична моя любовь и чем ради нее я пожертвовал. Сделай же так, чтобы она была счастлива.
Он подошел к вакеро, который курил, не сводя глаз с палатки.
— Верадо, — заговорил он с волнением, — я два раза спасал тебе жизнь, рискуя собственной. Ты это помнишь?
— Помню, — лаконично ответил вакеро.
— Сегодня я прошу тебя об услуге. Могу я положиться на тебя?
— Говорите, дон Торрибио, все, что только в человеческих силах, я сделаю для вас.
— Благодарю, мой добрый товарищ. Моя жизнь, моя душа, словом, все, что есть у меня дорогого на этом свете, все заключено в этой палатке. Я поручаю ее тебе. Поклянись, что ты будешь ее защищать до последней капли крови.
— Клянусь, дон Торрибио. Все, что находится в этой палатке, священно. Никто, ни враги, ни друг, не приблизится к ней. Я и вверенный мне отряд скорее умрем, нежели допустим оскорбления той, кого вы любите.
— Благодарю, — сказал дон Торрибио, дружески пожимая руку вакеро.
Тот опустился на колени и почтительно поцеловал полу его плаща.
Окинув тоскливым взглядом палатку, в которой, как он сказал, заключалось все самое дорогое для него, дон Торрибио поспешно удалился.
— Теперь, — сказал он, — предстоит проявить себя настоящим мужчиной.
Как только Тигровая Кошка отдал распоряжение готовиться к наступлению, начальники отправились на отведенные им рубежи, где их воины в полной боевой готовности ждали приказа.
Распластавшись на земле, индейцы в назначенный час с присущей только им ловкостью и проворством по-змеиному поползли в густой высокой траве в направлении президио. Через час они уже достигли первого рубежа оборонительных сооружений мексиканцев.
Индейцы так искусно проделали эту операцию, ни единым звуком не нарушив ночной тишины, что со стороны могло показаться, будто лагерь спит безмятежным сном.
Однако за несколько минут до того, как Тигровая Кошка отдал сахемам приказ о наступлении, некий человек в индейском костюме ускользнул из лагеря и ползком направился к президио.
У первого же рубежа укреплений его уже ждал товарищ, чутко вслушивающийся в ночную темноту.
— Ну что, Эстебан?
— Через час начнется атака на президио, майор.
— Как они намерены действовать?
— Приступом. Индейцы торопятся, боясь быть отравленными.
— Что делать?
— Умереть! — решительно ответил Эстебан.
— Прекрасный совет, нечего сказать. Умереть мы всегда успеем.
— Можно попытаться предпринять кое-что еще.
— Что именно, говори ради Бога!
— Все сделано, как мы условились?
— Да. Но что ты имеешь в виду?
— Дайте мне двадцать пять надежных вакеро.
— Бери, но что ты намерен предпринять?
— Предоставьте это мне, майор. За успех операции я не ручаюсь, потому что краснокожих демонов, что мух, но могу вас заверить, что их ряды существенно поредеют.
— Это в любом случае повредить не может, но как быть с женщинами и детьми?
— Женщин и детей, майор, я успел всех поместить в асиенду Лас-Нориас.
— Слава Богу! Мы можем драться как львы, дорогие нам люди находятся в безопасности.
— Временно, — глухо пробормотал дон Эстебан
— Что ты этим хочешь сказать? Чего еще ты опасаешься?
— Когда индейцы возьмут президио, они совершат набег и на асиенду.
— Глупости, Эстебан, — улыбнулся майор, — а донна Гермоса?
— Да, конечно, — весело воскликнул Эстебан. — Я совсем забыл о донне Гермосе.
— Больше у тебя нет ко мне вопросов?
— Вот только еще одно.
— Говори, да поскорее, время не терпит.
— Сигналом к атаке будет троекратный крик уруби, повторенный через равные промежутки времени.
— Хорошо, я буду иметь это в виду, скорее всего они начнут атаку на рассвете.
Майор и Эстебан разошлись в разные стороны, чтобы, переходя от поста к посту, предупредить защитников президио о предстоящей атаке индейцев.
Накануне майор Барнум собрал жителей президио и со всей откровенностью обрисовал сложившуюся ситуацию в городе. Он подробно изложил разработанный им план боевой операции. В заключение объявил, что лодки, причаленные под крепостью, готовы принять женщин, детей и стариков, и всех тех, кто по той или иной причине не пожелает участвовать в защите города. С наступлением ночи лодки отправятся в асиенду Лас-Нориас, где всем прибывшим будет оказано гостеприимство.
К чести жителей президио, не пожелали остаться в городе лишь очень немногие из числа мужчин, способных держать оружие. Все оставшиеся были полны решимости стоять до конца.
Когда им объявили о предстоящей атаке апачей, они деловито заняли свои места за баррикадами и, превратившись в слух, стали ждать приказа стрелять по врагу.
Минул час, на позициях по-прежнему было спокойно. Мексиканцы уже стали думать, что дело кончится ложной тревогой, как это случалось уже не раз.
Вдруг среди ночной тишины, подобно вестнику смерти, прозвучал зловещий крик уруби. И вскоре повторился снова, вселяя отчаяние и страх в души защитников президио.
В третий раз крик уруби был особенно зловещим, и едва он успел смолкнуть, как индейцы с громкими криками устремились на окопы. Мексиканцы не были застигнуты врасплох и сражались мужественно, с отчаянием обреченных.