Читать интересную книгу 7 историй для девочек - Лидия Чарская

– Браво! Браво, храбрый рыцарь! – воскликнула дама. – Браво! Я сейчас вышлю вам подмогу.

– Не стоит беспокоиться, мадам! – ответил Коконнас. – Если это вас интересует, то лучше досмотрите до конца, и вы увидите, как расправляется с гугенотами граф Аннибал де Коконнас.

В это время сын старика Меркандона почти в упор выстрелил из пистолета в Коконнаса. Коконнас упал на одно колено; дама вскрикнула, но пьемонтец встал невредим, – упав нарочно, чтобы избежать пули, которая и просверлила стену в двух футах от красивой зрительницы.

Почти одновременно из окна в жилище Меркандона раздался яростный крик, и старая женщина, узнав по белому кресту и белой перевязи, что Коконнас католик, швырнула в него цветочный горшок и попала ему в ногу выше колена.

– Прекрасно! – сказал пьемонтец. – Одна бросает мне цветы, другая – горшок к ним. Если так будет продолжаться, то разнесут из-за меня и самый дом.

– Спасибо, матушка, спасибо! – крикнул юноша.

– Валяй, жена, валяй! – крикнул старик Меркандон. – Только не задень нас!

– Подождите, подождите, месье Коконнас, – крикнула ему дама из особняка Гиза, – я прикажу стрелять из окон!

– Вот как! Да это целый женский ад, где одни женщины за меня, а другие – против! – сказал пьемонтец. – Дьявольщина! Надо кончать!

Действительно, вся обстановка сильно изменилась, и дело явно шло к развязке. Хотя Коконнас был ранен, но находился во всем расцвете своих двадцати лет, привык к боям, и три или четыре полученные им царапины не столько ослабили его, сколько обозлили. Против него остались только Меркандон и его сын – старик на седьмом десятке лет и юноша лет семнадцати, бледный и хрупкий блондин; он бросил свой разряженный, бесполезный пистолет и в трепете размахивал своей шпажонкой, наполовину короче шпаги Коконнаса; отец, вооруженный лишь кинжалом и незаряженной аркебузой, звал на помощь. В окне напротив старая женщина, мать юноши, держала в руках кусок мрамора и собиралась его сбросить. Пьемонтец, возбужденный угрожающими действиями с одной стороны и поощрениями с другой, гордый своей двойной победой, опьяненный запахом пороха и крови, озаренный отсветами горящих зданий, воодушевленный сознанием того, что бьется на глазах у женщины, казалось, занимавшей по красоте такую же высокую ступень, какую занимала в обществе, – этот Коконнас, подобно последнему из всех Горациев, ощутил в себе двойную силу и, заметив нерешительность юного противника, подскочил к нему, скрестил свою страшную окровавленную рапиру с его шпажонкой и в два приема выбил ее из руки. Тогда Меркандон постарался оттеснить пьемонтца с таким расчетом, чтобы предметы, брошенные из окна, могли попасть в него вернее. Но Коконнас неожиданным маневром обезопасил себя от двойной угрозы – от Меркандона, пытавшегося ткнуть его кинжалом, и от старухи матери, уже готовой бросить камень и раздробить врагу череп. Он схватил юного противника в охапку и, зажав в своих геркулесовых объятиях, начал подставлять его как щит под все удары.

– Помогите, помогите! – кричал юноша. – Он мне раздавит грудь! Помогите, помогите!

Голос его переходил в глухое, сдавленное хрипение.

Тогда Меркандон бросил свои угрозы и начал умолять:

– Пощадите! Пощадите, месье, он у меня единственный ребенок!

– Мой сын! Мой сын! – кричала мать. – Надежда нашей старости! Не убивайте его! Не убивайте!

– А-а, вот как! – воскликнул Коконнас и расхохотался. – Не убивать? А что он хотел сделать со мной своим пистолетом и шпагой?

– Месье, – продолжал Меркандон, умоляюще складывая руки, – у меня есть денежное обязательство, подписанное вашим отцом, – я вам верну его; у меня десять тысяч экю золотом – я их отдам вам; у меня есть семейные драгоценности – они будут ваши, только не убивайте, не убивайте!

– А у меня есть любовь, – вполголоса сказала дама из дома Гиза, – я обещаю ее вам!

Пьемонтец на одно мгновение призадумался, потом спросил юношу:

– Вы гугенот?

– Да, гугенот, – пролепетал юноша.

– Тогда – смерть! – ответил Коконнас, нахмурив брови и поднося к груди противника тонкий, узенький кинжальчик, так называемый «мизерикорд».

– Смерть! – вскрикнул старик. – Мое дитя! Мое несчастное дитя!

Послышался вопль старухи матери, проникнутый такой глубокой скорбью, что пьемонтец на минуту приостановил исполнение своего жестокого приговора.

