Читать интересную книгу Вечный огонь - Вячеслав Бондаренко

– Боже мой, какая красота… Откуда они?

– Не могу знать, товарищ старший лейтенант медицинской службы! – шутливо щелкнул он каблуками сапог. И тут же смутился: глупо, по-гусарски как-то. – Это вам, – добавил он очень тихо, почему-то глядя себе под ноги. – Спасибо вам за все, Евгения Петровна…

И не заметил тогда от волнения, что Евгения Петровна смотрела на него совсем по-особенному. Ей, хирургу фронтового госпиталя, сразу запал в душу этот ладный, высокий красавец, которого привезли после тяжелейшего ранения.

Вообще-то по негласному правилу разведчиков старались дальше дивизионного медсанбата не отпускать, даже сложные операции делали там. Но досталось Виктору так, что даже комдив возражать не стал: «Немедленно в тыл, самолетом». Собирали его «по кусочкам», и больше всех старалась она, Евгения Петровна Кушлянская, родом из маленького поселка Глуша рядом с Бобруйском. Спасала тяжелораненого разведчика, а оказалось – своего мужа, любимого… Раньше Виктор только слышал о подобных фронтовых историях, а теперь и сам вот оказался в такой.

В один гарнизон удалось попасть только после того, как война закончилась. Оба встретили Победу в Кенигсберге, а потом на базе управления 3-го Белорусского сформировали Барановичский военный округ, и все получилось прекрасно, поскольку служить выпало в родных местах Жени, и до Минска недалеко. И вот теперь оба, красивые, в парадной форме со всеми наградами – у Вити ордена Александра Невского, Отечественной войны обеих степеней, медали «За отвагу» и «За оборону Москвы», а у обоих были «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга» и «За победу над Германией», – сидели, сияя, во главе праздничного стола, накрытого в столовой гарнизонного Дома офицеров. Свадьба!.. Какое-то нереальное, давно ушедшее слово, о котором в военные годы забыли все напрочь. Так ведь и время уже не военное, пусть голодно, все по карточкам и дров даже и тех не достать, но зато мир, мир, ребята, мир на дворе!..

– …И сегодня я хочу пожелать капитану Виктору Шимкевичу и капитану медицинской службы Евгении Кушлянской, а ныне тоже Шимкевич… – донесся до Виктора голос генерала Куроедова.

– Два капитана! – не выдержал остряк, майор Добронравов. Столовая дружно грохнула.

– …да, двум капитанам хочется пожелать не только долгих лет совместной службы, но и долгих-долгих лет счастливой семейной жизни!

– Ур-ра!!! – дружно отозвались офицеры, вставая.

Встала со всеми и Варвара Петровна, старавшаяся быть на торжестве неприметной, но с почетом усаженная рядом с Куроедовым, вблизи молодых. Она была единственной из родителей на свадьбе, Женин отец, полковник, погиб в 44-м на границе с Румынией, а мать расстреляли фашисты во время оккупации. Женечка сразу понравилась Варваре Петровне – умная, добрая, и горя хлебнула, войну прошла, и медик к тому же… В Бобруйске обе служили в одном госпитале, Женя по штату, а Варвара Петровна вольнонаемной.

– Горько! Горько-о!!! – кричал Добронравов, нюхая водку в рюмке и демонстративно морщась. Когда Виктор поцеловал Женю, то услышал, как зазвенели, соприкасаясь друг с другом, их медали…

И никто на разгоряченной, расшумевшейся свадьбе – уже и столы сдвигали, чтобы плясать, и офицеры обсуждали, с какой именно песни начать, и танцевать ли неодобряемую начальством трофейную «линду», – никто не заметил, как исчез из-за стола генерал-лейтенант Куроедов. Выбрел, сильно хромая, из зала и выбрался на крыльцом, подышать прелым осенним воздухом, подымить, глядя на листву, безмолвно осыпающуюся с берез на только что подметенные солдатами дорожки…

В отставку Семена Захаровича «ушли» с год назад. Формально – по ранению, и действительно, хромал он сильно после того осколка от снаряда, выпущенного одинокой самоходкой «Хуммель», что прорвалась к дивизионному КП. А на самом деле провалилась группа зафронтовых разведчиков, целиком составленная из немецких пленных. Такие группы формировали уже не раз, и работали они хорошо, а эта вот, как на грех, сразу же после выброски целиком перешла на сторону противника, сдала все, что можно, потом были большие потери при наступлении. Начальник разведки дивизии подполковник Домбровский полетел с должности сразу, а Куроедова, только что произведенного в генерал-лейтенанты, «попридержали» до сентября. Пострадал бы и Витя, но его как раз накануне, в августе 44-го, забрала к себе фронтовая разведка; Семен Захарович сильно горевал тогда, что лишается Витьки, а вышло вон как – все, что ни делается, все к лучшему…

Сам он доказывал что-то, писал заявления, ходил на прием к маршалу Тимошенко – все напрасно. Отставка, пенсия в 55 лет. Выбирай любой город Советского Союза. Он тогда плюнул и выбрал Минск – почитай, вся жизнь связана с этим городом, здесь начинал в 1916-м, здесь и помирать придется. Сами-то Куроедовы родом из-под Тулы, но родители Семена Захаровича давно уже умерли, младший брат Анисим затерялся где-то в вихрях Гражданской, сестры – Ефросинья, Алевтина и Евдокия поумирали еще в детстве… Да и родной деревни нет уже, начисто сожгли в войну наши «катюши», когда били по квартировавшим там фрицам.

