Али был слегка полноватым ярко рыжим котом с зелеными глазами. Я до сих пор считаю, что он не был обычным животным. Он был самым настоящим сказочным существом. Али цитировал Ницше и ненавидел рыбу. Его любил весь Кадыкей. Он был символом этого района. Этот кот любил проникать в православные храмы и сидеть под иконой Николая Чудотворца. Он закрывал глаза, делал вид что дремлет. На самом же деле, он видел и слышал все. Али любил запах воска и богослужебные песнопения. Можно сказать, что рыжий был своего рода символом Православного Стамбула.
Мы часто коротали вечера вместе. Один из них я не забуду никогда. В тот день в Стамбуле впервые за несколько лет выпал снег. Город изменился до неузнаваемости. Он наслаждался своим преображением. Словно на белом листе художник коричневым карандашом быстро изобразил очертания города, которому суждено исчезнуть, а может быть просто стать другим. Именно в тот вечер нас потянуло в исторический район Султанахмет. Я раскинул свои руки с ужасными как у ведьмы ногтями и понял, что живу. Мы стояли с Али посреди площади и наблюдали за тем, как снег нежно укутывает собор Святой Софии. Все вокруг стало голубым. На мой взгляд, это самый красивый цвет. Цвет неба, моря и льда. Цвет связанный с водой. Как мало нужно человеку (существу), чтобы почувствовать себя счастливым! Я закрыл глаза и начал ловить языком снежинки. Оказавшись в своем родном царстве северных снегов и рун, я воспрял духом. Снег явился словно долгожданный гость, которого ждали целую вечность. Скандинавские руны можно потрогать рукой. К ним можно прикоснуться. Нужно только проникнуть в Святую Софию, и вы увидите их. Скандинавия в центре мусульманского мира. Стамбул великодушен и благороден. Он любит всех. Волшебные знаки моих предков, нацарапанные на мраморных парапетах. Видимо для того, чтобы их не смыло водой. Я искренне верил, что руны эти волшебные. В тот вечер не было необходимости прилагать какие-то усилия, чтобы в это поверить. Лунный свет, проникающий в собор вместе с крупными хлопьями снега и усталость старинных часов, постоянно спешащих куда-то. Мы с Али сидели в углу и боялись пошевелиться. Непозволительная роскошь – Рождество в Соборе Святой Софии. Имеется в виду Рождество не как праздник, а Рождество как рождение чего-то нового, может нового тебя.
В тот день я поделился со своим другом своими мыслями. Я впустил его в свою мечту. Когда он о ней услышал, то его физиономию перекосило. В его глазах появилась боль, которая раньше там не жила. Он смотрел на меня иначе. В его взгляде больше не было уважения, больше не было тепла. Али презирал меня за мою идею, за мою цель. В тот вечер он покинул меня. Его последние слова до сих пор звучат эхом в моих ушах: «Не пытайся стать лучше чем ты есть. Все твои бесконечные попытки очеловечиться приведут к тому, что ты утратишь все прекрасное и особенное, что было в тебе и станешь всего- лишь никому не нужным человеком из толпы».
Сначала я забрел в Йеникёй, где воды Босфора бьются о каменную набережную, где деревянные особняки прячутся в зелени деревьев. Стоит лишь свернуть с Тарабии и вы попадаете в иной мир. Зеленые аллеи, сказочные разноцветные домики и абсолютная тишина. Как-то я набрел на греческую православную церковь, присел отдохнуть на скамейке рядом с ней и принялся ждать, ждать, когда зазвонят колокола. Принято считать, что нет лучше средства от нечисти, чем крест или колокольный звон. То есть, если верить тому, что говорят, я должен был исчезнуть, испариться с первым ударом колокола. Колокола звонили, этот волшебный звук разносился по всей округе, распугивая толстых чаек. Со мной же ничего не происходило, мне становилось даже легче, будто моя получеловеческая душонка освободилась от какого-то ненужного груза. Значит, все- таки я – очарование и колдовство, а не нечисть с хвостом…
В районе Йеникёй я не задержался надолго. Мне стало очень не хватать людей. Я люблю за ними наблюдать. А там царила такая устрашающая тишина, что даже мне сыну дьявола, становилось не по себе. Не зря в переводе с турецкого Йеникёй означает «новая деревня». После этого живописного района я перебрался в не менее красивый Бебек.
В этом не большом районе жизнь кипит с раннего утра и до поздней ночи. Я устроился в доме, расположенном на самой вершине холма. Там никто не жил, его готовились снести в ближайшее время, чтобы построить какое-нибудь дорогое жилье. Вообще-то жизнь в Бебеке разительно отличается от жизни в Йеникёе. Бебек можно описать одним словом – достаток. Здешние люди создали свой собственный маленький мир у берегов Босфора. Не знаю, что именно д елает людей добрее . Не хочется думать, что деньги. Но в этой части города люди действительно более добры и отзывчивы, чем в некоторых районах Стамбула.
Я любил пройтись по вечерней набережной Арнавуткёй и наблюдать за рыбаками. Обожаю запах свежей рыбы. Этот запах всегда возвращает меня домой.
Там, где заканчивалась набережная, и брала свое начало улица ресторанов и баров, стоял узкий старый дом с большим кружевным балконом, нависающим над водой. Каждый вечер оттуда доносилась музыка. Кто- то исполнял на рояле сочинения Рахманинова. Дверь приоткрывалась, словно специально, чтобы эти волшебный звуки слышали все. Я, сидел как завороженный и все больше и больше любил Стамбул.
В Бебеке я прожил ровно месяц, а затем отправился на поиски нового жилья. Мой милый домик на горе снесли, чтобы построить на его месте супер современный жилой комплекс. Кто-то поставил своей целью сделать из Стамбула безликий американизированный мегаполис, застроенный высотными зданиями –уродами. Особенно они постарались в районах Маслак и Аташехир.
Сейчас хочу немного рассказать о своем детстве. Некоторую его часть я провел в шведской Даларне недалеко от озера Сильян (Siljan). Когда-то это место называли Далекарлия. Озеро Сильян снится мне иногда и сейчас. Особенно прекрасно там зимой, когда все замирает и лишь изредка какое – нибудь животное нарушает это величие, величие тишины. Я вспоминаю то время, наш с мамой домик у воды. В те времена присутствие Бога ощущалось повсюду. Сейчас Европа не та. Там нет Бога и даже дьявол оттуда сбежал. Сейчас в 2016 году Европа – это пустота пропасть. Там не осталось ничего, кроме обломков, обломков ничтожных душ.
Мне больше подходит Озеро Сильян Ханса Кристиана Андерсена. Почти таким оно было во времена моего детства:
«Чудесно здесь летним днем, чудесно и в зимнюю пору, даром