его ей на руку,
— У вас очень низкое давление Инна Михайловна, — поджимает губы и, повернувшись в мою сторону, обращается уже лично ко мне. — Очень прошу вас оградить мою пациентку от лишних волнений, Глеб Викторович. У Инны Михайловны и так не самая лёгкая беременность. А Стресс может плохо сказаться на плоде.
Бросаю взгляд на бледное лицо Инны и чувствую, как что-то у меня в груди неприятно щемит.
— Что значит “не самая лёгкая беременность”? С ребёнком что-то не так? Я хочу знать всю картину!
— С плодом всё в порядке. На данный момент. Но его состояние напрямую зависит от состояния матери. У Инны Михайловны сильный токсикоз и низкий гемоглобин. Ей необходимо оградить себя от стресса и больше отдыхать. Также я порекомендовала Инне Михайловне пройти процедуру иглотерапии. Это поможет нормализовать давление и улучшить самочувствие.
— Я понял, — тяжело выдохнув, устало потираю лицо и снова смотрю на Александрову.
Медленно обвожу взглядом её хрупкую фигуру и чувствую приступ злости. Какого чёрта так хреново себя чувствуя, она продолжала таскаться на работу?!
Моментально вспоминаю сколько раз она бегала блевать в течении рабочего дня. Её чёртов обморок, бледное лицо и дрожащие руки.
— Инна Михайловна, вам стало лучше? Не хочется вас торопить, но через пять минут у меня следующий приём.
— Да, конечно, — уперевшись рукой в тумбочку, Александрова поднимается с кушетки. Снимает со спинки стула свою сумки и вешает её на плечо.
— Дай сюда, — стаскиваю с её плеча лямку и засовываю её кошёлку себе под мышку. — Обратно ты поедешь со мной.
Глава 33
Глава 33
Инна
Я много раз ездила с Воронцовым в его машине, но сейчас всё иначе. Ведь теперь он знает, что я жду от него ребёнка.
Господи. Он знает.
Эта мысль никак не может уложиться в моей голове. Хочется отмотать время назад, вернуться в прошлое и сделать что угодно, лишь бы не произошло непоправимое. Лишь бы Воронцов не услышал те слова, что я сказала врачу.
А теперь ничего не исправить, поэтому даже дышать в салоне авто, находясь рядом с ним, становится невыносимо трудно. Я будто вместе с воздухом пропускаю сквозь себя импульсы злости, исходящие от мужчины.
– Ремень пристегни, – рыкает босс, заведя мотор. – И адрес говори.
– Что? Какой адрес? – спрашиваю дрожащим голосом, неверной рукой пытаясь вытянуть ремень, но не выходит. Моё тело будто перестало меня слушаться. Пальцы так сильно дрожат, что даже элементарные действия совершить не получается. – Я… д..думала, мы на работу сейчас поедем.
– Думала она… – шипит Воронцов, наблюдая за моими тщетными попытками вытянуть ремень.
В итоге не выдерживает, подается корпусом вперёд и сам одной рукой дёргает и пристёгивает ремень безопасности. В нос ударяет запах духов мужчины, отчего голова начинает сильнее кружиться. Меня никогда не тошнило от его парфюма, но вот, кажется, сейчас это происходит, потому что в животе от близости Воронцова и его запаха начинает твориться что-то странное. Всё стягивает и крутит, а огненная волна разливается от горла и до самого пупка.
– С этим процессом «думать», Александрова, у тебя вообще явные проблемы. Какая работа? Совсем с ума сошла? Ты врача плохо слышала?
Машина плавно трогается с места.
– И, вообще, – продолжает свою недовольную тираду Воронцов, – какого хрена ты всё это время ходила на работу, если тебе было настолько плохо? Ты, чёрт возьми, хочешь ребёнка, или у тебя развлечение такое – забеременеть, а потом ребёнка потерять?
Меня передёргивает от его жестоких слов. Уж чего-чего, а потерять малыша я точно не хочу. И на работу ходила, чтобы нам было на что жить потом, а не потому, что мне плевать.
– Вы не имеете право говорить подобное. Вы ничего обо мне не знаете, Глеб Викторович. Не нужно обвинять меня в том, что вы сами себе придумали, – голос вибрирует от нервов, но я заставляю себя договорить.
За малыша я буду бороться. Если не научусь давать отпор этому человеку, то он найдёт повод просто вычеркнуть меня из жизни ребёнка. А я не могу этого допустить.
Нет. Не так. Я не допущу этого!
– Я имею право сказать сейчас гораздо больше, Инна. Но я очень сдерживаюсь, уж поверь. Поэтому будь добра и просто ответь на вопрос: зачем ты моталась на работу в таком состоянии?
Понимаю, что он всё равно не отстанет, поэтому на вопрос всё же отвечаю. Без подробностей.
– Потому что мне нужна эта работа. Я не хотела её терять.
– О больничных не слышала?
– И вы бы не понизили меня в должности?
– А лучше потерять должность или ребёнка?
– Мне нужно ребёнка будет содержать. Я хотела как лучше. На должности вашей личной помощницы зарплата и декретные гораздо выше. Я думала о будущем.
Защищаюсь изо всех сил, но это очень сложно. Потому что Воронцов на каждое моё слово находит тысячи слов в ответ.
С ним очень трудно спорить. Практически невозможно.
– Думала о будущем, игнорируя настоящее, Инна? Ты всегда так делаешь? Типа, сейчас хоть сдохну, лишь бы когда-то там всё было хорошо?
– Вы всё переворачиваете! – я уже откровенно злюсь.
И мне искренне жаль, что я не умею проявлять злость так, как умеют некоторые люди. Например, Снежана. Борцов. Да даже сам Воронцов. Они умеют выплёскивать ярость открыто, а я зажимаюсь. Вот и сейчас не могу сложить нужную гневную фразу и выплеснуть её на босса.
Это с детства пошло…
– Переворачиваю или нет, но ты рисковала. Больше я этого тебе не позволю. Дома будешь сидеть и лечиться, пока не поправишься. Если понадобится – всю беременность дома просидишь. И спорить со мной на этот счёт не стоит, предупреждаю тебя, Александрова.
Очевидно, самое бессмысленное занятие на свете – спорить с Воронцовым. Чуть что, угрожать и рычать начинает. Да, и он в любом случае теперь меня в покое не оставит. Но без конца молчать и кивать головой как болванчик я тоже не могу. Иначе он меня раздавит. Я точно знаю, о чём сейчас говорю. И о том, что такое быть раздавленной, тоже.
– Значит так… – выдыхает мужчина, выворачивая руль.
Мы выезжаем на улицу Маршала Жукова, а