Читать интересную книгу Небесный летающий Китай (сборник) - Алексей Смирнов

– Не испытывай судьбу! – взмолился он. – Хотя бы не трогай свое чертово кресло!

Гвидо вращался, не обращая на него ни малейшего внимания, а Бруно наяривал на похвате и сокращался в нелепых телодвижениях.

Застолье притихло. Дядюшка был нечист на руку и вообще первостатейная сволочь. Труппа его недолюбливала. Ей не было дела до мастерства Гвидо, восхищаться которым она предоставляла зрительскому стаду, далекому от циркового искусства. Больше того – выступления ради потехи на отдыхе, среди собратьев, которые повидали всякое и ко всему привыкли, считались дурновкусием. Но в данном случае наметился конфликт с вороватым начальником, а потому насторожились все – наездники, танцовщицы, дрессировщики, жонглеры, акробаты и даже уборщик, который уже с полудня еле стоял на ногах и получил от Директора взбучку с обещанием немедленного изгнания.

Кресло резко замерло, и Бруно заскакал прочь, сбиваясь на гусиный шаг. Флора сердечно улыбалась в отблесках костра. Гвидо выхватил два кинжала за раз. Его глазные яблоки подергивались, и этого не видел никто, но знали все. Кинжалы описали две параллельные дуги и вонзились по соседству с ушами Флоры, правым и левым соответственно. А новые уж летели, и щит дрожал, тогда как Флора, не мигая, любовалась своим без пяти минут лилипутом. Рабочее вдохновение придавало Гвидо ослепительную красоту, которая была заметна только ей.

Через десять секунд все кончилось. Флора шагнула вперед из своего силуэта, и щит стал символом очередного торжества Гвидо. Он ощетинился ножами, вошедшими в дерево одинаково глубоко. Их рукоятки неслышно пели, мелко вибрируя в унисон.

Дядюшка Директор вздохнул. Гвидо припал к четвертой кружке.

– Браво, – сказал уборщик и повалился без чувств.

Флора вернулась за стол и оглянулась на силуэт. Лишенный начинки, тот выглядел довольно непривлекательно и не вполне отражал достоинства ее фигуры. Но Флора усмотрела в нем нечто большее.

– Между прочим, – заметила она, берясь за бутыль, – именно так я представляю себе моего ангела-хранителя. Очевидно, это он и есть. Он заключает меня в кокон, повторяя формы, и отводит кинжалы.

Флора унаследовала от родителя бытовой мистицизм, а потому, когда выпивала лишку, заводила речи о призраках, и Гвидо ее поколачивал. По мнению мужа, она думала слишком много – или слишком мало, что одно и то же.

Гвидо ответил ей тяжелым взглядом.

– Что ты мелешь? – прорычал он. – Какой еще ангел? Это, Флора, исключительно ловкость рук и доказательство моего мастерства. Давай, попроси Бруно! Или господина Директора. Пусть они бросят. Посмотрим, поможет ли тебе ангел.

– Глупый, – любовно бросила Флора. – Точно такого я видела в детстве. Он приходил ко мне во сне.

– А где же крылья? – спросила Эсмеральда.

– Никаких крыльев. Просто фигура. Он стоял и смотрел, а больше ничего не делал.

– Дура, – надменно процедил Гвидо. – Сказано, что нет никакого ангела.

Он выбрался из кресла и пошел собирать ножи. Разложив их по гнездам, направился к костру и вынул оттуда горелый сук. Кончик тлел, и Гвидо загасил его пальцами.

– Гвидо, – погрозил ему Дядюшка Директор. – Побереги руки!

Тот засопел и вернулся к щиту. Было высоко, но он не поленился приволочь скамеечку и даже переусердствовал суком, чрезвычайно расширив контур Флоры и превратив ее в несимпатичную тушу. Он добавил углем рога, щетину и хвост, а также копыта, свиное рыло и ослиные уши.

– Вот твой ангел!

Гвидо отшвырнул сук и запрыгнул в кресло.

– Какое уродство, – покачала головой Флора, а Бруно с гиканьем пустился вприсядку вокруг щита. Но тут засвистели ножи, и он с визгом бросился наутек.

Никто и глазом не успел моргнуть, а Гвидо уже обозначил кинжалами новую фигуру. Он, как всегда, оказался на высоте. Ножи аккуратно обсели рога, пятачок и кисточку на хвосте. Снарядов не хватило, поэтому Гвидо позаимствовал со стола четыре вилки. Больше не было, и труппа вообще предпочитала есть руками, а Дядюшка Директор поощрял это, воображая, что бытовая дикость сплачивает коллектив.

– По мне хоть ангел, хоть черт, – осклабился Гвидо и после этого утратил всякий интерес к инсталляциям.

