— Так что, Дафидд, с армиями Рима все в порядке. Благодаря приманке римского гражданства люди с территорий, когда-то завоеванных Орлами, собираются вместе, чтобы стать завоевателями новых земель. — Ее едкое замечание, попытка заставить мальчика увидеть человека, которого он так обожал, в менее привлекательном свете, прошло незамеченным. Просто у него возник еще один вопрос.
— А почему ваши армии называются Орлами?
Перед тем как ответить, римлянин испытующе посмотрел на Рику.
— Может быть, в другой раз.
— Нет! Пожалуйста, мне хочется знать.
Протест мальчика и его умоляющий взгляд вызвали у Рики чувство вины. Она безразлично пожала плечами. Черная бровь недоуменно поднялась, и объяснение продолжилось.
— Каждый легион имеет священный боевой штандарт — серебряного орла, насаженного на шест. Этот штандарт символизирует некое духовное начало, объединяющее людей. Его называют «гений», и именно за него люди сражаются и умирают. Нет большего позора, чем захват орла врагом. Тогда для этого легиона все кончается: уходит дух, удача и репутация. Остается только распустить легионеров или перевести куда-нибудь оставшихся в живых.
— Так вы сражаетесь за серебряную птицу?
Римлянин рассмеялся.
— Так это звучит по-дурацки. Дело не в самой «птице», Дафидд, а в том, что она символизирует честь, долг, верность. Когда ты подрастешь, ты будешь понимать это лучше.
Дафидд пожал плечами. Для него это были пока просто слова.
— Расскажи мне о своем отце и о том, как ты был мальчиком.
— Тут особенно не о чем рассказывать. Вспомогательных легионеров, боясь бунта, обычно не оставляли служить на родине, а отсылали далеко. Мой отец служил на границе с Галлией. Там он повстречался с моей матерью. Я родился в деревне за стенами лагеря легионеров. Видишь ли, солдату не позволяется жениться до тех пор, пока не закончится срок его службы. Многие, конечно, женятся, но их жены и дети должны проживать за пределами лагеря. Я вырос в армии, в армейских лагерях. Моя мать была безрассудной, потому что любила отца, и мы следовали за ним из лагеря в лагерь.
Он остановился на мгновение и пригладил волосы, как бы вглядываясь в прошлое.
— Жизнь солдата и его семьи тяжела, особенно для вспомогательного, который служит в крепостях на отдаленных границах, далеко от родины. Ему меньше платят. Но именно он первым идет в бой. Мой отец был убит, когда мне было двенадцать лет. Моя мать, не зная иной жизни, нашла себе другого солдата. В шестнадцать лет я завербовался. Я считался незаконнорожденным, потому что брак моих родителей еще не стал законным, и мог получить гражданство, только завербовавшись сам. Кроме того, как и моя мать, я не знал другой жизни.
— Ты очень долго был солдатом, — тихо произнес Дафидд внезапно повзрослевшим голосом. — Ты никогда не думал о другой жизни?
Рика услышала в этих словах детскую надежду. Для мальчика опасно слишком привязываться к этому человеку. Ведь ясно, он не из тех, кто долго терпит рабское ярмо. Рано или поздно он уйдет, убежит или будет обменян римлянами на ордовикских пленных, как это нередко бывало.
Гален тихо рассмеялся и покачал головой.
— Все хорошее, что я когда-либо видел в жизни — человеческая верность, чувство своей нужности, гордости и чести, — я нашел на службе Орлам. Я возмужал под их сенью, чтобы служить им, как служил мой отец. Я не гожусь для иной жизни, Дафидд.
Разочарование ясно читалось на лице мальчика, и сердце Рики сжалось. В своей короткой жизни Дафидд знал только заброшенность.
— Пора… пора идти работать. — Она начала подниматься, намеренно не замечая смуглой руки, тут же протянувшейся помочь ей.
— Тебе надо вернуться домой.
— Я отдохнула и чувствую себя хорошо. Я могу продолжать. — И тотчас пожалела о сказанном. Головокружение вновь началось, и он, несомненно, увидел это.
Гален взглянул на Дафидда.
— Рукоятка грабель разболталась. А домина устала. Я провожу ее и починю грабли. Хватит ли у тебя сил продолжать некоторое время одному?
Голова Дафидда гордо поднялась.
— Я могу работать один. — Он потянулся за мешком с зерном, довольный, что ему доверили такое ответственное дело. — Не волнуйся, Рика, я обещаю быть внимательнее и не тратить семена понапрасну.
Она улыбнулась, услышав его важный тон.
— Я знаю, что ты будешь внимательным, Дафидд.
Не дожидаясь, пока римлянин подберет грабли, требующие, по его словам, починки, она направилась к тропинке. Вовсе не нужно уходить вместе. Разговоров и так хватало.
Он догнал ее немного позднее и неслышно пошел рядом. Она, однако, чувствовала себя все более стесненно.
— Я не упаду в обморок, если ты ожидаешь именно этого, — объявила она, излив свое раздражение.
Гален не обратил внимания на ее резкий выпад, предпочитая принять его за начало разговора.
— Отец Дафидда умер, когда он был совсем маленьким…
Это вопрос или констатация факта? Избегая взгляда, она отрывисто произнесла:
— Ему было два или три года. Он его совсем не помнит.
— Это плохо. Если бы у него был отец, все было бы по-другому. Он умный мальчик, его сообразительность компенсирует его физический недостаток.
Рика искоса взглянула на него.
— Он отвечает на внимание и доброту. Но когда… Ты понял, что я хочу сказать.
Ее замаскированный упрек вызвал слабую улыбку.
— Не ищи умысла в моих поступках, домина. Его там нет. Просто мне нравится мальчик, и я понял, что ему нужно. Каждому мальчику нужен отец, чтобы учить и наставлять его или, по крайней мере, мужчина, берущий на себя эту роль. Мне повезло. В армейском лагере много людей, оторванных от дома и семей, и одиноких мужчин, которые также охотно приютят юношу без отца, как некоторые приютили бы бездомную собаку.
— Ты был старше и здоровее.
— Это не имеет значения. Несмотря на его возраст и дефект, он нуждается в том же. Ему нужен отец.
— Но у него нет отца! — Привязанность к этому человеку доставит Дафидду только боль. — Боги не всегда милостивы, римлянин. Часто мы не получаем того, чего хотим. Дафидд должен понять это и не стараться понапрасну предаваться глупым детским мечтам. — И холодно добавила: — Не поощряй его фантазии.
Гален увидел горечь в ее глазах и, как ему показалось, понял ее причину. Она говорила о мальчике, но и о себе тоже. Он переменил тему разговора.
— Расскажи мне о моих людях, — попросил Гален. Его ровный тон не выдал мыслей о другом ребенке, у которого тоже не будет отца.
— О твоих людях? Что я могу о них знать?
— Но ты знаешь тех, кому их отдали. Я тоже хотел бы знать.