Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Собирайся, — сказал жене, возмущенно лепечущей что-то о неких бесчувственных тварях, которых не проймешь ничем, кроме...
— Куда собираться? — удивилась Кларисса. — На похороны? Но ведь ты же сказал, его только вчера убили.
— Нет, не на похороны. Вечером улетаем в Лондон.
Уложи два-три чемодана, не больше. Только самое необходимое.
— Ты рехнулся, любимый? Как я могу собраться за один день? Сколько мы там пробудем? Неделю, две?
— Возможно, всю жизнь.
Ее личико вспыхнуло, сморщилось. В карих глазах растерянность.
— Борька, что за чушь ты порешь? А как же родители? Как все остальное?
— Обсудим потом.
— Что случилось, в конце концов?! Имею я право знать?!
— Чем больше у женщины прав, тем она несчастнее.
— Прекрати разговаривать в таком тоне! Я не глупее тебя... Ответь, почему я должна сломя голову мчаться в какой-то вонючий Лондон? У меня совсем другие планы.
Кларисса настроилась на перепалку, и он вдруг испытал к ней прилив жалости, как к овечке, резвящейся на лугу и не заметившей подкравшегося волка.
— Дорогая, нам надо спасать свои шкуры.
— Спасать шкуры? — Кларисса хлюпнула носом, ее настроение вмиг переменилось. — Что ты говоришь, Боренька? От кого спасать? Мы же никому не делали вреда!
— Похоже, кто-то думает иначе.
— Боже мой, какой ужас! Это как-то связано со смертью Ленечки Шахова?
— Думаю, да.
— Но ведь.., но как же...
— Все, успокойся. Ничего страшного не происходит.
Переоденься, приведи себя в порядок. Сейчас приедут Буга и Семен Гаратович...
Буга явился через десять минут. Если кто-то представлял для Сумского загадку, то это был именно этот, невысокого роста, светловолосый крепыш с сонными, как у сома, глазами. Естественно, прежде чем взять его на должность начальника службы безопасности, Сумской наводил справки и узнал о нем все, что можно узнать, и впоследствии не раз убеждался, что не сделал ошибки. Кадровый военный, офицер ВВС, чемпион дальневосточного округа по боксу в полутяже, подполковник Захарчук десять лет назад демобилизовался и вернулся в Москву, откуда был родом. Организовал одно из первых частных охранных агентств под названием "Македонец". Года два агентство процветало, потом впуталось в какие-то полукриминальные, полуполитические разборки, подверглось прокурорскому нажиму и в одночасье лопнуло. Сам Захарчук некоторое время скрывался от судебного преследования, переждал, как водится, грозу в Европе, и в общем-то остался на плаву, хотя с несколько подмоченной репутацией, что вполне устраивало Сумского. На работу в банк его порекомендовал покойный Шахов, предупредив, что у его протеже нет недостатков, кроме того, что раза два-три в год, но строго по графику, он впадает в недельный запой. Это тоже не обеспокоило Сумского, напротив, он полагал, что у наемного работника обязательно должен быть крючок, за который его можно при необходимости подвешивать. Тем более что в России, которую, как известно, не понять умом, запойный мужчина воспринимается общественным мнением скорее положительно, чем отрицательно: в ореоле некоего мученичества.
Плюс ко всему бывший летун Захарчук был образованным и очень приятным в общении человеком: редко открывал рот до того, как выслушает начальство, а службу охраны поставил так толково, что вскоре мимо банка "Заречный", казалось, ни одна муха не могла бы пролететь незамеченной. Иными словами он с лихвой отрабатывал солидные деньги, которые ему платил Сумской, и тут к нему не было претензий, если бы не одна малость почти мистического свойства. Летун работал на банк четвертый год, у него в подчинении десятки людей, суперсовременная техника, иногда ему приходилось выполнять довольно щекотливые задания, но их личные отношения остались точно такими же, как если бы Захарчук только вчера впервые переступил порог его кабинета. За все время, при самых разных обстоятельствах, на службе ли, на отдыхе ли Борису Исааковичу ни разу — ни разу! — не удалось вызвать своего начальника безопасности на мало-мальски отвлеченный приятельский разговор, не касающийся непосредственно текущих дел. То есть мир еще не видел такого наглухо закрытого человека. Но иногда, особенно после возвращения из недельного загула, в его блекло-сонных глазах улавливался чудной лихорадочный блеск, отсвет глубокого, распаленного чувства, природу которого банкир понять не мог. Это его настораживало. Его всегда настораживало то, что было за пределами разумения. И еще одна несообразность. Почему-то Сумской, несмотря на внутреннюю опаску, был абсолютно убежден, что если может кому-либо доверять, кроме папы с мамой, то, скорее всего, именно этому чужому, немногословному, неулыбчивому, как туча, человеку.