– О герцогиня! – взмолился Меркандон, обращаясь к даме, смотревшей из особняка Гиза. – Вступитесь за нашего ребенка, а мы вас будем поминать в наших вечерних и утренних молитвах.

– Пусть он перейдет в католичество! – сказала дама из особняка Гиза.

– Я протестант, – ответил юноша.

– Тогда умри, раз тебе недорога жизнь, которую дарит тебе такая красавица!

Меркандон и его жена увидели, как молнией сверкнул страшный клинок над головой их сына.

– Сын мой, мой Оливье! Отрекись… отрекись! – взывала к нему мать.

– Отрекись, сынок! Не оставляй нас одинокими на свете, – кричал Меркандон, валяясь в ногах у Коконнаса.

– Отрекайтесь все трое! – воскликнул Коконнас. – Спасение трех душ и одной жизни за «Верую».

– Согласны! – воскликнули Меркандон и его жена.

– На колени! – приказал Коконнас. – И пусть твой сын повторяет за мной молитву слово в слово.

Отец первым встал на колени.

– Я готов, – ответил сын и тоже встал на колени.

Коконнас начал произносить латинские слова молитвы. Случайно или намеренно, но только юный Оливье встал на колени у того места, куда отлетела его шпага. Как только юноша сообразил, что может достать до нее рукой, он, повторяя слова молитвы, протянул руку к шпаге. Коконнас заметил его маневр, но не подал виду. Когда же юноша дотронулся концами пальцев до рукояти шпаги, Коконнас бросился на него, повалил на землю и со словами: «А-а! Предатель!» – вонзил ему в горло кинжал.

Юноша вскрикнул, судорожно приподнялся и упал мертвый.

– Палач! – крикнул Меркандон. – Ты убиваешь нас, чтобы украсть сто ноблей, которые нам должен.

– Честное слово, нет! – возразил Коконнас. – Я докажу…

С этими словами пьемонтец швырнул к ногам старика кошелек, который вручил ему отец, чтобы вернуть долг парижскому заимодавцу.

– И доказал! – продолжал Коконнас. – Вот ваши деньги!

– А вот твоя смерть! – крикнула мать из своего окна.

– Берегитесь! Берегитесь, месье Коконнас! – воскликнула дама из особняка Гиза.

Не успел Коконнас повернуть голову, чтобы сообразоваться с предостережением дамы и избежать грозившей опасности, как тяжелая каменная глыба прорезала со свистом воздух, плашмя упала на шляпу храбреца, сломала шпагу, а самого его свалила на мостовую, где он и распростерся, оглушенный ударом, потеряв сознание, не слыша ни крика радости, ни крика отчаяния, раздавшихся одновременно с левой и с правой стороны.

Старик, держа в руке кинжал, сейчас же кинулся к врагу, лежавшему без чувств. Но в тот же миг дверь в доме Гиза распахнулась, и Меркандон, завидев блеск шпаг и протазанов, убежал. А в это время дама, названная им герцогиней, наполовину высунулась из окна, сияя в зареве пожара страшной красотой и ослепительной игрою самоцветов и алмазов; она указывала рукой на Коконнаса, крича вышедшим из дома людям:

– Здесь, здесь! Напротив меня! Дворянин в красном колете… Да, этот, этот!..

X. Смерть, обедня или Бастилия

Как читателю уже известно, Маргарита, заперев дверь, вернулась к себе. Но когда она с трепетом входила в спальню, ей прежде всего бросилась в глаза Жийона, которая в ужасе прижалась к двери кабинета, глядя на пятна крови, разбрызганной по мебели, постели и ковру.

– Ох, мадам! – воскликнула она, увидев королеву. – Неужели он умер?

– Тише, Жийона, – ответила Маргарита строгим тоном, подчеркнувшим необходимость такого требования.

Жийона умолкла. Маргарита вынула из кошелька золоченый ключик и, отворив дверь в кабинет, указала своей приближенной на молодого человека.

Ла Моль кое-как встал и подошел к окну. Под руку ему попался маленький кинжальчик, какие в те времена носили женщины, и он схватил его, услышав, что отпирают дверь.

– Месье, не бойтесь ничего, – сказала Маргарита. – Клянусь, вы в безопасности!

Ла Моль упал на колени.

– О мадам, – воскликнул он, – вы для меня больше чем королева! Вы божество!

– Не волнуйтесь так, месье, – сказала королева, – у вас еще продолжается кровотечение… Взгляни, Жийона, как он бледен. Послушайте, куда вы ранены?

– Мадам, – говорил Ла Моль, стараясь разобраться в охватившей все тело боли и установить главные болевые точки, – помнится, что первый удар мне нанесли в плечо, а второй – в грудь, все остальные раны не стоят внимания.

– Это мы увидим, – ответила Маргарита. – Жийона, принеси мне шкатулочку с бальзамами.

Жийона вышла и тотчас вернулась, держа в одной руке шкатулочку, в другой серебряный, позолоченный кувшин с водой и кусок тонкого голландского полотна.