Читать интересную книгу Когда засмеется сфинкс - Игорь Подколзин

— Ловлю вас на слове, у меня не заржавеет. — Он протянул плоскую черную папку на «молнии». — Здесь все, что нужно. Мне кажется, подробнее о себе не расскажет на исповеди всевышнему и сам мистер Робинсон, кость ему в гортань.

— Спасибо. Выпишите счет и подайте мисс О'Нейли.

— Благодарю вас, шеф. Я больше не нужен?

— Нет, Кинг, спасибо. До свидания.

— Всего доброго. — Человек повернулся и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

* * *

Очень странным человеком был тот, кого называли Кингом — настоящего имени его никто не знал.

Еще в начале работы Грега в «Гуппи» в одной из бесед, когда дело коснулось обстоятельств, связанных с информацией о весьма влиятельном лице, Бартлет объяснил, что лучшим поставщиком подобных сведений является старающийся всегда оставаться «за кадром» некто Кинг, и поведал его историю.

Казалось, на планете не существовало никого добрее этого полного, веселого и жизнерадостного учителя начальной школы. Больше всего на свете он любил детей вообще и своих двух дочек-близнецов, в частности, увлекался фотографией и радио. Вот уж кого поистине можно было назвать отрешенным от всего житейского, кроме мира малышей, и это картавое племя платило ему бескорыстной и преданной признательностью. Не чаял он души и в своей миловидной, застенчивой и не в пример ему хрупкой супруге. Жили они подобно многим мелким служащим: копили на домик, покупали в кредит, рассчитывая каждый цент, никогда не роптали, надеясь на лучшее.

Во время кризиса учитель, как и тысячи прочих, потерял работу — школа закрылась. Что только не делал Кинг, пытаясь найти хоть какое-нибудь место! С рассветом он уходил из дома и до наступления темноты обивал пороги десятков учреждений, контор и фирм. Тщетно. Один за другим являлись судебные исполнители, приобретенное в рассрочку уплывало, как если бы река потекла вспять. Аннулировались взносы, увозились вещи, нависла угроза выселения из квартиры. Для того чтобы извернуться и содержать семью, бывший учитель готов был пойти на все, вплоть до заклада, если бы это было возможно, души дьяволу. И он ухитрился заложить се — злая доля превратила Кинга, а он обладал недюжинной физической силой, в вышибалы дома свиданий. Легче, пожалуй, можно бы было вообразить слона, танцующего адажио, чем Кинга в роли зубодробителя челюстей подгулявших сластолюбцев. Но ничего иного не оставалось — долги, и весьма большие, не только имелись, но и росли, словно грибы после теплого летнего дождя. Проституция официально запрещалась — на открытие домов терпимости патентов не давали, однако предприимчивым «мадамам» никто не препятствовал вести свое дело под вывесками финских бань, косметических салонов, ночных клубов и других «безобидных» заведений.

В одном из них за грошовое жалованье по иронии судьбы и очутился бывший воспитатель детишек. Дальнейшие события развивались как в слезливой бульварной мелодраме, описанной на разный манер в сотнях фривольных повествований.

Фрэнк поначалу отнесся к рассказу Бартлета скептически, ему показалось, что он его сотни раз слышал в различных вариантах с иными героями и действующими лицами.

Однажды — на третий или четвертый день работы — среди посетительниц — тривиальная история — Кинг увидел свою жену, которая направлялась в кабинет с клиентом. Однако дальше все происходило не так, как того требовал закон подобного жанра не было ни душераздирающих сцен, ни благородно-трагических монологов, ни тем более леденящих кровь убийств. Кинг, захватив близнецов, исчез.

Где он пропадал несколько лет, никто не ведал, да и какое дело обывателям до несчастного неудачника. Он вернулся так же неожиданно, как и исчез, разница лишь в том, что, бежав от кредиторов без гроша, возвратился с деньгами и, болтали, с немалыми. Кинг разыскал жену, расплатился с долгами, и семья поселилась в собственном маленьком коттедже.

Когда Бартлет встретился с ним, это был абсолютно другой человек, куда девалось все прежнее — перед ним сидел мрачный, неразговорчивый и злобный циник. Из конфиденциальной беседы шеф узнал: стезей тот выбрал своего рода коллекционирование человеческих пороков, слабостей и грешков более-менее знаменитых или известных людей, совершенно не важно, премьер-министр это или модная певичка из кабаре, находящаяся на содержании у финансового воротилы, важным считалось лишь то — могли ли они платить за сокрытие своих «погрешностей» деньги и быть бездетными, вернее, не иметь детей моложе шестнадцати. Досье Кинга располагало внушительным количеством материалов, и в делах фирмы он сделался человеком нужным, более того — необходимым.

