Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как и прежде, мы все трое уселись на кухне за стол и ели запеканку из мяса, риса и овощей, приготовленную на медленном огне в микроволновке. Я подумал, что в таких случаях можно было бы подать и бифштекс, хотя, если честно, мне было все равно. Да и беседа казалась равно неаппетитной.
— Так что будем теперь делать? — нарушил я мрачное молчание.
— В каком смысле? — спросил отчим.
— Будем сидеть и ждать, пока шантажист не позвонит или не заявится?
— А ты что предлагаешь? — спросила мама.
— Ну, не знаю, — ответил я. — Просто чувствую, пришло время начать контролировать его, другого выхода нет.
Еще какое-то время все молчали.
— Вы расплатились с ним на этой неделе? — спросил я.
— Да, конечно, — сказал отчим.
— А как вы платите?
— Наличными, — ответил он.
— Это понятно. Но как именно вы передаете ему деньги?
— Так же, как всегда.
— Как? — раздраженно спросил я. — Почему ответы из вас приходится вытягивать клещами?
— По почте.
— Значит, есть адрес? — нетерпеливо спросил я.
— Есть. Где-то в Ньюбери.
— А как вы получили этот адрес?
— Он был указан в первом послании с угрозами.
— Когда оно прибыло, это послание?
— В июле прошлого года.
Когда Родерик Уорд погиб в автокатастрофе.
— И адрес этот все тот же, ни разу не менялся? — спросил я.
— Да, — кивнул он. — Каждый четверг я должен положить две тысячи фунтов банкнотами по пятьдесят в плотный конверт и отправить почтой по указанному адресу.
Я вспомнил записку с угрозами, которую нашел на письменном столе матери.
— А что произошло, когда один платеж не поступил вовремя?
— Да я застрял в пробке и не успел в банк снять деньги. Он уже закрылся.
— Но разве нельзя было получить из автомата по кредитной карте?
— Да у меня там оставалось всего двести пятьдесят.
— Можете дать мне этот адрес? — спросил я.
Он поднялся принести его, но тут зазвонил телефон. Все мы дружно взглянули на настенные часы. Ровно девять вечера.
— О господи, — пробормотала мама.
— Давайте я подойду, — сказал я и направился к телефону.
— Нет! — вскрикнула мать и поднялась со своего места. Но было уже поздно.
— Алло? — бросил я в трубку.
Ответом было молчание.
— Алло, — повторил я. — Кто это?
И снова тишина.
— Кто говорит? — спросил я.
В трубке послышался щелчок, потом — частые гудки. Звонивший повесил трубку.
Я вернул свою трубку на место.
— Не слишком разговорчивый попался тип, верно? — улыбнулся я матери.
Она была в бешенстве.
— Зачем ты это сделал?
— Да затем, что этот гад должен усвоить: мы не собираемся плясать под его дудку.
— Конечно. Тебе легко говорить. Не тебя засадят за решетку, — сердито проворчал отчим.
— Нет, — сказал я. — Но думаю, все мы понимаем, что пора перестать платить деньги шантажисту. Надо как-то разобраться с ситуацией по налогам. И прежде всего мне хотелось бы знать: кто он такой, этот шантажист. Надо заставить его совершить ошибку. Хочу, чтоб этот тип высунул голову из-за изгороди хотя бы на секунду, тогда я увижу его.
«А еще лучше, — подумал я, — просто пристрелю».
Тут телефон зазвонил снова.
Мать шагнула к нему, но я успел снять трубку.
— Алло, — сказал я. — Конюшни Каури.
На линии снова царило молчание.
— Конюшни Каури, — повторил я.
— Миссис Каури будьте добры, — прошелестел голос.
— Простите? Нельзя ли погромче? — сказал я. — Я вас не расслышал.
— Миссис Каури, — повторил голос тем же тихим шепотом.
— Извините, — нарочито громко произнес я, — но сейчас она не может подойти к телефону. Что передать?
— Позови миссис Каури, — прошептал голос.
— Нет, — сказал я. — Вам придется говорить со мной.
Снова щелчок. Он повесил трубку.
Тут на меня набросилась мать.
— Томас, — вскричала она, — чтоб больше не смел этого делать! — Она была на грани слез. — Мы должны делать, как он говорит.
— Почему? — спросил я.
— Потому! — Она почти кричала. — Потому что иначе он пошлет весь компромат в налоговую.
— Не пошлет, — уверенно заметил я.
— Откуда тебе знать? — крикнула она. — Вполне может!
— Это вряд ли, — заметил я.
— Надеюсь, ты прав, — мрачно заметил отчим.
