Читать интересную книгу Джимми Хиггинс - Эптон Синклер

А Мэри Аллен, квакерша, признающая только воздействие словом, стояла с красным шарфом через плечо, держа в руках кипу брошюр, в проходе между рядами и произносила речь:

— Во имя свободы и справедливости я протестую против этого беззакония! Я не могу спокойно смотреть, как мою страну втягивают в войну, и не воспользоваться своим правом протеста! Этот город называется христианским. Во имя нашего Спасителя...— и так далее и так далее, а несколько смущенных молодых солдат старались в этот момент удержать одновременно и пылкого оратора и свои винтовки.

— Разве у нас в Америке нет больше прав? — закричал товарищ Шнейдер, пивовар. Он находился на сцене в качестве участника хора, и ему удалось подойти к самой рампе.1—Разве мы здесь...

— Заткнись, немчура! — заорал кто-то из передних рядов. Трое полисменов одновременно набросились на него и так грубо схватили за шиворот, что лицо у него, и без- того багровое от возбуждения, зловеще потемнело.

Бедный Джимми Хиггинс! Он стоял в проходе между рядами, держа пачку брошюр: «Война — и ради чего?» — и весь дрожал от возбуждения. Каждый нерв, каждый мускул толкал его броситься опрометью в схватку, закричать, перекрывая шум толпы, действовать как мужчина, или хотя бы как товарищ Мейбл Смит, или товарищ Мэри Аллен, или товарищ миссис Геррити, урожденная Бэскервилл. Но он лишь беспомощно озирался по сторонам и молчал — он был связан по рукам и ногам торжественной клятвой, данной Лиззи — матери его детей.

А рядом он увидел человека, тоже связанного по рукам и ногам — связанного воспоминанием: ему однажды уже переломили нос и выбили три зуба. Неистовый Билл заметил, что полисмен наблюдает за ним и ждет только предлога, чтобы на него наброситься. И потому он тоже молчал; оба они стояли и молча смотрели, как попирались основные конституционные права американских граждан, как солдатскими сапожищами втаптывалась в грязь свобода, как осквернялась и душилась справедливость в самом алтаре ее храма... По крайней мере так были описаны события на следующий день в лисвиллском «Уоркере». Те же, кто читал «Геральд» — а таких было девять десятых в городе,— узнали, что наконец-то закон и порядок одержали верх в Лисвилле, пропаганда гуннов раз навсегда подавлена и подстрекатели почувствовали на себе тяжелую десницу общественного негодования.

IV

Когда арестованных вывели и начали вталкивать в полицейский автомобиль, вокруг собралась толпа, осыпавшая полицию насмешками. Но полиция разогнала ее, строго следя за тем, чтобы не возникало летучих митингов. Джимми с несколькими товарищами очутился на центральной улице города. Они шли, сами не зная куда, взволнованно обсуждая происшедшее, и каждый старался объяснить, каким образом получилось так, что его миновал мученический венец. Одни уверяли, что выступали тоже —странно даже, как это полиция не обратила на них внимания; другие просто сочли благоразумным во-время ускользнуть — ведь кому-то надо же в следующий раз выступать; третьи предлагали немедленно выпустить листовки с призывом к новому массовому митингу. Чтобы обсудить все это как следует, зашли в «буфетерию» Тома. Сели за столики, заказали—кто кофе с сэндвичами, кто молоко с пирожками — и только начали толковать о том, где бы раздобыть денег для залога за арестованных, не прибегая к помощи товарища доктора Сервиса, как вдруг произошло такое, что всем уже стало не до митинга.

То был гигантский взрыв, от которого, казалось, содрогнулся весь мир,— невероятная, космическая конвульсия. Воздух внезапно превратился во что-то живое, упруго ударившее в лицо; стены и столы затряслись, в комнату дождем посыпались оконные стекла. Гул, мощный,всепроникающий гул, далекий и вместе с тем близкий, постепенно затих под звон бесчисленных оконных стекол. И наступила тишина — зловещая, пугающая... Все в недоумении уставились друг на друга.

— Что это такое? Что?

И всех осенила одна и та же мысль: «Пороховой завод!»

Ну да, конечно, завод! Уже сколько месяцев ходили толки о возможности взрыва и его последствиях, и вот это случилось. Вдруг кто-то вскрикнул. Все обернулись: товарищ Хиггинс сидел бледный как полотно; сердце у него остановилось от ужаса —(ведь его дом был так близко от места взрыва.

— Надо бежать мне, а? — проговорил он задыхаясь.

Многие вскочили тоже и побежали вместе с ним. Тротуары были усеяны осколками стекол,— казалось, во всем Лисвилле не уцелело ни одного окна.

