глухо.
– Меня зовут не Тама, – тихо говорю я. – Меня зовут…
Я все ей рассказала. Почти все. Но умолчала о том, что меня били ремнем, о гвозде в руке или об утюге. Потому что, я уверена, Маргарите было бы тяжело это слышать. Она хотела вызвать полицию. Я так испугалась, что стала умолять ее никуда не звонить, иначе меня арестуют и посадят в тюрьму. Она начала убеждать меня в обратном, но я ей не поверила. Еще я ей объяснила, что Сефана рассказала обо мне всякие ужасы моему отцу, поэтому, если я вернусь домой, меня там не примут.
И Маргарита поклялась, что ничего не скажет полиции или Межде. А мне сказала идти отдыхать, уверяя, что уборка подождет. Она показала мне на кровать, где я проспала четыре часа. Постель была такой удобной…
Маргарита разбудила меня за несколько минут до прихода Межды. Протянула купюру в десять евро и уточнила, что это мне. Я отказалась, я ведь и уборку не закончила, но она пригрозила, что рассердится, если я не возьму деньги. Тогда я положила деньги в карман. Она станет давать мне деньги каждую неделю, пока однажды я не смогу вернуться домой.
– Я хотела бы дать больше, но у меня совсем крохотная пенсия.
Я была так тронута, что опять расплакалась.
Потом приехала Межда и повезла меня убирать на фирму. Как мы и договаривались, Маргарита ничего ей не сказала, но странно посмотрела. Надеюсь, что эта толстая корова ни о чем не догадалась.
* * *
Несколько дней назад Тама слышала, как Межда разговаривает с пенсионером, который живет в квартире этажом ниже. Они беседовали на лестничной площадке, но дверь была приоткрыта, поэтому Таме удалось услышать, о чем они беседовали. Межда врала, что принимает у себя племянницу, которая приехала во Францию, чтобы полечиться от серьезного психического расстройства.
– Девочка страдает от ужасных приступов сумасшествия! Она начинает орать, и мне ее никак не успокоить! Простите за беспокойство…
Мужчина больше ни о чем не расспрашивал, просто пожелал ей терпения.
Что же касается соседей напротив, которые тенью скользили по коридору, Тама поняла, что речь идет о китайцах-нелегалах, безропотных и незаметных. О таких же рабах, как и она, которые живут ввосьмером в трехкомнатной квартире. Но они такие тихие, что их практически никогда не слышно.
То есть звать на помощь Таме некого.
Даже Изри.
В последние недели молодой человек молчит. И она не знает, заговорит ли он с ней когда-нибудь, потому что уверена, что Межда рассказывает ему о ней всякие враки. Наверное, что-то гадкое.
Когда он раз в неделю заходит проведать мать, то оставляет ей пачку денег. Он носит огромные часы, полностью золотые, и в окно Тама видела, как он садился в великолепную спортивную машину. Она еще не знает, чем Изри занимается, какая у него профессия, но, по всей видимости, он хорошо зарабатывает. Тама очень рада, что он устроился в жизни, ведь ему не всегда везло. Как-то Маргарита заговорила о бывшем муже Межды. Тот был очень грубым мужчиной, бил жену и сына. Так что Таме не составляет труда представить, что вытерпел Изри.
Деньги, которые ей дает Маргарита, Тама прячет на лоджии. Она нашла маленький мешочек, который прикрепила скотчем снизу к доске, на которой стоит стиральная машинка.
Она спрашивает себя, сколько стоит билет в Марокко, но понимает, что ей нужно много времени. Очень много. В любом случае она не знает, как сесть на самолет или на корабль, когда у тебя нет никакого удостоверения личности. И потом отец не захочет ее видеть, в этом сомневаться не приходится.
Тама закончила читать «Малыша», на это потребовалось два месяца. Маргарита дала ей еще одну книгу. Называется «Пора тайн»[4], Таме не терпится начать ее. Но она может читать только по субботам и вечером по воскресеньям, и в эти дни так устает, что сразу засыпает, Межда все-таки вернула ей оба одеяла.
У нее по-прежнему болит место ожога, хотя Маргарита и купила девочке заживляющую мазь. Тама не рассказывала ей об утюге, сказала, что обожглась, когда готовила. Но мазать кремом спину – дело непростое…
В прошлый понедельник, пока Тама убирала квартиру, Маргарита приготовила настоящий обед. Фаршированные овощи и пирог с абрикосами. Девочка столько съела, что ей было тяжело встать со стула!
Тама больше не заводит разговоров с Междой. Говорит тихо, смотрит смирно. Старается не поднимать на нее взгляд.
Подчиниться, выжить.
«Да, мадам. Нет, мадам. Конечно, мадам. Что желаете на ужин, мадам?»
Она взяла за привычку плевать в чай или кока-колу, которые приносит Межде. И в блюда, которые готовит, тоже. Это ни к чему не ведет. Но эта смехотворная месть – все, что ей остается.
44
Сегодня мадам Кара-Сантос в очень плохом настроении. Она постоянно посылает меня за водой, за едой или просит помочь сходить в туалет. На самом деле она прекрасно ходит, но постоянно боится упасть, а это риск для ребенка.
Если бы она увидела женщин из моей деревни, которые продолжают работать, когда уже почти рожают, то, думаю… не так бы капризничала!
Конечно, я ничего не говорю, делаю все, что ей хочется. И я не плюю ей ни в напитки, ни в блюда, потому что не знаю, опасно это для ребенка или нет.
Пока я надрываюсь, убирая квартиру, она, не переставая, жалуется. На прошлой неделе я стояла на четвереньках и чистила плитку в ванной, пока она удобно расположилась в кресле и перебирала квитанции. Вдруг она сказала:
– Тебе повезло, Тама.
Я в удивлении подняла голову. Мне очень хотелось услышать продолжение.
– Может быть, ты этого не понимаешь, но тебе повезло. Живешь и ни о чем не думаешь! Ни квитанций, ни налогов! На всем готовеньком. Решать ничего не нужно…
Она закончила свою тираду долгим идиотским вздохом. Я подождала, может, она добавит, что хотела бы оказаться на моем месте, но до этого она не дошла. Я спросила себя, нужно ли вообще что-нибудь на такое отвечать. Но, естественно, я не сдержалась. Я долго подбирала верные слова и потом произнесла:
– Вы совершенно правы, мадам Кара-Сантос. По счетам мне платить не надо, но это, вероятно, оттого, что я ничем не владею. Из этого следует, в общем-то, что у меня брать нечего… Представляю, как ужасно, когда за вами следит налоговая, и от всего сердца сочувствую!
Она чуть нахмурилась и с глупым видом приоткрыла рот,