Он провел Захарчука в кабинет и некоторое время молча его разглядывал. Видел то же, что и всегда: неприметная, серая одежда, свободно облегающая могучий торс, невыразительное худое лицо с дремлющим взглядом. Движимый неясным любопытством, Борис Исаакович в общении с Захарчуком частенько допускал такие паузы, которые вовсе не беспокоили охранника, ни разу тот не прервал молчание по собственному почину, более того, иногда банкиру казалось, что в этой забавной между взрослыми людьми игре в переглядку Буга Захарчук засыпал беспробудным сном.
— Выпьешь чего-нибудь? — спросил наконец банкир.
— Нет, благодарствуйте.
— Сигарету?
— Вы же знаете, не курю.
— Даже когда пьешь, не куришь?
Захарчук поднял на него тяжелый взгляд и ничего не ответил. Так было всегда. Стоило Сумскому на малый шажок заступить за черту обычных официальных отношений, как начальник безопасности мгновенно замыкался в себе. Не грубил, не оскорблялся, умолкал — и точка, будто глох. В этой внезапной глухоте явно сквозил пренебрежительный оттенок, но Сумской старался этого не замечать.
— Значит, так, Буга, вечером я уезжаю.
Подполковник кивнул, принимая сообщение к сведению.
— Да, уезжаю. Вынужден. На неопределенное время.
Сначала в Лондон, потом, возможно, и подальше...
Можно сказать, драпаю. Есть опасения, кто-то крепко наезжает. Ничего не слышал про это?
— Нет, — удивился Захарчук. — И с чьей стороны наезд?
— Если бы знать... Но кто-то очень рисковый. Про Шахова ты в курсе?
— Да.
— И твои соображения?
Захарчук задумался. Борис Исаакович любил смотреть, как это происходит. У Бути просыпались глаза и лицо светлело. Какой-то таинственный механизм в нем включался, отгоняя сновидения. Надо же, — почему-то умиляло Сумского, — вот тебе и российское быдло.
Копни поглубже, а там — мыслящее существо, цепкое, способное к самообучению.
— Никаких соображений, — ответил Буга. — Шахов увяз в политике, но там проблемы решаются все-таки иначе. По крайней мере без ритуального отсечения голов. Даже предположить не могу, кто это сделал.
— Допускаешь случайность?
— Нет, конечно, какая уж тут случайность.
— Что теперь гадать... Просьба такая.., или поручение, как хочешь. Во-первых, отследи аэропорт, чтобы чисто было. Рейс уточню позже...
— Неужто так горячо? — неожиданно перебил Захарчук.
— Горячее, к сожалению, не бывает... Второе: дача, квартира, родители, мои и Кларины — все на твоем попечении. Все должны уцелеть до моего возвращения.
Справишься?
Буга кивнул, глаза опять потухли. Может, Сумскому померещился их нездоровый блеск?
— Теперь, пожалуй, главное. Выясни, кто лично за всем этим стоит. Привлеки специалистов любого уровня, столкуйся с органами, с группировками, с братвой, хоть с самим чертом! В расходах не стесняйся, кредит получишь неограниченный. Разбейся в лепешку, но отыщи этого человека. Это не только приказ, это большая, человеческая просьба. А, Буга Степанович?
— Сделаю, Борис Исаакович.
— Шахова напугали. Он собирался ко мне, но не доехал. Его увезли прямо из офиса на собственной машине. Пропал и его водитель. Все произошло слишком быстро, никто ничего не знает. Дьявольщина какая-то!
Плюс еще эта отрубленная голова, кому понадобилось рубить ему голову? Варварство какое-то!
— Не скажите, это впечатляет. Головы сейчас многим рубят, новое поветрие. Кому-то показалось забавным завалить Москву отрубленными головами.
— И что дальше?
— Вы хорошо знали Шахова. Кому он мешал?
Сумской ответил сразу.
— Никому в отдельности. Но точно так же можно сказать — всем, кто занимается бизнесом. Любому.
— Вам тоже?
— В каком-то смысле, естественно. Но убил Шахова не я. Какие еще вопросы?
— Только один. Перед кем я должен отчитываться о расследовании? Пока вас не будет?
— Как перед кем? Разумеется, перед Кривошеевым.
Он остается у руля. Какие тут проблемы?
— Хотелось бы обойтись без опеки.