Если бы у Джимми была привычка ценить свое время и свободнее распоряжаться деньгами, он сообразил бы, что можно узнать, в чем дело, по телефону или через редакцию газеты. Но он думал только об одном: как бы скорее добраться до трамвая. Товарищи добежали с ним до остановки, взволнованно обмениваясь на ходу предположениями и стараясь его успокоить: ну, разбилось несколько стекол и тарелок, хуже ведь ничего не могло случиться. Они хотели проводить Джимми до самого дома, но, вспомнив, что опоздают на последний обратный трамвай, а рано утром всем надо на работу, усадили его в вагон и распрощались.

V

Трамвай был набит любопытными, спешившими к месту катастрофы, так что недостатка в спутниках у Джимми не было. Но, доехав до своей остановки, он слез и пошел один — остальные поехали дальше к пороховому заводу, до которого было еще около мили.

Никогда Джимми не забыть этой «очи, этой похожей на страшный сон дороги. Тьма была такая, что хоть глаз выколи; не успел он проделать и половины пути, как обо что-то споткнулся и упал ничком. Встал, ощупал руками, — оказалось, дерево лежит поперек дороги. Он вспомнил, что в этом месте у дороги стояло большое высохшее дерево. Неужели его свалило взрывом?

Он пошел осторожней, хотя мучительный страх гнал его вперед, заставляя ускорять шаги. Вскоре показалась ферма. Он вошел во двор и окликнул хозяев; никто не ответил. Кругом валялась черепица, вероятно с крыши. Джимми стал пробираться дальше, ему было очень страшно.

У поворота — менее чем в полумиле от его дома — всегда стояло несколько запряженных повозок, но и тут никто не откликнулся на его зов. Отсюда дорога шла лесом, но дороги, собственно говоря, уже не было — ее завалили вырванные с корнем деревья. Джимми брел на ощупь, все время спотыкаясь; сухая ветка больно оцарапала ему щеку. Но как же мог взрыв наделать столько разрушений возле его дома? Ведь отсюда до завода — целых две мили! Джимми готов был заплакать от страха, как ребенок.

Впереди маячил свет — кто-то шел с фонарем. Джимми кричал до тех пор, пока прохожий, наконец, не остановился. Оказалось, что это фермер, живший несколько ближе к городу. Он тоже ничего не знал, и они пошли вместе. За лесом дорога была покрыта комьями грязи, вырванными с корнем кустами, досками от изгороди и обуглившимися обломками.

— Должно быть, это случилось где-то поблизости,— сказал фермер и добавил:— Надо полагать, «а железной дороге.

И сердце у Джимми на мгновение перестало биться.

Они поднялись на небольшую возвышенность, откуда днем была видна железнодорожная линия. Внизу мелькали фонари — множество фонарей, снующих, как светлячки.

— Идем сюда,— попросил Джимми фермера и побежал к своему дому. Вся дорога была завалена кучами земли, словно тысячи землечерпалок нарочно свалили ее сюда. Наконец, они дошли до того места, где должен был стоить забор, но никакого забора не было, лишь чернела пруда рыхлой земли... И яблони не было. Там, где прежде была лужайка, появился крутой откос, а там, где стоял его дом, зиял громадный ров, казавшийся в темноте бездонной пропастью.

VI

Джимми выхватил из рук фермера фонарь и заметался, как безумный, стараясь найти какие-нибудь признаки жилья, хоть что-нибудь — курятник, хлев, заднюю изгородь, сломанный вяз, железнодорожное полотно позади дома. Он не мог себе представить, что это и есть то самое место, он не верил своим глазам. Он метался, спотыкаясь о груды мокрой глины, соскальзывая в воронки, наполненные странными, едкими испарениями, от которых слезились глаза, снова карабкался вверх, бежал за людьми с фонарями, о чем-то их спрашивал и, не дожидаясь ответа, убегал прочь. Ему казалось: еще немного, и он найдет свой дом, найдет все, что ищет. Но он ничего не находил — вокруг были только воронки и глыбы земли. И мало-помалу страшная истина открылась ему: все это место вдоль железнодорожного пути, насколько хватал глаз, представляло собою гигантский ров с грудами вывороченной земли, из которых там и сям торчали колеса, оси, части взорванных товарных вагонов, ров, наполненный смертоносными парами тринитротолуола!

Джимми окликал снующих с фонарями людей, опрашивал, не видал ли кто его близких. Нет, никто их не видел, никто не предупредил их об опасности. Рыдая, Джимми звал жену и детей... Он выбежал на дорогу и после долгих поисков нашел обуглившийся пень. Теперь, наконец, он точно знал, где находился их дом: как раз там, где начиналась страшная зияющая пропасть. Он заскользил вниз по откосу; он опять кричал, звал жену и детей, словно ожидая, что души любимых ответят ему наперекор всем силам разрушения. Потом пересек дорогу и снова стал звать их, в надежде, что им удалось убежать.