– А с летучими военными отрядами держите связь?
– Как же, держим. С полковником Давыдовым.
– Держите, обязательно держите! Ваш командир Потапов-Самусь – простой солдат, а Давыдов – полковник. И оба командуют отрядами. Ладят они между собой? – спросил, улыбаясь, Кутузов.
– Ладят, ваше сиятельство! Полковник лихой, но простой – русская душа!
– Впрочем, по численности ваш отряд не уступит давыдовскому. Сколько у вас в отряде человек?
– Поболе полутора тысяч.
– Петр Петрович, а сколько людей у Четвертакова? – обратился к Коновницыну Кутузов.
– За три тысячи перевалило, Михаил Илларионович.
– Вот слышишь, Галактион! Передай Самусю, что ему, гусару, негоже отставать от драгуна!
– Слушаюсь, батюшка!
– Передай всем мужикам: держать врага в страхе! Чтоб ему ни днем ни ночью не было покоя! Чтоб чувствовал, что не гостем пришел в наш дом, а разбойником, грабителем! Помогайте полковнику Давыдову расправляться с врагом. Других заданий пока не будет. Поезжай домой – путь у тебя не близкий!
– Не сумлевайтесь, ваше сиятельство. Будем истреблять врага! Счастливо оставаться! – кланяясь, ответил Галактион и вышел.
Коновницын пошел вслед за ним.
«Весь народ встал на защиту родины – русские, белорусы, украинцы… Башкиры и калмыки прислали свои полки», – думал Кутузов, глядя на разостланную перед ним карту.
Вместе с Коновницыным в избу вошел небольшой, невзрачного вида человек.
– Это из Серпуховского отряда, – доложил Коновницын.
– Ну что у вас новенького, рассказывай! – обратился к вошедшему Михаил Илларионович.
– Третьеводни ребятишки нам сказали, что французы идут на Хотунь. Мы переправились вброд через Лопасню, вышли им в тыл и ударили. Одиннадцать убили да тридцать шесть взяли в плен. Шесть повозок с лошадьми взяли.
– Ну что ж, молодцы, серпуховцы! – похвалил главнокомандующий. – Но не глядите, что осень идет. Не отлеживайтесь на печи.
– Что вы, батюшка, что вы! – замахал руками партизан. В одной руке он держал треух, из которого торчали рыжие клочья ваты.
– Неужто треух пулей прошибло? – спросил Кутузов.
– Пулей, – ответил партизан, повертывая треух во все стороны, будто видел его впервые. – Ежели б на палец пониже, то – каюк…
Коновницын записывал в тетрадку количество убитых и пленных французов. Главнокомандующий молчал, глядя на партизана. А тот стоял, переминаясь с ноги на ногу. Чувствовалось, что человек хочет что-то сказать, но не решается.
– Ну что еще, говори! – подбодрил его Михаил Илларионович.
– Не знаю, как лучше сказать, – почесал затылок партизан. – Барин наш, что в Покровском, Андрей Николаевич Ключарев, с французами заодно… У него в имении ихние кавалеристы стояли… Из дворни двое ребят хотели пристать к нам в отряд, так он узнал и грозил им всячески, говорил: не ходите, а то французы узнают, имение сожгут…
– Ах, так! – нахмурился Кутузов. – Запиши, Петр Петрович. Мы господину Ключареву это припомним!
– Спасибо, ваше сиятельство, спасибо! – поблагодарил крестьянин и заторопился к выходу.
– А какие это вон молодицы в лапоточках, откуда? – спросил Михаил Илларионович, глядя в окно.
– Из Бронниц. Привели пленных.
– Вишь они! Одна даже с карабином. А ну-ка попроси их сюда. Побеседуем с партизанками, – сказал Кутузов.
Коновницын вызвал в избу бронницких молодок. Одна – постарше – держала в руках французский карабин, а вторая – помоложе, курносая – простые русские вилы-тройчатки. Та, что помоложе, войдя в избу, смутилась – не знала, куда девать вилы…
– Не робейте, бабоньки! А ты, голубушка, не соромься, что у тебя вилы, ведь это твое оружие, не так ли? – приветливо встретил партизанок Кутузов.
Молодая партизанка только кивнула утвердительно головой, но еще сильнее покраснела от смущения. Ее подружка волновалась тоже, но смело смотрела на главнокомандующего.
– Так вы, значит, привели пленных?
– Да.
– Одни вели?
– Нет. С нами шли два старика.
– А пленных много?
– Семь душ.
– И вы не боялись, что в дороге они вас одолеют?
Та, что была помоложе, взглянула на подругу и чуть улыбнулась. А вторая серьезно и уверенно ответила Кутузову:
– Нисколечко. Ведь они безоружные. Да мы и с вооруженными справляемся. Вот у нас на прошлой неделе две сестры укокошили немца-миродера.
– Как же так? – полюбопытствовал Михаил Илларионович.
– Пришел к ним в избу миродер, стал приставать к матери – давай деньги. В сундук полез, на мать тесаком замахнулся. Так Дуня и Фрося схватили топор да вот эдакие вилы и прикончили вора! Он, окаянный, успел-таки их тесаком поранить! Дуне рассек руку выше локтя, а Фросю ударил по голове. Дуня – рукодельница – плакала, боялась, что рука отымется, а младшая, Фрося, – хоть бы что. Кровь у нее с головы так и льется, а она только сжала губы и все…
– Молодцы! – восхищенно сказал главнокомандующий. – Ишь какие у нас на Руси геройские девушки! Петр Петрович, дай-ка – вон на подоконнике лежит – медовую коврижку. Давеча мне купцы из Калуги прислали. Попотчуем-ка наших дорогих гостей!
Коновницын протянул молодицам большую, как поднос, украшенную сахарным вензелем «МК» коричневую коврижку. Партизанки отказывались, благодарили, пятились от коврижки к порогу, но Михаил Илларионович заставил их принять угощение. Молодицам пришлось унести с собой коврижку. Они шли, гордые тем, что их попотчевал сам Михаил Ларионович.
Коновницын вызвал к главнокомандующему следующего партизанского гонца – крепкого чернобородого крестьянина.
– От Герасима Курина, из Вохновской волости, – доложил Коновницын.
– Добро пожаловать! – приветствовал Кутузов. Он ценил Герасима Курина, как одного из самых талантливых организаторов крестьянских отрядов.
– Да ты, брат, похож на Герасима Курина, – сказал Кутузов. – Такой же чернобородый…
– Герасим – мой двоюродный брат.
– Ах, вон оно что! Ну, какие вести привез?
– Стараемся, ваше сиятельство. В воскресенье опять сшибка была на большой дороге. Сто восемьдесят девять положили на месте, сам считал, сто шестьдесят два запросили пардону, из них два офицера, да разбежалось сколько-то. Захватили двадцать две телеги с амуницией и лошадьми, шесть зарядных ящиков и вот что.
Чернобородый достал из-за пазухи малиновый шелковый сверток. Он развернул сверток на столе у главнокомандующего – это было французское знамя.
– Какого полка? – нагнулся над полотнищем Михаил Илларионович.
– Сто семьдесят второго линейного пехотного, – прочел Коновницын.
– Вот за это, дружок, спасибо! – весело сказал главнокомандующий. – А кто же взял знамя?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});