Через несколько минут в палату зашли санитары с носилками, перегрузили на нее больную и унесли.
А еще минут через десять в палате появился Сергей Михайлович. Он подошел ко мне и сказал:
— Почему-то, кажется, что ты сейчас вполне сможешь говорить. Пойдем в ординаторскую. Мне все равно всю ночь дежурить, так, что послушаю твою историю.
Я встала и пошла вслед за доктором.
Больные лежащие в кроватях провожали меня глазами, и только женщина в вязках спала, тяжело всхрапывая.
В ординаторской было накурено, пахло свежезаваренным кофе.
Доктор глянул на меня и показал на умывальник, за перегородкой.
Можешь умыться, — предложил он и достал из шкафа чистое полотенце. Я молча прошла туда и осмотрелась, в мыльнице лежало земляничное мыло, такое же, как у нас дома. Я всхлипнула и начала умываться, хотелось, как можно скорей, убрать с себя запах этой отвратительной старухи.
Тем временем Сергей Михайлович взял кофейник и налил мне чашку. Подвинул сахарницу и тарелку со слойками.
Себе он тоже налил чашку и сказал:
— Ну, что голубушка, давай кофейку попьем и поговорим. Нельзя держать переживания в себе. Расскажи, пожалуйста, что сегодня произошло.
Я отпила глоток кофе, открыла рот и неожиданно для себя разревелась. Я плакала и не могла остановиться.
— Понимаете доктор, сегодня убили моего папу, это я виновата во всем, если бы я не привезла самородок, он бы остался жив, — говорила я, глотая слезы, — мне жить, не хочется, я самая плохая дочь, как теперь встречусь с мамой, я не смогу ей смотреть в глаза, лучше умереть!
— Ты поплачь малышка, поплачь, — неожиданно ласково сказал доктор, — слезы они иногда нужны. Не торопись, расскажи, с самого начала, как тебя зовут, адрес, как звали папу. Понимаешь, мы ведь про тебя ничего не знаем.
Я рассказала доктору все, что могла. Он вроде бы не утешал меня, и не разговаривал, как с ребенком. Мне не то, чтобы стало легче, осознание потери оставалось, однако тяжесть в груди понемногу уходила. Единственное, о чем я не смогла ему рассказать, были мои способности и Заповедье. Как только разговор начинал сползать к ним, мой язык становился самостоятельным и говорил совсем не то, что я хотела сказать.
Когда разговор зашел о недавнем происшествии в палате, Сергей Михайлович, пытался тактично обойти острые углы, но потом, сказал, что с одной стороны это ужасно, но с другой, именно это переживание вернуло меня обратно в реальный мир.
— Не знаю, — сказал он, — может, пришлось бы тебя полгода из этого состояния вытягивать, а так ты уже почти в норме, и сейчас твои эмоции это обычные эмоции человека потерявшего близкого человека. К сожалению, раз попала к нам, придется тебе пробыть здесь еще пару дней. Хотя, если завтра я успею поговорить с твоей мамой, то решу, что лучше, побыть тебе здесь еще два-три дня, или отправить с ней домой.
— Я боюсь, — был мой ответ на предложение Сергея Михайловича.
— Чего боишься? — слегка удивился тот.
— Боюсь, встречи с мамой, — снова заплакала я, — мне просто не вынести, если она хоть одно слово скажет упрека, я повешусь, отравлюсь!
— Леночка, — мягко сказал доктор, — как ты думаешь, что будет с твоей мамой, если еще и ты ее оставишь?
Я подумала и заплакала еще сильней.
Сергей Михайлович вздохнул, открыл шкафчик и достал из него бутылочку с надписью микстура Кватера.
— Вот, выпей две ложки, — сказал он, — думаю, что больше тебе ничего не нужно давать. Ты молодая красивая девочка, у тебя все будет хорошо. А то, что так переживаешь в этом ничего странного. Пройдет время и боль уляжется, главное, чтобы ты сейчас смогла подставить плечо своей маме, которой тоже очень плохо, ты должна помочь ей перенести это горе, а не усугублять его глупой бравадой и угрозами самоубийства.
Доктор проводил меня обратно в отделение и постоял, пока я укладывалась в постель.
Как он уходил, я не видела, потому, что сразу заснула.
Утром проснулась от шума в палате, пришедшая санитарка с ведром и шваброй, выгоняла всех ходячих в коридор при этом, громко ругаясь матом на бабушек, которые бесцельно бродили между кроватями.
На столах уже расставляли завтрак овсяную кашу и чай с хлебом. После завтрака больные выстроились в длинную очередь к медсестре, стоявшей у столика с разложенными таблетками, рядом стояла повариха, наливавшая очередной больной кружку киселя.
Больная брала таблетки в рот и под взглядом медсестры запивала их киселем, после чего открывала рот для проверки.
Мне таблеток не полагалось, поэтому я пошла обратно в палату, которая была уже намыта. За такое мытье мама бы меня отходила тряпкой. Было видно, что сделано все кое-как.
Я уселась на кровать и опять заплакала. Но сейчас я была в состоянии рассуждать о том, что случилось вчера. И никак не могла ответить на вопрос, откуда эти бандиты узнали про золото? Ведь не могли же они рисковать из-за обычного портфеля, который вообще мог быть пустым.
От этих мыслей у меня даже высохли слезы.
— Бергман! Вот гадина! Только он знал, что мы несем в портфеле! — наконец, дошло до моей головы.
Мои размышления прервала девушка, снова прыгающая на одной ножке.
— Привет, — сказала она, — ты новенькая, красивая. Я тебя люблю. Хочешь, дам тебе свою тетрадку. Я вчера тебе написала стишок.
Когда я отказалась, она стала злиться.
— Ты должна прочитать стих, так надо! — сердитым голосом сказала она.
— Ну, давай твой стих, — сказала я, не желая очередного происшествия.
В это время в коридоре раздался крик медсестры:
— Гайзер! Кто такая Гайзер? К тебе пришли!
Я спрыгнула с кровати и быстро пошла к выходу, мысленно готовясь к встрече с мамой.
Медсестра, стоявшая у дверей посмотрела на меня и, отстранив рвущихся наружу бабушек, выпустила в коридор.
В коридоре, однако, мамы не было. Там стоял толстый милиционер, вытирающий шею платком. В руках у него была черная папка. За милиционером с заспанным видом стоял Сергей Михайлович.
— Лена, — сказал он, — к тебе пришел следователь, он сейчас тебя допросит по убийству твоего отца. Ты сможешь с ним говорить?
В это время он, из-за спины милиционера, отрицательно покачал головой.
Но я не обратила на это внимания. Уверенная в виновности Бергмана, я, без раздумий согласилась на допрос.
Доктор укоризненно вздохнул, и сказал:
— В таком случая я должен присутствовать, девочка еще не вышла из болезненного состояния и мне, возможно, придется остановить вашу беседу.
Милиционер с готовностью кивнул и сказал:
— Конечно, конечно, доктор, без проблем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});