Надо отдать должное: сам Кинг шантажом никогда не занимался, предоставляя за солидную плату делать это отвратительное дело другим, совершенно не интересуясь, что за этим последует: семейная трагедия, крах карьеры или самоубийство.

Он быстро богател, подобная продукция имела бойкий спрос, да и пищи для пополнения экспозиции было предостаточно. Чем больше рос счет в банке, тем, казалось, скупее и безжалостней становился Кинг. Он ничего не жалел для семьи, ограничивая лично себя даже в самом необходимом. Такое поведение удивляло многих, но Хитрый Опоссум пронюхал — у бывшего учителя была идефикс: он мечтал накопить столько денег, сколько потребовалось бы на покупку небольшого, в пять-шесть квадратных миль, острова где-нибудь в Скандинавии или южных морях, куда бы он мог отправиться с женой и детьми подальше от грязи и мерзостей человеческой цивилизации. Это стало его целью в жизни, и он шел к ней, не считаясь ни с чем, через все преграды, жестоко мстя людям за поруганную любовь, за страдания и унижения, полученные когда-то самим.

Грег всегда поражался, как в этом человеке уживались рядом такие несовместимые понятия, как любовь к детям и ненависть к взрослым, доброта и злоба, щедрость и жадность, честность и порядочность со столь постыдными делами, которые ему приходилось совершать для осуществления своей химеры. Это не укладывалось в голове, и, подобно большинству, он решил — Кинг просто-напросто свихнулся, явно не в своем уме и его одержимость не что иное, как психическое расстройство.

Вот каким человеком был тот, кто доставил досье Дика Робинсона.

«Теперь можно заняться сортировкой документов», — подумал Фрэнк и отнес папку в комнату.

Одевшись, он выпил кофе, зажег лампу, разложил на столе собранные материалы и углубился в их изучение, время от времени делая записи в блокнот.

Работал Грег до глубокой ночи, пока не почувствовал, что окончательно отупел, в глазах замелькали розоватые искорки и зашумело в ушах. Хватит. Фрэнк отложил шариковую ручку, провел ладонями по лицу и потянулся в кресле, выгнув спину так, что затрещали позвонки. Теперь он мог привести все свои и чужие наблюдения в более-менее стройную систему и, хотя бы эскизно, в первом приближении, определить направление дальнейших поисков.

Кое-что вырисовывалось весьма отчетливо.

Майк был прав, советуя обратить внимание на химического магната. Получалось: Дик Робинсон действительно изрядно «нахимичил» за свою весьма короткую жизнь, и если не саму разгадку преступления, то уж причины его, без сомнения, искать надо именно здесь. События, о которых рассказывал Кребс, тесно связаны с именем Дика Робинсона.

Пошатываясь от усталости, Фрэнк проковылял в спальню и рухнул на кровать.

Едва первые лучи солнца высветили комнату Грега, он уже был на ногах. Плотно задернул шторы, в рубашке, спортивных брюках и тапочках на босу ногу уселся за стол.

Итак, оставалось подвести итог проделанной работе.

По его заметкам в блокноте получалось: во всех случаях со странным раздеванием обязательно присутствовал или Дик Робинсон, или его молодая и, по отзывам прессы, очаровательная супруга. Не говоря уже о происшествии в храме, где им обоим отводилась главная роль, они были и на выставке экзотических растений, и в варьете на обозрении под интригующим названием «Небесные русалки». Из этого само собой напрашивался вывод: это не просто совпадение, а закономерность, кому-то, пока неизвестному, нужны были именно они, а следовательно, и искать таинственных злоумышленников следует среди лиц, окружающих химического воротилу.

Грег снова придвинул черную папку-досье и перевернул первую страничку.

* * *

Дональд Робинсон, родные и особенно близкие звали его Дик, родился на юге в очень богатой семье. Единственный сын владельца нескольких заводов по производству химических удобрений. Рос, как и все дети его круга, не зная ни в чем отказа. Мотоциклы, а затем и машины, моторные лодки и яхты, пикники и путешествия были для него так же обычны, как мелкие дополнения к костюму для простых людей. Однако ни в каких неблаговидных проступках или скандалах, столь свойственных «золотой молодежи», подпадающих под статьи закона, не замечен. Больше того, отличался трезвостью суждений, в характере, несомненно, рациональное превалировало над эмоциями. Однако не слыл пуританином — имел несколько связей с замужними женщинами и девицами легкого поведения. Ни близких друзей, ни подруги или каких бы то ни было привязанностей. Скорее замкнутый, чем общительный. Не отличался расточительством или склонностью к мотовству.