— Что он от этого выиграет? Ровным счетом ничего, — сказал я. — Вообще все потеряет.
— Это я все потеряю, — заметила мама.
— Да, — согласился я. — Но ты платишь шантажисту две тысячи в неделю, и он не будет получать этих денег, если донесет на тебя налоговикам. И не откажется от этого прибыльного дела лишь потому, что я не даю ему переговорить с тобой по телефону.
— Но ведь ты делаешь все, чтоб вывести его из себя, — заметил отчим. — Зачем это?
Более двух тысяч лет тому назад таинственный китайский солдат и философ по имени Сунь-цзы[8] написал трактат, ставший учебником войны, его до сих пор изучают в военных академиях. В этой книге под названием «Искусство войны» он утверждал, что воин «должен как следует исхлестать траву, чтоб напугать змею». Он имел в виду, что солдат должен сделать нечто неожиданное, неординарное, чтоб заставить противника выдать себя.
— Да затем, что я хочу знать, кто он такой, — ответил я. — Только узнав, кто мой враг, я могу начать сражаться с ним.
— Не хочу, чтоб ты с ним сражался, — сказала мама.
— Но ведь надо же что-то делать! Мы и без того задержались с подачей налоговых деклараций, и это лишь вопрос времени, когда они обнаружат факт уклонения. Мне нужно узнать врага, нейтрализовать его, вернуть все ваши деньги и документы и уже затем уплатить налоги. И делать это надо быстро.
Снова зазвонил телефон. Я снял трубку.
— Конюшни Каури, слушаю вас.
Молчание.
— Послушай, ты, жалкий уродец, — начал я «хлестать траву». — С миссис Каури говорить тебе не дам. Будешь говорить со мной. Я ее сын, Томас Форсит.
Снова молчание.
— И вот еще что, — добавил я. — В будущем все лошади из наших конюшен будут из шкуры выпрыгивать, лишь бы только выиграть. Если тебе это не нравится, что ж, тем хуже для тебя, козел вонючий. Можешь прийти и потолковать со мной об этом в любое время, лицом к лицу. Ясно тебе?
Я слушал. Еще несколько секунд в трубке стояла тишина, затем раздался щелчок и короткие гудки.
Я только что совершил очень значимый и рискованный тактический ход. Это я первым высунул голову из-за изгороди, открылся врагу, хлестал траву в расчете, что эта проклятая змея струсит и выдаст свое местоположение, с тем чтоб я мог пристрелить ее.
Но, может, это он выстрелит в меня первым?
* * *Воскресенье прошло спокойно, без каких-либо значимых событий, и новых телефонных звонков от шантажиста не последовало. Однако полной уверенности в том, что он не звонил, у меня не было, так как в середине дня пришлось отлучиться из дома.
Мать ответила на мои субботние инициативы, спрятавшись, точно улитка, в раковину, и не выходила из спальни до шести вечера. Позже появилась на кухне только затем, чтоб взять из бара напитки и снова подняться наверх. Потом на кухню зашел Дерек, сделать ей бутерброд на ужин.
Я был уверен в том, что если «шептун» позвонит снова, когда меня не будет дома, мать с ним поговорит и ничего не скажет мне об этом. Возможно, в этом она уподоблялась большинству гражданских, с которыми мне доводилось сталкиваться в Афганистане. Хотя сами мы твердо верили в то, что сражаемся с талибами от имени и во благо афганского народа, сам этот народ так не считал. И старая истина «враг моего врага — мой друг» тут просто не работала. Да, это правда, что большинство простых людей ненавидели талибов, но в глубине души они в равной степени ненавидели и иноземцев, которых прислали сюда воевать.
Вот и я призадумался: может, мать считает меня не меньшим врагом, чем шантажиста?
В воскресенье утром Ян Норланд к нам в дом не заходил, и я из окна кухни наблюдал за тем, как он инструктирует персонал, как надо убирать за лошадьми навоз, кормить и поить их. Судя по всему, подумал я, он решил остаться, по крайней мере на какое-то время. А испорченные поводья будут пока что храниться в запертом багажнике моего автомобиля.
Днем я поехал в Ньюбери и, используя спутниковую навигационную систему, встроенную в мой «Ягуар», отыскал дом, адрес которого дал мне Дерек, тот самый адрес, на который мать с отчимом еженедельно отправляли деньги шантажисту.
— Уж больно близко к нам, — заметил я отчиму. — И наверняка ты ездил посмотреть, куда именно попадают ваши денежки.
— Он не велел, — коротко ответил Дерек.
— И ты его послушался? — недоверчиво спросил я. — Но ведь мог просто проехать мимо, взглянуть одним глазком? Ну, допустим, ночью, а?