неё, – рассказывала Женя, – такая… сушёная, глаза злые, голос скрипучий, ни с кем не то, что дружить, даже не разговаривала, а тогда, на День Империи, помнишь, я рассказывала тебе, – Эркин кивнул, – и вот сейчас…
Женя упиралась плечом в его грудь, и лёгкий хруст бумаги во внутреннем кармане напомнил ему о письме. Но… но…
– Женя, я, кажется, видел её. Такая… бесцветная, плоская.
– Да, верно, – кивнула Женя. – Ты видел её?
– Н-не знаю, – неуверенно ответил Эркин. – Понимаешь, я, когда в комендатуру шёл, меня остановила одна… – он запнулся, подбирая слова, и не нашёл другого кроме английского: – lady, – и снова перешёл на русский. – Она так говорила, будто бы всё знала… о нас. И дала мне письмо. Для тебя.
– Да-а? – удивилась Женя. – Интересно как. Оно у тебя с собой?
– Да.
Эркин осторожно, чтобы не помешать идущей рядом Жене, достал из внутреннего кармана куртки конверт. Женя взяла его, ни о чём не спросив, но он сам стал объяснять:
– Понимаешь, я не знаю, кто она, чего там написала. Я думал… Я боялся напоминать… про Джексонвилл…
Женя поглядела на него и улыбнулась.
– Спасибо, родной, – она поцеловала его в щёку и небрежно сунула письмо в карман пальто. – Потом прочитаю.
Раз Эркин так переживает из-за этого, то зачем его беспокоить, читая при нём. Миссис Стоун со странностями всё-таки, она что угодно могла написать.
На перекрёстке они повернули обратно. Алиса уже не бегала по обочинам, а крутилась вокруг них, висла на Эркине, требуя внимания. Они даже в салочки немного поиграли. Эркин совсем было поймал Алису, но она успела спрятаться за маму и крикнуть:
– Чур-чура! – новое узнанное уже здесь слово.
Но и Эрика она только с маминой помощью осалила: они зажали его с двух сторон, и деваться ему было некуда. Эрик хотел заплатить фант ковбойской конфетой, но до обеда мама не разрешила. И второй кон не разрешила, потому что они уже подходили к лагерю. И Алиса удовлетворилась тем, что до самых ворот гордо ехала, сидя на плече у Эрика и став такой высокой, что ужас как её далеко видно.
У ворот Эркин поставил её на землю, она взяла его и Женю за руки, и в ворота они вошли втроём, как и выходили. Солдат даже пропуска у них не спросил, только кивнул с улыбкой. Женя повела Алису умываться и переодеваться к обеду. Это надо уметь так извозиться на дороге, а если б они по полю пошли? Грязней грязи бы была. А Эркин отправился за баню, в мужской клуб. Покурить, поболтать. Делать-то больше нечего.
– Ну как, прогулял своих? – встретили его вопросом.
Эркин молча кивнул, прикуривая у стоящего рядом в общем кругу Грега.
– Гулять в праздники надо, ну, по выходным, – поучающим тоном заметил низкорослый жилистый мужчина, седая щетина заметно старила его. – А в будни это, считай, баловство.
– Хорошая погода – уже праздник, – неспешно ответил Эркин.
Его слова встретили общее одобрение.
– Ну да.
– Точно.
– Охренели дожди эти.
– Ещё, скажи, хорошо, что крыши не потекли.
– Да уж, рудничные бараки кто помнит, так…
– Хотел бы забыть, а как ноги закрутит, так и помянешь их…
– По всем их родственникам.
– И всё одно, – стоял на своём жилистый, – а баловать бабу не след.
– Где и побаловать, как не здесь, – возразил было Тихон из семейного барака, но его перебил синеглазый парень с неровным шрамом через всё лицо.
– Баловство, мужики, это совсем другое дело. Здесь не побалуешь, это точно, глаза кругом. А вот помню, баловался я с одной…
Его заглушил дружный хохот. Синеглазый стал рассказывать о своих похождениях. Рассказывал он так красочно и весело, что ему прощали явное враньё. Эркин слушал и смеялся вместе со всеми, но сам не высказывался. Хотя так и подмывало вмешаться, поправить явную несуразицу и что-то своё рассказать, но… нельзя.
Проболтали и прохохотали до обеда. Смеясь и вышучивая друг друга, пошли к столовой.
– Мороз, ты со своими?
– Как всегда он, чего спрашиваешь?
– Как всегда, – кивнул Эркин.
Да, он всегда со своими, с Женей и Алисой. И не надо ему больше ничего. И никто ему не нужен. Разве только Андрей… но думать об Андрее здесь и сейчас он не мог. Нет, это ночью, когда все спят, темно и никто не видит тебя. Смешно, на выпасе и перегоне он так же уже под одеялом мысленно разговаривал с Женей, а сейчас с Андреем. Но Женя-то живая, а Андрей… Ладно, хватит об этом. Он улыбнулся Жене и Алисе, кивнул просиявшему от его кивка Толяну. Неизбежная и бессмысленная – всем хватит и места, и еды – толкотня в дверях.
На этот раз за одним столом с ними оказались Ада и Толян, а чуть позже подсел со своим подносом Ив. Алиса и Толян затеяли было пинаться под столом ногами, но Эркин, не понимавший шуток с едой, хмуро опустил глаза, и Алиса, быстро покосившись на него, уткнулась в тарелку, а Толяна Ада пересадила. И обед прошёл чинно.
В конце обеда Эркин протянул свой хлеб Иву.
– Возьми для Приза, – сказал он по-русски.
Помедлив, Ив с улыбкой кивнул и старательно выговорил по-русски:
– Спа-си-бо.
– На здоровье, – ответил по-русски Эркин и повторил сказанное по-английски.
– Спасибо, – уже увереннее сказал Ив.
После обеда Алиса наконец устала и запросилась спать. И в барак Эркин внёс её на руках. Женя раздела и уложила её. Алиса уже так крепко спала, что даже не попросила Эркина посидеть с ней. Он помедлил в дверях, глядя на Женю.
– Ну, что же ты? – улыбнулась Женя. – Раздевайся, садись.
Эркин снял куртку, повесил её поверх пальто Жени и прошёл к её кровати, осторожно сел. Ады и Толяна не было. Ему вдруг стало некуда девать руки. А Женя взяла с тумбочки письмо и села рядом.
– Ты не знаешь, что в нём?
Эркин покачал головой.
– Нет, откуда?
– Да, конечно. Знаешь, – Женя вертела в руках исписанный с двух сторон листок, – столько всего, я даже не знаю, что и думать.
– А что? – сразу встревожился он.
– Ну, она пишет, что на следующий день, ну, как мы с Алисой уехали, появился… он… этот… называть его не хочу! Искал меня и Алису.
Эркин кивнул.
– Мне тоже говорили об этом. Он был с телохранителем. Белым.
– Да, – Женя смотрела на него расширенными глазами. – Если всё опять… Я тогда не сказала тебе, не смогла… но… но тех, что гнали меня, он посылал. Понимаешь, только я с работой и жильём устроюсь, как появляются эти,