Застолье продолжилось, приобретая все более дикие формы. Щит с нарисованным и прошитым чертом высился задником, освещенный костром. Пламя плясало, и черт переливался багровыми и черными пятнами. Дядюшку Директора увели под руки в головной фургон. Бруно валялся под кустом, подрагивая членами даже во сне. Гвидо и Флора полностью помирились – метатель ножей забрался на колени к своей мишени и присосался к ней клещом, а потом ущипнул особенно сильно, с подвывертом. В темноте взрыкивали тигры, всхрапывали лошади. Тяжело вздохнул слон. Цикады умолкли, а луна осоловела.

На следующий день Директор поднял команду ни свет, ни заря. Закаленная труппа только покряхтывала да поругивалась, задавая животным корм, проверяя крепления, настраивая инструменты и выкатывая большой барабан для привлечения публики. Актеры проводили сочувственными взглядами уборщика, который понуро шагал по дороге с узелком на плече и уже успел превратиться в далекое пятнышко. Женщину не только бородатую, но и горбатую, а также тучную, ластоногую и обладавшую всеми положенными мужскими признаками при полном отсутствии женских посадили на цепь в шатер. Она не участвовала в попойке по причине глубокой дебильности. Городок подвернулся славный. Население было охочим до зрелищ, а день наступил воскресный, и горожане вознамерились провести его в цирке весь, по несколько раз глазея на одно и то же.

Флора оттерла черта и вымыла щит. Гвидо вымылся сам, четырежды окатившись ледяной водой. Он чувствовал себя намного лучше, чем мог, и засел за станок точить ножи. Его нога весело давила педаль. Флора невольно залюбовалась. Светило солнце, пел жаворонок, и впору было писать картину, когда бы Флора умела рисовать – и тем паче, если бы она знала, что идиллия продлится не дольше полутора часов.

Когда они истекли, стоявшая у щита Флора не поняла, почему не свистит над ушами и ударяет где-то далеко. Все началось как обычно. Дядюшка Директор приветствовал ее поклоном, держа цилиндр на отлете. Шапито был набит битком. Публика сплевывала табачную слюну, харкала, перхала, глушила самогонку, свистела и поднимала детей повыше. Гвидо, свирепо скалясь и переодетый пиратом, вкатил свое кресло, вскарабкался на него, свесил ноги и нетерпеливо махнул Директору, который с похмелья немного сократил свою речь; тот поспешил, переваливаясь, как утка, и что было мочи раскрутил аппарат. Гвидо закружился волчком, уже держа остриями вверх первые кинжалы. Он словно собрался обедать, и не хватало салфетки. Дальше началось непонятное. Гвидо метнул уже восемь штук, но все они вонзались необъяснимо далеко от Флоры, и ее улыбка превратилась из счастливой в недоуменную. Ненадолго притихли и зрители. Поскольку Флора смыла черта, им было невдомек, что Гвидо по странному капризу руки выбивает его контуры. Он точно попадал не просто в места, где накануне были рога и рыло, а даже в самые те отверстия, но все они находились позорно далеко от его напарницы.

– Надувательство! – крикнул кто-то.

Флора отошла от щита и оглянулась. Мастерство Гвидо осталось неоспоримым, но было понятно лишь горстке посвященных.

На втором выступлении история повторилась. Гвидо скрежетал зубами, но лезвия упрямо садились по линии черта. В третий заход не убралось собрать и половину зала. Еще обиднее было то, что разочарованная публика озлилась не только на метателя ножей, но и на фокусника, клоуна, акробатов и даже бородатую женщину, которой поставили в упрек ее мужской пол. Флора серьезно разволновалась и в кровь искусала губу. Личность ангела теперь вызывала сомнения и у нее.

Дядюшка Директор пригласил Гвидо в административный фургон.

– Послушай, Гвидо, – сказал он мрачно, когда тот остановился у входа и выпятил грудь. – Не знаю, что на тебя нашло, но так не годится. По мне, ты давеча перебрал. А я тебе говорил! Взгляни на себя – разве ты угонишься за Носом?

Нос был слон.

– Проклятый черт, – буркнул Гвидо. – Руки сами его рисуют! Может, намалевать его снова, чтобы стало понятнее?

Дядюшка Директор покачал головой.

– Ты глуп, мой дорогой Гвидо. Публике наплевать на твою меткость. Ей нужно совершенно другое, и мне удивительно, что тебе это до сих пор невдомек.

– Чего это ей нужно другое? – подозрительно осведомился Гвидо и шмыгнул носом.

– Чуда! – воскликнул Директор. – Она томится по чудесному спасению. Рассудок подсказывает, что Флоре конец, но ты совершаешь чудо, и Флора спасается. Народ устал от суровой и безнадежной действительности.

– Что же делать, если получается черт, – возразил тот. – Такая уж, значит, у нас нынче действительность.