— Приготовился ли ты идти к всемогущей богине Санниа?
На это давался ответ:
— Да!
Затем следовал второй вопрос:
— Идешь ли ты в лоно богини?
И опять должен был следовать ответ:
— Да!
И вот к краю пропасти подошел первый очередной осужденный. Это был средних лет, чрезвычайно мускулистый рабочий с бронзовым лицом, по-обезьяньи длинными крепкими руками и кривыми ногами.
Он остановился перед жрецом.
— Приготовился ли ты идти к богине Санниа? — прозвучал вопрос жреца, развеянным взором оглядывавшего целую толпу «макази».
— Нет! — прозвучал резко и грубо ответ рабочего.
Это было до того неожиданно, что Жрец совершенно машинально произнес и второй вопрос:
— Идешь ли ты в лоно богини?
— Сам иди к черту! — ответил рабочий, и его кулак нанес страшный удар в висок жреца. Последний рухнул на помост и скатился в Адский Поток.
— Макэль! Макэль! — неслись отовсюду испуганные крики. — Мятеж! Бунт!
Один из немногих присутствовавших воинов, сообразив наконец, в чем дело, кинулся на зачинщика мятежа, того самого рабочего, который только что ударом железного кулака отправил на лоно богини Санниа одного из народных мучителей, но рабочий выхватил из складок своего одеяния длинный и острый нигилитовый меч и со страшной силой вонзил его в незащищенное латами из нигилита горло воина. Последний выронил свой меч и упал, как пораженный громом.
А тем временем везде и всюду в храме поднимались фигуры рабочих и невольников, со сверкающими мечами и копьями в руках. Жрецы падали один за другим, сраженные насмерть.
Побоище разыгрывалось с невероятной быстротой.
Едва я успел подумать, что мятежники все же вскоре окажутся перебитыми спешившими с разных концов вооруженными латниками, как вдруг загремели ружейные и револьверные выстрелы, засвистели пули, поражая воинов и жрецов.
Я не мог опомниться от изумления, не мог сообразить, как могло выйти что-либо подобное? Ведь наши собственные ружья и револьверы служили нам моделями в мастерских, а решительно все изготовленное мной оружие хранилось в цейхгаузах и выдавалось только на время производства воинских упражнений, а потом отбиралось у воинов и у тех рабочих, которые тоже за последнее время образовывали особый отдельный отряд.
Мое изумление возросло до последней степени, когда после первого нестройного залпа вдруг пророкотал оглушительный гром, всегда предвещавший появление верховного владыки вулодов, Санниаси.
Стена разверзлась, показался, словно висящий в воздухе, золотой трон Санниаси, на троне…
Шарль Леонар!
И у него на голове была сияющая алмазами драгоценная митра, в зубах — дымящаяся папироса, под мышкой он держал массивный, усыпанный алмазами и рубинами жезл — символ неограниченной власти над Вулоджистаном, а в руках великолепный штуцер.
— Смирно! — заорал он неистовым голосом. — Я, Санниаси, ваш глава и повелитель, повелеваю вам прекратить скандал!
Все замерло. Потом десятитысячная толпа разразилась бурными криками восторга. Люди вскакивали со своих мест, простирали руки к новоявленному Санниаси, орали:
— Санниаси! Новый Санниаси! Милосердный и великий Санниаси!
В это время кто-то выпалил по показавшемуся из бокового прохода жрецу. Пуля просвистела мимо моего уха. Затем… Затем что-то щелкнуло меня по затылку, и я упал, теряя сознание.
— Ну, как вы поживаете, Шварц? — услышал я участливый и вместе с тем чуть насмешливый голос Шарля Леонара.
Я с трудом открыл глаза и огляделся вокруг. Все, что я видел, было совершенно незнакомо мне.
Я находился в обширных, богато убранных покоях с резным потолком, с задрапированными шелковыми и парчовыми тканями стенами, с множеством мозаичных картин фантастического содержания и еще более фантастическими статуями.
— Пожалуйста, не притворяйтесь, что вы убиты, Шварц! — продолжал тем же насмешливым голосом Шарль Леонар, бесцеремонно усаживаясь рядом со мной. — Вы получили здоровую шишку на затылке, и это правда. Пуля ударилась о стену и, падая, щелкнула по вашему черепу. Но этот череп сделан из отличной немецкой кости, и, кроме шишки, никаких следов. Вам решительно нет ни малейшей надобности притворяться убитым. Тем более, что тут есть уже одна персона, разумеется, женского пола, которая истомилась, не веря, что вы живы…
— Алиса! — прошептал я.
— Я здесь, дорогой Артур! — отозвался взволнованный голос, и надо мной склонилось прелестное юное лицо любимой мной девушки.
Разумеется, я пожелал узнать, что случилось. Объяснения мне давал сам Шарль Леонар, или новый Санниаси.
— Ничего особенного не случилось! — говорил он спокойно и ироническим тоном. — Маленький скандал и больше ничего. Мы устроили по всем правилам сценического искусства пронунчиаменто, или маленькую революцию. Прежний Санниаси свергнут с престола, а так как нелепо оставлять престол свободным, ибо сейчас же нарождаются претенденты, то я попросту объявил себя Санниаси, и народ признал меня своим владыкой.
— Но переворот был подготовлен? Вы устроили заговор?
— О, совсем маленький заговорчик! Я, видите ли, учитывал психологию людей, бил на известные стороны. Главным образом, я утилизировал тлевшее под пеплом чувство недовольства рабочих этими беспрерывными казнями под предлогом «макази». Покуда вулоды не знали о существовании внешнего мира, они мирились с институтом «макази». Но я шепнул одному, другому из осужденных «макази», что, собственно, умирать прежде времени нет никакого резона, ибо есть, и кроме Вулоджистана, еще достаточно уголков на Земле, куда отлично могли бы переселяться те, которым тут не хватает места. Ну, добрые люди ловили мои слова на лету, питались ими, как манной небесной, запоминали, распространяли между своими. И они проявили удивительную выдержку: в заговоре участвовали сплошь все рабочие и половина «запасных обывателей», а как вы знаете — жрецы и воины, их верные слуги, ни о чем и не подозревали до последнего момента. Только усилившееся число объявлений «макази», вызывавшееся ростом мелких проступков, указывало на то, что население находится в тревожном настроении, волнуется, нервничает. Жрецы рассчитывали успокоить население смертными казнями, но, разумеется, только подливали масла в огонь.
— Много жертв?
— О, наоборот, совсем мало. Гораздо, неизмеримо меньше, чем можно было ожидать: два десятка воинов, отказавшихся сложить оружие и признать меня за Санниаси, ну, половина жрецов из непримиримых. Вот и все!
— Но как же так вышло?
— Нашему делу помогло вмешательство вашего приятеля, мистера Алледина. Да, кстати: как вы думаете, много ли времени вы, Шварц, пролежали пластом?