Тревога прибавила сил, и Алекса застучала дверным молотком.
Звук буквально ударил по ушам, после чего медленно стих.
Она постучала еще раз.
Алекса как раз смерила глазами расстояние до ближайшего окна и начала прикидывать, какой длины дубина понадобится Дженкинсу, чтобы разбить стекло, когда изнутри донесся слабый звук. Затем раздался звон — вероятно, ключей на связке, и скрежет металла по металлу.
Дверь, протестующе скрипнув, приоткрылась.
— Если вы заблудились, вернитесь в гостиницу в Уайке. — Голос был женским, во всяком случае, так показалось Алексе. — Мы едва сводим концы с концами и никак не можем принять непрошеных гостей.
Прищурившись, Алекса разглядела в темноте светлый чепец и седые волосы — вероятно, женщина была уже в летах. Но ее лица видно не было.
— Приношу свои извинения за то, что мы явились без предупреждения…
Женщина сделала шаг вперед и отмахнулась связкой ключей. Теперь стало видно, что она уже очень стара, но глаза оставались ясными и проницательными.
— Мне не нужны ваши извинения… миледи. — Пауза между словами наглядно продемонстрировала ее сомнение в том, что оборванная незнакомка на пороге заслуживает такого обращения. — Вы все равно не скажете ничего такого, что заставило бы меня пустить вас в дом на ночь.
Алекса знала, что выглядит ужасно, поэтому, в общем, не винила женщину. Тем не менее, она не могла повернуться и уйти.
— Я же сказала, вы не можете остаться, — повторила женщина, подкрепив свои слова громким бряцаньем ключей.
— Пусть наш приезд является неожиданным и нежеланным, но вы все равно не можете не впустить в дом его хозяина.
Теперь на лице домоправительницы отразился ужас. Она убрала ключи в карман фартука и сцепила руки так сильно, что хрупкие кости, похоже, готовы были вот-вот сломаться.
— Молодой господин? Но это невозможно! Он уже много лет сюда не приезжал! — воскликнула женщина, заламывая руки.
Прошло несколько минут, прежде чем она немного пришла в себя и принялась причитать:
— Господь услышал мои молитвы! Сейчас в доме все накрыто тканью. Амбар пуст. Граф — теперешний, а не его скряга-отец — посылает нам каждые три месяца небольшую сумму. Пусть это немного, но нам с Джозефом хватает. Он дал всем ясно понять, что больше никогда сюда не вернется.
— Мне жаль, что мы нарушили ваши планы, — ответила Алекса, — но его сиятельству необходимо место, где он мог бы пожить какое-то время в тишине и покое, где его не станут тревожить знакомые из Лондона.
— Он болен? — встревожилась женщина. — Бедный мальчик, он всегда был таким хрупким.
Алекса едва не расхохоталась, услышав, как старушка называет Ирландского Волкодава бедным мальчиком. Но она сумела сдержаться и лишь вежливо кивнула. — Да, боюсь, он болен.
Возможно, она несколько исказила истину, но теперь можно было не вдаваться в подробности.
— Холод… пыль… сырость… — огорченно закудахтала женщина.
— Мы справимся, — сказала Алекса.
Она, конечно, была незнакома с деятельностью борделя и не умела отражать нападения бандитов, но вести хозяйство на жалкие гроши ей было не привыкать.
— Прежде всего, миссис…
— Коллоуэй, миледи, — сказала домоправительница, поклонившись.
— Да, прежде всего, миссис Коллоуэй, пожалуйста, позовите Джозефа. Нашему кучеру понадобится помощь, чтобы благополучно донести графа до его комнаты. Я сейчас скажу ему, что помощь близка, а потом, если вы покажете мне комнаты, решу, какая ему больше подойдет.
Она тотчас принялась составлять в уме список первоочередных дел и чуть не свалилась с гранитных ступенек, услышав ответ домоправительницы:
— Как скажете, леди Киллингуорт.
Этого еще не хватало! Домоправительница приняла ее за жену Волкодава? Хотя это, пожалуй, было вполне логично. И как ее поправить — непонятно.
Ну пока суд да дело, она не станет будить спящую собаку.
Вокруг ничего не изменилось, лишь краски выцвели, превратившись в бледное подобие себя. Хотел бы он сказать то же самое о своих воспоминаниях, которые, как назло, были яркими и отчетливыми.
Взгляд Коннора скользнул по занавешенному тяжелыми шторами окну, массивному комоду и туалетному столику. Лишенная каких-либо украшений мебель казалась пережитком прошлых веков, любой современный человек, обладающий хотя бы каким-нибудь вкусом, отправит таких монстров на чердак. Или в костер.
Нищие не могут быть привередливыми. Коннор громко и язвительно фыркнул. Его отец давным-давно избавил дом от всего мало-мальски ценного, оставив лишь то, что продать было невозможно.
Черт бы побрал девчонку, доставившую его сюда. Граф резко повернулся и, к немалому облегчению, обнаружил, что боль в боку ослабела. Несомненно, этому поспособствовала отвратительная жидкость из бутылок, стоявших на прикроватном столике. Да и лихорадки не было. Коннор был исполнен решимости как можно скорее оказаться на ногах. Не повторяя, конечно, прискорбного инцидента в экипаже.
Он сложил все подушки под голову и выругался. Подумать только, он действительно лишился чувств!
Раздался негромкий стук, и дверь приоткрылась.
— Вы не спите, сэр?
Не ожидая ответа, в комнату вошла домоправительница с подносом.
Годы существенно изменили ее внешность: кожа загрубела от постоянного воздействия солнца и ветра и покрылась сеточкой морщин, пальцы скрючились. Она похудела и постарела.
Он тоже.
Только ее голос нисколько не изменился — был громким и звонким, да и манера говорить осталась прежней — она очень четко выговаривала слова:
— Наконец-то мы дождались вас в Линсли-Клоузе, милорд. Или я должна обращаться к вам «лорд Киллингуорт»?
Интересно, кого она перед собой видит? Худощавого подростка, черты которого стали резче и грубее после долгих лет растрачивания сил и разочарований? Да, конечно, он сильно изменился, и далеко не в лучшую сторону.
В ответ Коннор лишь не слишком приветливо фыркнул.
Вовсе не испуганная его грубостью, домоправительница поставила поднос и плеснула сливок в тарелку с дымящейся кашей.
— Мы подумали, что вам надо подкрепиться.
У Коннора громко заурчало в животе, и он понял, что зверски голоден.
— Спасибо за теплый прием, миссис Коллоуэй. — Он с отвращением посмотрел на кашу. — Но если вы забыли, я не слишком люблю вареный овес, я предпочел бы бифштекс, и побольше.
— Но у нас нет мяса.
— Возможно, вы могли бы… — Граф был вынужден проглотить последние слова вместе с полной ложкой каши. — Извините, но я уже большой мальчик и могу есть сам, — проворчал он, вытаскивая изо рта ложку.