– Да как-то в последнее время был занят.
– Папа хочет полететь на нем в другой мир, – сообщила Доминика. – Но мама не пускает. Деда, а ты хочешь полететь на «Фантаске»?
У меня даже дыхание перехватило. Мгновенно вспомнились гулкие просторы Гравитона, черный провал Кроноса, отупляющее одиночество «Туарега»…
– Ну уж вряд ли, – сказал я.
В собственной судьбе я никогда не был пророком. И наверное, не буду.
А вот Круклис тогда подозрительно хмыкнул. Ох и не прост же этот старший лаборант! Не такой уж и людь, доложу я вам.
* * *
Нас приняла «Лунная Звезда» – центральная пересадочная станция. Она висела между Луной и Землей в одной из точек либрации и действительно походила на многолучевую звезду. Каждый из лучей завершался широкой плитой гравитрона, накрытой прозрачным сводом.
«Ситутунга» мягко соединилась с отведенным нам терминалом. Чуть раньше сюда же, но с другой стороны, причалил крейсер Дюнуа. Когда открылись люки, экипаж «Космической Гончей» уже ждал нас в почетном строю.
Еще были представители администрации «Лунной Звезды», репортеры, многочисленные встречающие, официальные лица Всемирного Совета, службы реабилитации из отдела Дальних Перелетов ОКС. Эзра поспешно выстроил свой малочисленный экипаж.
– А вы что же? – строго спросил он. – Отставку мобилизованных я пока не принимал!
И вытащил нашу троицу из толпы пассажиров. Честно говоря, описание торжественных церемоний мне уже прискучило. Остановлюсь только на паре существенных моментов.
С удовольствием сообщаю, что коммодор Дюнуа вручил нашему капитану Рубиновую Звезду Космоса. Насколько мне известно, это один из наиболее почитаемых орденов Космофлота, причем орден боевой. И Эзра заслужил его в полной мере. Так что я чистосердечно присоединился к восторгам пассажиров «Ситутунги».
После того как они утихли, Дюнуа учтиво посторонился, пропуская некую даму. Женщина прошла вдоль коротенького строя нашей команды и остановилась передо мной. В руках она держала старинное колюще-рубящее оружие под названием «меч». На космической станции смотрелся он до крайности экзотично. Хотя в древности фантасты любили вести космические войны при помощи холодного оружия, действительность оказалась совершенно иной. Ни тебе клинков мерцающих, ни весьма экономно одетых амазонок, ни самих звездных войн как таковых. Скучища. Всего одна дама с мечом отыскалась. За ее плечами висел огромный недоуменный диск Луны.
– Сударь, прошу преклонить колено.
Я преклонил с некоторыми опасениями. Но ничего страшного не случилось. Женщина, правда, хлопнула меня клинком, зато потом сказала очень приятную речь. О том, что она, принцесса Эллен Уэльская Тридцать Седьмая, имеет честь от имени и по поручению Британского Королевского Совета посвятить Сержа Алекса Рыкоффа Третьего в рыцари и возвести оного в достоинство графа Кроносского.
– Встаньте, сэр Серж, – строго приказала Эллен Уэльская Тридцать Седьмая.
Я встал.
– А теперь, граф, позвольте выразить соболезнования, – сказала она, лукаво улыбаясь. – Существенных привилегий вы не получите, а вот придворных обязанностей свалится масса. Тем не менее с вас причитается.
Учтиво раскланявшись, она повернулась к Мод и вдруг обняла ее. Забытый меч упал на плиту гравитрона.
– Здравствуй, мамочка. Мы так волновались… Ты навестишь папу? Я созову всех! Графа пригласи, ему не будет неловко, ручаюсь. Мы правда соскучились, мам. Свобода тебя не заменяет… Помнишь, как заплетала мне косички, а?
Похожее чувство я испытывал только после гравитационного удара. И еще перед инсайтом. Представляю, насколько мелодраматично это выглядело со стороны: новоиспеченный граф лишается чувств от избытка этих самых чувств.
Никак не ожидал, что инсайт настигнет меня буквально на пороге Земли.
И не просто инсайт, а самый сильный из всех, что мне довелось испытать.
