Превелико зол был Квотриус, и не за себя, а за брата пострадавшего тяжко, за неудачу в их любовном единении, лишь обещавшем начаться. А ведь должно оно было быть воистину неповторимым, неизъяснимым и прекрасным, превосходным. Ещё бы, это было бы первое, самое сильное по мощи, в него вложенное, соитие волшебника сильнейшего, мага могучего, заключившего самого Уробороса в кольцо и мага Стихий.
О, сколько наслаждения ласками горячими и обменов магическими, неизмеримыми силами могло бы произойти, если бы… не она, эта злая знахарка, это её колдовство! Знать, заснула она позже вымотанного Северуса, и у неё, удовлетворённой сполна, как раз хватило силы колдовской, дабы наложить сие заклятие, а скорее проклятие на братьев.
Одно лишь утешало полукровку - сейчас ведьма злая снимет проклятие своё страшное с возлюбленного брата, и он перестанет истекать кровью, а, значит, они смогут продолжить начатое. Хотя… Для придания сил Северусу надо будет, необходимо будет обязательно произнести то, Оживляющее, сложное в произношении слово. А если не восхочет брат больше любить его, Квотриуса, сейчас, когда до пира осталось столь немного времени, есть и иная возможность забыться, по словам высокорожденного брата.
Накуриться, так называет это вдыхание и выпускание дыма изо рта брат любезный, впервые в жизни этих ароматных трубочек, из-за которых приходят мысли нестройные, словно облечённые в выдыхаемый горький дым, особенно для новичка, только что и сделавшего, что научившегося курить.
Для этого - успокоения и наслаждения - и воскуряет Северус трубочки эти во множестве, а ещё для спокойствия душевного, которое им сейчас так пригодится.
И станут помыслы вымыслами ненастоящими, потеряется боль и унижение реальности, ибо отныне на общих трапезах возлежать Квотриусу вослед ненавистной Адриане, как занимающей место ошую Господина дома и, главное, супруга своего пред богами и людьми.
Северус пообещал брату своему возлюбленному научить курить их, «эрзацы». И слово-то какое-то словно не из истинного языка Севруса - англского. Действо сие давно уже было желанным брату - бастарду, но всё не совершённым из-за чрезмерной робости его. Не осмеливался брат младший попросить высокорожденного брата о воскурении вместе с ним, полукровкой, а думал лишь, что из этих быстро истлевающих трубочек черпает свою магию Северус.
А ведь так сильно, до сосания под ложечкой хотелось этого Квотриусу ещё с самого первого вдыхания горьковатого, такого вкусного дыма опьяневшим с непривычки и усталости от ышке бяха тогда ещё недоступным, высокомерным, но уже тогда, полтора месяца назад - и только-то! - возлюбленным и желанным братом.
Квотриус даже не удивился, что в многочисленных одеждах, скорее всего, замотанный в зону, но так, чтобы было легко достать, был у Адрианы кинжал. Но его насторожило то, что она достаточно, относительно хорошо владела этим оружием. Для глупой женщины, конечно. Потому и увернулся так легко полукровка от нацеленного оружия, летевшего, однако, с небольшим замахом слабой женской руки, а потому - медленно для него, закалённого в боях всадника, где стрелы, дротики и камни из пращей осыпают тебя со всех сторон, и если бы не щит… То не быть живым Квотриусу, сие уж наверняка. Никогда не терял щита Квотриус, никогда не отбрасывал его прочь.
Но ведь… Такая женщина может же и отомстить мужу своему за «неверность», каковой считала она связь любящих братьев, и правильно, в сущности своей женской, делала. Порезать в постели спящего Северуса… Это она вполне могла соделать. А после - поранить себя легонько да даже и посильнее, для убедительности, и закричать: «Измена! Измена!» и свалить вину на любого раба или даже домочадца, кроме высших по положению в доме, нежели она, свёкра и свекрови.
Даже на Квотриуса смогла бы показать женщина злая, похотливая, дабы муж остался только в её… распоряжении. Скажет, что вдруг вздумалось бастарду отмстить высокорожденному брату за доставшуюся не ему, не Квотриусу, непорочную девицу.
Ведь постарается заманить Адриана в опочивальню Северуса, ставшую на ночь прошедшую супружескою, свекровь свою и даже озлобленного на неё, Адриану, свёкра умудрится втащить под любым предлогом. Скажется на то, что, верно, бывает у по-настоящему честных девиц, ставших в единый миг женщинами, матронами, на слабость, головокружение, боли в паху…
В паху… Северус же!.. Он же там, в опочивальне брата своего младшего, неразумного - бастарда один-одинёшенек остался и, не приведите грозные, но и милостивые, милосердные боги отца Квотриуса, ибо иных не знал он, дабы кровотечение его стихло хоть на немного. А полукровка тут, с женою злою брата высокорожденного, сам думает о рабынях всяких отцовских, да о них заботится - не нашёл себе занятия лучше! И без него, Господина Квотриуса как-нибудь, да обойдутся.
Первое дело сделано - волшебная палочка, повинующаяся и ему, в руках, а теперь пришла пора идти к ослабевшему из-за ведьмы Северусу!
- Адриана, подымись с колен и знай, что если погубишь ты плод, коим наделил тебя супруг твой законный образом чудесным, в тот же миг муку на тебя напущу, Стихией Огня высушу и сожгу так, что и пепла от тебя для захоронения не останется. Так и сгоришь вся, без остатка, даже костей твоих сожжённых не соберут. Теперь же - идём за мною и ни о чём, ни о чём меня не спрашивай, ради сохранения жизни истинного первенца твоего.
- Ужели понесла я в нощь сию, нашу первую с супругом моим возлюбленным, и не притронется он боле ко мне, несчаст…
- Да, но о беременности, обо всём случившемся между вами в нощь сию, об этом и я знаю. А теперь - замолчи же. Да поторапливайся, ты, тварь бездушная!
- Ты восхотел разлучить меня с супругом моим возлюбленным! Я не прощу такового…
- Молчи!
Наступила непривычная уже, давно желаемая тишина.
- Кажется, я произнёс какое-то неведомое мне до сих пор заклинание, - подумал Квотриус. - Но я даже движения волшебной палочкой соответствующего не знаю, ибо не обучен я заклинаниюю Немоты. Неужли простым словом достиг я желаемого, и только-то? Но ведь сам я говорил брату моему возлюбленному о значении палочки волшебной для нас ним, в отличие от этого гостя его, простого мага Гарольдуса. Значит, говорить - говорю, а сам себе не верю - глупо сие весьма и весьма.
Ох, и не по душе Квотриусу всё это злоключение, произошедшее с возлюбленным братом. Страшно стало ему, всаднику! А ведь после… того, воистину страшное мгновение для него, бедного Квотриуса! - поцелуя с… этим «драгоценным гостем» у Северуса не случилось кровотечения, по крайней мере, когда начались ласки пениса того, у него не было крови. Неужли дело всё в нём, Квотриусе, столь ничтожном полукровке?