Читать интересную книгу Удар молнии - Виктор Кнут

Все. Пусть мужик убирается с миром. Он, конечно, им помешал, но не очень. И с лихвой оплатил все неудобства, все ответы на свои дурацкие вопросы. Восемьдесят рублей — не шутка. А сейчас пусть проваливает к чертям и не мешает им допивать самогон и трахаться. Больше он здесь никому не нужен.

Ни Андрей, ни Виталик, занятые дележом выпивки, не видели того, за чем в этот момент с ужасом наблюдала Морковка. Она приоткрыла ротик, судорожно вцепилась в свою черную юбочку и, не в состоянии издать ни звука, пыталась сообразить, снится ли это ей, кажется или все происходит наяву?

Мужчина отступил на несколько шагов, остановился и достал из кармана небольшой, пистолет и глушитель. Улыбнулся Морковке. Блеснул своими очками. И начал неторопливо и деловито навинчивать глушитель на ствол. Потом еще раз улыбнулся и направил ствол в затылок сидящего со стаканом в руке Андрея. И тогда девочку прорвало. Она собиралась заверещать так, чтобы было слышно в поселке, в Медвежьегорске, в далеком Петрозаводске! Но вместо этого смогла издать лишь протяжный стон. Все-таки достаточно громкий. Андрей удивленно повернулся к ней, и в этот момент пистолет выплюнул ему в голову пулю.

До нее донесся звук этого чуть слышного плевка. Она наблюдала за тем, как мертвое тело валится на траву. Еще плевок! Виталик… Витали-и-ик!

— А-а-а… — почти не слышно. Скорее, скрип, а не крик. — А-а-а…

Все еще улыбаясь, лысый очкарик приблизился к ней. Он был совсем невысокого роста, но сухой и жилистый, как марафонец. Морковка почувствовала, что обмочилась и совершенно не к месту подумала о том, что хорошо, что на ней сейчас нет трусов.

Мужчина перестал улыбаться, и его лицо приобрело усталое выражение. А за круглыми очками были такие добрые-добрые глаза! Он казался совсем безобидным.

— Ты очень красивая. Жаль… Извини, дочка, это моя работа.

Длинный черный глушитель медленно пополз вверх, и Морковка, провожая его испуганным взглядом, осознала, что ей отмерены всего какие-то доли секунды.

Последнее, что она успела сделать в жизни, так это прикрыть ладошками смазливое личико и разрыдаться.

* * *

Свищ медленно отполз за валун. Его колотило. Он весь покрылся холодным потом. Но самым паршивым было то, что минуту назад на него остервенело набросился очередной приступ астмы. И стремительно набирал силу. А ингалятор остался в ящике кухонного стола.

Он постарался расслабиться и дышать глубоко и ровно. Вдох… Выдох… Еще один мучительный вдох… Надо было набраться сил и уматывать отсюда подальше. Домой. К ингалятору. К телефону.

Трясущейся рукой Свищ выдрал пучок травы, прикрыл бинокль — вернется за ним попозже, когда все чуточку успокоится — и, сипло втягивая в себя воздух, начал на карачках пробираться через заросли высокой травы. Шаг за шагом, метр за метром, вдох за вдохом. Мысленно проклиная нечистого, который попутал, заманил его сегодня сюда и втянул в эту историю. Безуспешно пытаясь избавиться от страшного видения: девочка, заслонившаяся от пистолета ладошками, и убийца, хладнокровно нажимающий на курок. И два красныхрезиновых сапога — как пятно крови на фоне изумрудной травы.

Вдох… Выдох… Еще один вдох… Такого сильного приступа у него еще не было. Вообще приступов не было с тех пор, как весной он провел больше месяца в окружном госпитале на отделении пульмонологии. Вот потому и не захватил с собой ингалятор, — кто же мог знать! О Господи, кто же мог знать!

Свищ отполз уже достаточно далеко — туда, где его не мог заметить лысый убийца, и можно было подниматься с карачеков. Но на это почему-то не нашлось сил. Стоило оторвать от земли руки, как его покачнуло и опрокинуло на бок. Вдох… Выдох… Вдох… Свищ перевернулся на живот и попытался ползти. И сразу понял, что уже мертв. Ему никогда не добраться до дома. Приступ астмы уже одержал победу. Легкую, стремительную победу за какие-то десять минут. И сейчас просто добивает свою поверженную наземь жертву. Вдох… Выдох… Вдох…

Перед глазами плыли розовые круги. Воздуха, которого удавалось втянуть в себя, катастрофически не хватало. А до дома, до спасительного ингалятора оставалось всего каких-то сто пятьдесят метров — все равно что миллионы световых лет до ближайшей галактики. Которые никогда не преодолеть. Которые разделяют две категории: «Ж» и «С» — жизнь и смерть. И безжалостно прижимают Александра Степановича Свища к «С», вдавливают в него так, что не хватает дыхания…Не вздохнуть!.. Не вздохнуть!.. И смерть обволакивает его… Не вздохнуть!.. Жадно заглатывает… Не вздохнуть!.. Лицо синеет, и скрюченные пальцы впиваются в землю… Такого страшного приступа еще не было!!! Всего в ста пятидесяти метрах от дома! В ста пятидесяти метрах от ингалятора!..