При всем почтении к тем, кто старше нас, волей-неволей возникает настороженность.
Братья по разуму! Зачем же так демонстрировать, мудрейшие? Мои мозги можно поразить куда более скромным калибром. И с меньшим ущербом для мужского самолюбия…
12. Инсайт. 2004 год от Рождества Христова
Стоял август.
Солнце садилось. Над потемневшей травой резко выделялись стволы берез.
Андрей затормозил на мосту и вышел из машины.
Под ногами ровно дрожал настил. Снизу поднималась прохлада, слышалось баюкающее журчание. Выше по течению высился обрывистый островок с кривыми сосенками и бурой скалой посередине. Его плавно обтекала река, образуя узкую, затененную протоку.
День таял. Лето шло на убыль. На скале уже сидел филин, нетерпеливый посланец ночи. Наступало особое, предвечернее время, располагающее к спокойной грусти.
Андрей задумался.
Размеренными дозами добиваясь успеха, он знал, с какой должности уйдет на пенсию. К своему закатному рубежу приближался, имея дачу, квартиру, машину, престиж, связи – весь тот смешной минимум, на который может рассчитывать средний преуспевающий житель страны.
По всем признакам предстояла золотая, хотя и не слишком долгая пора, когда человек имеет наконец возможность пожить по-человечески, без унизительных хлопот о существовании. Счастлив тот, кому выпадает такое еще до неизбежной полосы болезней. Особенно если умеет не задаваться вопросом: как, вот и все?
Но с этим дело обстояло не совсем благополучно. Время от времени Андрей видел сон, в котором спиной вперед поднимался по лестнице со ступенями, стертыми множеством подошв. Монотонная ходьба продолжалась долго, иногда всю ночь. Каждый раз он пытался разглядеть через плечо нечто важное, ускользающее. И когда это начинало получаться, когда в звездной тьме проступали неясные силуэты, наступало пробуждение.
* * *
Андрей просыпался с очень правдоподобно ноющими мышцами. Пожимал плечами, завтракал, уходил на работу. Погружался в дела, привычно успокаивая себя надеждой на то, что до заката времени еще хватает. Настанет срок и для главного, ускользающего.
Однако в тот раз, на мосту, утешение не сработало. Грусть не отступала. Он облокотился о перила и постарался отвлечься красотой места. Через какое-то время понял, что не получится.
Начинало смеркаться.
На острове сердито ухнул филин. Андрей бросил недокуренную сигарету, завел мотор, проехал мост и, удивляясь себе, свернул с асфальта. Его внезапно охватила полузабытая жажда приключений. Охватила и привела к редкому для взрослого мужчины состоянию. Он беззаботно поддался очарованию неизвестности, подстерегающей за каждым поворотом. Это оказалось приятным. Восприятие действительности сделалось свежим, красочным, будто с черно-белого телевизора он переключился на цветной.
Невысокая насыпь из красноватой глины петляла по лесистой пойме, хорошо выделяясь в зелени лугов. Ровно гудел двигатель. Из-под шин с щелканьем вылетали камешки, иногда звонко ударяясь в днище.
Справа, между деревьями, поблескивала река, слева проплывал пологий склон сопки. Через дорогу перелетали стайки бабочек. Их было много, и они, наверное, представляли угрозу для леса. Если каких-то существ становится много, они неизбежно начинают представлять угрозу. Для поддержания одной жизни неизбежно требуется губить другую. Даже если не питаешься мясом. И что за закон такой? Андрей покачал головой и почувствовал, что она болит. Это был плохой знак, предвещающий перемену погоды.
Действительно, с гребня холма, на который поднялась машина, открылся сизый грозовой фронт. Воздух стал тяжелым, давала о себе знать накопившаяся за день духота. Ветерок из открытых окон помогал мало, виски продолжали наливаться болью.
Андрей еще раз покачал головой и прибавил скорости. Он твердо знал, что подобной выходки, точнее, выездки, больше себе не позволит. Поэтому нынешнюю решил довести до логического конца. Непонятно, правда, какого. Какого-нибудь. Вспомнилась поговорка, которую Владимир Ян приписывал Чингисхану: боишься – не делай, делаешь – не бойся.