Читать интересную книгу Ледокол - Рощин Валерий Георгиевич

— Положи, где взял!

Севченко поднялся с кресла и сделал два шага в сторону Тихонова.

— Тихо, тихо… — встали у него на пути Зорькин с Беляевым.

Здоровяк Беляев был на голову выше капитана и одним видом внушал ужас. Валентин Григорьевич остановился, секунду поразмышлял и снова уселся в кресло.

Лидеры бунтовщиков стали покидать каюту. Последним выходил Тихонов.

— Остаешься здесь, — сказал он стоявшему за порогом Кукушкину. Сунув в его руку ракетницу, предупредил: — Это на всякий пожарный. Смотри, чтоб никуда не рыпнулся…

Пилот шагнул в каюту, прикрыл дверь и наткнулся на испепеляющий взгляд капитана.

Не выдержав, отвернулся. По всему было видно, что от вынужденного участия в заговоре Кукушкину не по себе. Помявшись у двери, он присел на стоящее в углу гостевое кресло.

Севченко отлично видел его замешательство и стал «давить на психику»: расслабленно откинулся на спинку, заложил руки за голову. И принялся сверлить «вертухая» взглядом…

* * *

Примерно в такой же вальяжной позе пребывал и Петров, находясь в своей каюте.

Будучи под арестом, он прекрасно высыпался в течение дня, а потому ночью частенько бодрствовал, размышляя о смысле жизни, вспоминая семью или родителей.

Вот и сейчас он сидел за столом под тусклым лучом включенного фонаря. Держа в руках фотографию своих родителей, Андрей рассматривал родные лица, вспоминал детство…

Они жили в трехэтажном доме в одном из пригородов Ленинграда. Отцу дали отдельную служебную квартирку из двух комнат с общим туалетом на этаже. В начале шестидесятых это считалось благоустроенным жильем, так как по соседству стояло множество двухэтажных бараков с водяными колонками и вонючими деревянными будками во дворах. А во дворе дома Петровых было чисто, ровным рядком располагались сараи.

Летом дверь в квартиру была всегда нараспашку, впрочем, как и у всех остальных. В проеме колыхалась сквозняком цветастая занавеска. В длинном коридоре и на лестнице всегда пахло жареной картошкой или рыбой. О телевизорах тогда не слыхали — приемники и те были редкостью.

Ванной или душевой комнаты в доме не было вообще. По мелочи ополаскивались на кухне под краном единственной раковины. Зато каждую неделю всей семьей ходили в баню. И это был целый ритуал.

Тогда в бани ходил почти весь город, за исключением счастливчиков, проживающих в шикарных квартирах: номенклатурных работников, артистов, ученых, генералов и адмиралов…

Семья Петровых посещала ближайшую баню, что стояла напротив уютного сквера, название которого Андрей благополучно забыл. После помывки собирались на одной из лавочек. Мама всегда задерживалась, высушивая и укладывая свои роскошные волосы, а папа с Андреем ееждали.

Если погода была теплой, папа шел к ларьку и покупал две кружки пива. Мама выпивала половинку, потому как была к пиву равнодушна, а папе доставалось полторы. Для Андрея он приносил маленькую кружечку кваса, и все семейство, блаженствуя, неспешно утоляло жажду.

Андрей не знал вкуса пива и всегда полагал, что он и родители пьют одно и то же.

Иногда в ларьке не оказывалось пива, и папа без особого удовольствия пил квас. А однажды не оказалось кваса, и Андрею ничего не принесли. Ему, конечно же, стало обидно — взрослые-топили!

— Оно горькое, ты такое не будешь, — ласково сказала мама.

Но объяснение не устроило, он едва не плакал от возмущения. Тогда папа не выдержал и дал попробовать из своей кружки.

Ощущения показались странными. Ожидалось нечто хлебное и кисло-сладкое, как в привычном квасе. Но вкус поразил новизной. Горечь не была настолько резкой, чтоб шестилетний ребенок тут же выплюнул пробу. Зеленые яблоки в садах ближайшего совхоза были погорчее. И запах… Андрей на всю жизнь запомнил запах того настоящего отцовского пива. Сейчас такого не было.

В тот день один глоток его успокоил. А на следующей неделе он выдвинул ультиматум:

— Не хочу квас! Мне глоток того же, что у вас.