За несколько секунд до того, как бывший Пяльмский участковый Александр Степанович Свищ скончался от приступа астмы, розовые круги у него перед глазами расступились и за ними, словно из зерен мозаики, сложилась яркая красочная картина: девочка, стоящая на коленях, закрывает лицо ладошками, а в них упирается черный глушитель. А рядом два красных резиновых сапога — как пятно крови на фоне изумрудной травы.

* * *

Лысый мужчина в очках вернулся к карьеру через час. Он нес лопату с телескопическим дюралевым черенком. Такой игрушкой не очень-то поковыряешь глину, но для того, чтобы выкопать на дне карьера могилу, она годилась, как нельзя лучше. Песок подавайся легко, и уже через сорок минут мужчина, отирая с лысины пот, выбрался из глубокой ямы и начал перетаскивать в нее трупы. Туда же он бросил недопитую бутылочку самогона, обгрызенный батон колбасы и два резиновых сапога. Потом торопливо засыпал могилу и внимательно огляделся, — не забыл ли чего? Сложил черенок лопаты, трижды перекрестился и заспешил в сторону Пяльмы — туда, где оставил свою машину. Где собирался всю ночь наблюдать за домом, в котором остановился Никита — или совсем не Никита? — в надежде отыскать ответы хоть на некоторые вопросы, которые сейчас распирают головы больших чинов из Интеллиджеит Сервис — тех, что занимаютсявосточно-славянским сектором. В котором последние дни происходит что-то неладное.

* * *

В свою вторую поездку к острову Кезамаа я на этот раз отправился на «макаке». Славная баба Маруся не поленилась подняться в четыре утра и накормила меня плотным завтраком. Она набила противогазную сумку горячими пирожками, добавила к ним две поллитровых бутылочки с молоком, а когда я уже отъезжал на мотоцикле от дома, то заметил в зеркало, как милая старушка проворно крестит мне спину. Я даже расчувствовался и шмыгнул носом: «Баба Маруся, я очень тебя люблю!»

Накануне я предупредил, что собираюсь уехать на целый день, а возможно, даже и заночую в лесу. Удивительно, но мое заявление не вызвало никакой бурной реакции. Никто не охал и не качал головой. В лесу так в лесу. Наверное, бабе Марусе уже приходилось встречаться с подобными безбашенными дачниками.

Алину еще вечером я отправил в Медвежьегорск, очень надеясь на то, что там ей удастся найти какой-нибудь постоялый двор. Или снять комнату у старушки. Всего-то на пару ночей. Потом должен был появиться я, и мы бы поехали в Питер…

Я выбрался на Большую Озерную и протрещал мимо закрытого павильона «Мясо-Маркет-Колбасы», На проезжей части около тротуара валялся обрезок доски, который служил буфером между магнитами и который я вчера забыл под «Уазиком». Я улыбнулся ему, словно доброму знакомому.

…С Алиной мы договорились, что, начиная с сегодняшнего полудня, она каждый четный час будет ждать меня у Медвежьегорского узла связи. В двенадцать… в два часа дня… в четыре… С перерывом на ночь с десяти до восьми, хотя я очень рассчитывал на то, что появлюсь там сегодня вечером. А в это время Йозепа Кезамаа черти уже будут волочить в ад. Или он будет стучаться во врата рая? Возможно и это. Кто его знает, безногого академика? У подобных типов везде есть связи.

Я свернул под погнутый знак и покатил по военной дороге. На маленьком «Минске» мне это удавалось не в пример быстрее, чем на «Москвиче». Снова навстречу не попалось ни единой машины, ни одного человека. Мне продолжало везти. Уже через пятьдесят минут я проскочил мимо заросшей дорожки, по которой углублялся в лес неделю назад. На этот раз проблема того, где спрятать свой транспорт, не стояла настолько остро, и я даже рассчитывал выехать на мотоцикле прямо к своему лагерю.

Когда по моим расчетам пора было сворачивать с военной дороги в направлении озера, мне, как нельзя более кстати подвернулась узенькая тропа, вернее, слабое подобие тропы, и я ничтоже сумняшеся, свернул на нее. Но уже через сто метров тропа растворилась во мху, и началась полоса бездорожья — корни, ветки и сосны. Хорошо хоть, пришлось пробираться всего лишь через редкий сосновый бор.