В Минске Семен Захарович не был с лета 41-го. Тогдашний конец июня помнил он хорошо – горящий от бомб сквер перед Домом Красной Армии, паника на Советской, перегруженные эшелоны на вокзале… Нынешний город узнать было сложно. Вроде как улица, а слева и справа – груды битого кирпича и щебня: бывшие здания. Только окраины сбереглись более-менее, а центр можно было узнать по каким-то чудом уцелевшим ориентирам: Дом правительства, костел рядом с ним, Дом Красной Армии, окружная гостиница, оперный театр, институт физкультуры, Академия наук. По Советской несколько раз в сутки проходил трофейный автобус, скособоченный под тяжестью людей. Вымела война все, что было до нее, подмела страшным железным веником и подгребла в совок. Все, все другое. Семен Захарович внятно не мог сказать себе, что именно все, но чувствовал это кожей. Где он сам – полковой комиссар из 1940-го?.. Шесть лет всего минуло, и нет уже ни комиссаров, ни полковых никаких.

Квартиру ему дали четырехкомнатную, «генеральскую», как говорили в народе. Дом, где была квартира, в основном построили еще до войны, он стоял полукругом на Советской, недалеко от дома-музея 1-го съезда РСДРП. Теперь его достраивали и обновляли пленные немцы. До войны к дому наискосок выходила Красноштандартная улица, но теперь всю планировку делали заново, и перед домом должна была появиться круглая площадь с памятником Победы. Самосвалы рычали под окнами почти круглосуточно.

Первое время Семен Захарович просто волком выл в своей гигантской квартире. Во-первых, совестно – люди в землянках живут, а у него вон какие хоромы, селись хоть сто человек. С трудом, но добился в штабе Минского округа (Белорусский восстановили не сразу, до 4 февраля 1946-го были два округа – Минский и Барановичский), чтобы в квартиру к нему временно подселяли нуждающихся в жилье старших офицеров штаба. А во-вторых, вообще скучно. После войны, кучи забот свалилось вдруг такое спокойствие, что аж тошно. Ну, понятное дело, ОСОАВИАХИМ, лекции в воинских частях, но… не то это. Не то. И иногда, особенно зимними вечерами, когда будущую Круглую площадь заметало сугробами, в которых буксовали «Студебеккеры» и «Виллисы», Куроедов с ужасом понимал, что не знает, зачем он живет…

Смысл вернулся с телефонным звонком. Телефоны были во всех квартирах этого важного дома.

– Генерал-лейтенант Куроедов у аппарата, – привычно произнес Семен Захарович.

– Как важно это звучит… – Варвара Петровна на другом конце провода грустно улыбнулась. – Куда вы пропали, Семен Захарович? Я с трудом отыскала ваш номер через штаб округа. Генеральские не дают кому попало.

– Варвара Петровна?.. – растерянно выдохнул генерал. – П-простите… Простите, пожалуйста, старого болвана… мог бы сам сообразить вас разыскать. Ваше последнее письмо меня нашло уже здесь. И Витя давно не писал…

– Я по Витькиному поводу и звоню, – засмеялась Варвара Петровна. – Он женится. И хочет, чтобы вы были гостем на свадьбе. Но сам не решился звонить, мол, неудобно…

– Вот дурак-то! – рассердился Семен Захарович. – Я ему покажу «неудобно»!.. А на ком он женится, когда свадьба?

…С той свадьбы, сыгранной в офицерской столовой в осеннем Бобруйске 45-го, появился смысл в жизни отставного генерала Куроедова. Грустный, мерцающий и безнадежный, как одинокая свечка, но теплый и ровный. Знала ли Варя?.. Если не знала, то догадывалась. Но между ними словно установилась договоренность: не надо вслух. Оба боялись оскорбить память Володи.

Центральная площадь в Минске появилась недавно, два года назад, когда снесли недобитые немцами старые кварталы напротив Александровского сквера. Теперь она была переполнена народом. Тихо шаркали ноги о мокрый мартовский асфальт. В стороне, прижавшись к ограде сквера, громко, навзрыд, некрасиво рыдала молодая худенькая женщина, ее робко, оглядываясь по сторонам, утешал толстый мужчина в пальто, с портфелем и в шляпе пирожком. Проходившие мимо по проспекту имени Сталина троллейбусы и машины резко снижали скорость. Мрачно, нехорошо фальшивили трубы оркестра у подножия памятника.