— Откуда здесь так много частных легковых машин? — интересовался Савелий.
— Благодатная почва. Субтропический климат. Сначала появляются огурцы, помидоры, потом мушмула, черешня, яблоки, персики, виноград, груши, лимоны… Близко сухумский рынок, рядом с которым много санаториев и турбаз. Местные жители зарабатывают очень прилично.
— Но ведь за машинами очередь, весьма большая! — стоял на своем Савелий.
— Часть машин — ворованные, — тихо сказал Славкин. — Здесь перебивают номера на их моторах и катаются привольно. Впрочем, за черту курорта, на всякий случай, без особой надобности не выезжают.
Савелий внимал Виктору, а когда тот рассказывал, что интересно придуманные автором прием и ситуация делают произведение своеобразным и интересным, то буквально запоминал каждое его слово.
Савелий был счастлив, когда репетиции свели его с писателем и режиссером Марком Розовским, ставившим эстрадное представление в Олимпийском комплексе. Розовский придумал почти реальное схождение Савелия с экрана на сцену, настолько органичное, что зрителям казалось, что это происходит на самом деле. И мысли Марка, делающие эстраду настоящим искусством, далеким от примитивизма, очень помогли Савелию в его сольных концертах. Ему, конечно, было трудно отрешиться от всех своих ролей, сыгранных в кино, но для показа в ролике он отбирал такие, которые не стыдно было бы показать искушенному в искусстве зрителю, и если шутить в концертах, то злободневно. В меру своих сил я написал ему тексты для его киноэстрадных вечеров. У Савелия часто брали интервью или просили его с юмором рассказать о своем творчестве. Он соглашался на эти предложения, брал фрагменты из моих текстов и потом отдавал мне гонорары.
— Слушай, Савелий, зачем ты это делаешь? — говорил я ему. — Ведь тебе платят сущие копейки.
— Пусть, — говорил он мне, — но они — не мои. Я просто обязан отдать их тебе. Обязан! Непременно!
В институте, в отличие от школы, Савелий не пропускал занятия, учился хорошо, лишь по марксизму-ленинизму в его дипломе стояла тройка. Он тогда не понимал, почему не любит этот предмет. Наверное, потому, что однажды не выучил то, что просил преподаватель, а прочитал почти всю статью Ленина, и она, вопреки царящему тогда непререкаемому авторитету вождя, показалась ему состоящей из внешне многозначительных, но, по существу, мелкотемных споров с совершенно незнакомыми оппонентами, далекой от логики и реалий жизни, следуя которым советские люди жили чересчур скромно, хотя и считали себя самыми передовыми в мире. Савелий догадывался, сколько зарабатывают киноактеры в Голливуде, и был расстроен, когда узнал, что известный артист нашего театра покупает поношенные рубашки у своего соседа — директора магазина тканей.
В дипломном спектакле его заняли в массовке, где он никак не мог проявить себя, и когда узнал, что при Центральном доме работников искусств открывается прием в эстрадную самодеятельную студию, то записался в нее одним из первых.
Эммануил Савельевич Радзиховский, режиссер студии, ожидал наплыва талантливой молодежи, но не думал, что к нему хлынет огромная масса юношей и девушек, желающих проявить себя на сцене. Пришлось отбирать лучших по конкурсу, но без экзаменов, устраивая лишь прослушивание.
— Я пою, — сказала режиссеру девушка и запела без аккомпанемента простую незатейливую песню, несильным, приятным и теплым голосом. В ее исполнении не было ни манерности, ни намека на вычурность, ни подражания другим певицам. Впрочем, даже для подражания Клавдии Ивановне Шульженко требовалось определенное мастерство, которого не было у девушки. Но Радзиховского покорила ее искренность, и он принял молодую певицу в студию. Вскоре она замелькала на экранах телевизоров и многие зрители полюбили ее — Майю Кристалинскую.
Два молодых человека темпераментно читали «Муху-Цекатуху» Корнея Ивановича Чуковского, переделав «Цо» на «Це», делая ударение на первый слог слова «Цекотуха» и паузу после него. Получилось: ЦК-туха, с намеком на высший орган партии. Они — Лифшиц и Левенбук — не придумали новый жанр на эстраде, но живинка в их номере несомненно присутствовала. Потом они создали несколько удачных и остросовременных эстрадных программ, написанных Феликсом Камовым (Канделем) и Эдуардом Успенским. Ставил эти программы способнейший режиссер и артист Театра имени Маяковского Борис Левинсон. Вскоре они стали едва ли не постоянными участниками телеконцертов.
В роли конферансье, ироничного и веселого, пробовался, и удачно, Оскар Волин, живший недалеко от Савелия. Они после репетиций и представлений вместе возвращались домой, подружились, и, как оказалось, на всю жизнь.
Сам Савелий пришел в студию с пародией на, увы, многими теперь незаслуженно забытого, а в свое время популярнейшего артиста эстрады и кино Афанасия Белова. Через много лет после нашего с Крамаровым знакомства я рассказал ему о поучительной судьбе этого замечательного артиста и… писателя. «Конферасий Афанасий», — представлял себя на сцене Белов. В шляпе-канотье, в стилизованном, но не утрированно, одесском костюме, с тросточкой в руках, он пел в концертах куплеты и частушки. Савелий, если быть точным, его не пародировал, а имитировал. Пародия — жанр сатирический, а поводов для осмеяния этого, с моей точки зрения, великого эстрадного артиста просто не было. Савелий подражал ему голосом, двигался на сцене в его манере и тоже пел куплеты на бытовые темы, даже менее смешные, чем исполнял Афанасий Белов. Тем не менее, многие зрители в тонкостях жанра пародии не разбирались и провожали Савелия громом аплодисментов. В конце эстрадной карьеры Белов перешел на исполнение куплетов, а в годы расцвета своего таланта поражал даже театральных специалистов своими программами, где показывал себя как разносторонний артист эстрады и драмы. Пик его карьеры пришелся на выступление в Московском мюзик-холле в программе «Тик-так». Воссозданный лучшим режиссером эстрады Александром Конниковым Московский мюзик-холл в первый же свой выезд за рубеж, в Париж, покорил эту своеобразную европейскую Мекку эстрады, и главным героем программы был Афанасий Белов. Он блестяще конферировал, пел и танцевал, преображаясь костюмно и внутренне в жителя пещерного, древнего и средневекового, но его тексты, написанные Владимиром Дыховичным и Морисом Слободским, ярко ассоциировались с современностью, и такие черты людей, как тупость, воровство, подавление незаурядных личностей, были понятны французам. Красочное представление с отличным кордебалетом, составленным из русских красавиц, с главной ролью, умной и отлично сыгранной Афанасием Беловым, было отмечено самыми лучшими французскими газетами и журналами. От него ждали очередного творческого взлета, а он вернулся к куплетам. Я ему подарил свою первую книгу «Белые вороны», вышедшую в издательстве «Советский писатель». Это происходило в кисловодской гостинице «Кавказ».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});