Отец на секунду задумался, кивнул и дал отхлебнуть из кружки. С тех пор ритуал после бани изменился: кваса больше не брали, а малец делал маленький глоток взрослого напитка — больше он и не хотел.

Когда Андрей учился в старших классах школы, папа стал приносить ему маленькую кружку пива. В день совершеннолетия разрешил выпить большую, но сыну в таком количестве пиво не нравилось.

Потом пиво испортилось, баня совсем обветшала. Родители по-прежнему жили в той же служебной квартирке, а Андрей, став курсантом училища, появлялся дома все реже…

«Мама… — прошептал он, поглаживая подушечкой пальца ее милое лицо. — Ты всегда была жизнерадостной, улыбчивой и оптимистичной. Заботливой, терпеливой и работящей…»

Она действительно многое успевала: и работать в трамвайном депо, и содержать в идеальной чистоте квартиру, и обрабатывать небольшой участок земли, выделенный ей профкомом.

Она ушла, когда ей не было и 40 — скрутила одна из проклятых женских болячек. Помыкалась по больницам; поплакала, прощаясь с близкими. И тихо ушла в одну из январских ночей.

«Папа… — улыбнулся капитан, вглядываясь в его спокойное доброе лицо. — Ты никогда не унывал. Даже когда тебе в сотый раз отказали в поликлинике и не выдали справку для найма матросом на судно…»

Да, его отец всю жизнь мечтал стать матросом и ходить в море. Не получилось. Вместо этого он 36 лет проработал фрезеровщиком на Адмиралтейских верфях. Строил суда и провожал их на торжественных спусках на воду. А еще незаметно вздыхал, вспоминая о своей несбывшейся мечте, и постоянно читал книги о походах и флотской службе.

Потом внезапно заболел и тихо скончался в кардиологическом отделении Ленинградской областной клинической больницы. Андрей находился в трех тысячах миль от родных берегов и не смог обнять его в последние минуты жизни, не смог проводить в последний путь…

* * *

Когда в замке звякнул ключ, а дверь бесшумно открылась, Петров здорово удивился: кого это принесло посреди ночи?

Подправив лежащий на столе фонарь, онувидел стоявших на пороге Зорькина и двух матросов.

— Андрей Николаевич, судно наше! — запыхавшись, доложил радист. — Вы свободны. Судно может продолжить движение. Вас ждут на мостике.

Переварив информацию, смещенный с должности капитан не спешил вставать с кровати.

— «Наше» — это чье? — осторожно уточнил он.

— В смысле — ваше. Ну и наше, — воодушевленно говорил Зорькин. — В общем, всех, кроме Севченко. Мы его арестовали.

Андрей вскинул левую бровь.

— Зачем?

Опешив от простого на первый взгляд вопроса, радист растерянно переглянулся с матросами.

* * *

Этой ночью в рулевой рубке нес вахту Банник. Вдоволь напившись чаю и давно перечитав все журналы, он отыскал на полке кубик Рубика и, сидя в кресле, увлеченно скрипел его гранями. Кубик был почти собран — оставалось доделать две стороны.

— Заразная, гадина, — беззлобно ворчал второй помощник. — Шо же с тобой делать-то?..

Он повернул одну из граней и осмотрел игрушку со всех сторон. Затем передумал и вернул ее на прежнее место. Покрутив головоломку, прикинул один вариант, другой, третий… Затем решительно крутанул плоскости и… в восхищении замер.

Все стороны кубика были собраны.

— Вот это я дал, — не веря собственным глазам, прошептал он. — Это как же у меня вышло?..

Открыв дверцу, в рулевую рубку вошли Цимбалистый, Тихонов, Еремеев и несколько полярников. Банник пребывал в эйфории и даже не понял, что этой делегации здесь нужно в столь ранний час.

— О, видали?! — смеясь, показал он кубик. — Как с магазина!

Цимбалистый что-то промычал Еремееву.

Поколебавшись, тот сказал:

— Товарищ Банник, свяжитесь с машинным — пусть готовятся к ходовой вахте.

Второй помощник с недоверием оглядел странную компанию. В сознании промелькнула нехорошая догадка.

— Это шо, капитан приказал? — подозрительно прищурился он.